Ульрих Цвингли. Его жизнь и реформаторская деятельность

Глава II. Цвингли в Гларусе и Эйнзидельне

Научные занятия и педагогическая деятельность Цвингли. – Сношения с гуманистами. – Практическое направление Цвингли. – Первые литературные произведения. – Итальянские походы и их влияние на Цвингли. – Борьба с наемничеством и вражда французской партии. – Обвинения против Цвингли. – Перемещение в Эйнзидельн. – Проповедь Евангелия. – Шиннер и Пуччи. – Цвингли убеждает их в необходимости реформы

Десятилетний период пребывания Цвингли в Гларусе можно считать настоящей подготовительной школой его к реформаторской деятельности. Приход Цвингли был очень велик: он занимал почти целую треть кантона. Поэтому обыкновенный добросовестный священник вполне удовлетворился бы исполнением своих обычных обязанностей. Но двадцатидвухлетний Цвингли относился к своему званию духовного пастыря с необыкновенною строгостью и, чтобы приблизиться к своему высокому идеалу пастыря, продолжал и теперь неутомимо работать над своим образованием. Рядом со всесторонним изучением Св. Писания, для чего он даже начал, без помощи учителя, заниматься греческим языком, он продолжал усердно заниматься классической литературой. Впрочем, Цвингли не принадлежал к числу тех гуманистов, для которых изучение классиков было само по себе целью, ради которой они относились равнодушно к требованиям настоящего. Он любил древних авторов не столько за форму, сколько за их тонкое чутье правды, за их гражданские и республиканские доблести. К тому же он считал эти занятия прекрасным средством, чтобы развить свой ораторский талант.

Учась сам, он обучал и других. По его инициативе в Гларусе была устроена латинская школа, которая находилась под его руководством. Цвингли был превосходным наставником. В своих учениках он старался пробудить любовь к наукам и наиболее талантливых отправлял для дальнейшего образования в Вену или в Базель, причем и в отдалении не переставал интересоваться ими и руководить их занятиями с самой нежной заботливостью. Зато и письма к нему от бывших учеников дышали самой восторженной благодарностью. Даже знаменитый Эразм Роттердамский, поселившийся около этого времени в Базеле, выказывал ему большое уважение как восходящему светилу гуманизма и в своих письмах к молодому ученому, в свою очередь, преклонявшемуся перед его гением, называл его гордостью и надеждой Швейцарии.

Но ни лестные аттестации величайшего в то время научного авторитета, ни собственная любовь к науке не могли отвлечь Цвингли от его главного жизненного идеала – приносить непосредственную практическую пользу своим соотечественникам. Он не жаждал лавров ученого, его честолюбие заключалось лишь в том, чтобы быть проповедником истины. Вот почему даже первые литературные произведения молодого гуманиста, прекрасно владевшего латинским языком, написаны по-немецки – грубым, но зато доступным общему пониманию языком.

Цвингли прежде всего – горячий патриот. Первые думы, первые чувства, которые волновали голову и сердце впечатлительного юноши, были мысли о дорогой Швейцарии, чувства восторга перед храбростью ее сынов, боли за то унижение, в которое ее повергла своекорыстная политика ее вожаков. Еще ребенком он прислушивался с радостным замиранием сердца к рассказам старших о подвигах храбрых конфедератов, но в то же время от него не могли ускользнуть и горькие замечания о том, как ныне благодаря развращающему влиянию чужого золота храбрость и мужество швейцарца стали предметом торга, как роскошь и продажность грозят совершенно вытеснить первоначальную простоту нравов. Эти толки и впечатления со временем должны были, конечно, еще сильнее волновать душу Цвингли. И действительно, мы видим, что первые его литературные произведения (аллегорические стихотворения “Лабиринт” и “Басня о быке”, относящиеся к 1510 году) посвящены именно вопросу о наемничестве, которое, как червь, подтачивало нравственность и свободу швейцарцев.

В 1512 году Цвингли пришлось в качестве полкового священника сопровождать гларусское войско в Италию. Он оставил нам восторженное описание этой блестящей Павийской кампании. В то время будущий реформатор еще вполне искренне восхищался подвигами своих соотечественников на службе Рима и гордился тем, что папа в благодарность за оказанную помощь даровал швейцарцам почетный титул “защитников христианской церкви”.

Но это опьянение победами и славою швейцарского имени скоро прошло. Второй поход, в котором Цвингли пришлось принять участие, окончательно рассеял его прежние патриотические восторги. Это был поход 1515 года, когда в знаменитой “битве гигантов” (как современники прозвали сражение при Мариньяно) погибло с позором самое блестящее войско, какое когда-либо выставляла Швейцария за чужие деньги. Цвингли был свидетелем того, как часть этого войска, подкупленная французами, в виду неприятеля покинула своих соотечественников, а другая, отрезанная и потерявшая всякую бодрость, была разбита наголову. С тех пор он проникся еще большим негодованием против системы наемничества и в своих проповедях, не стесняясь, стал громить тех, кто за иностранные пенсии склонял народ продавать себя вербовщикам. Понятно, что эти обличительные речи не могли нравиться приверженцам французской партии, принадлежавшим к самым влиятельным аристократическим фамилиям Гларуса. На смелого проповедника посыпались нападки. Про него стали распространять разные сплетни, пока, наконец, выведенный из себя этими дрязгами, он не решил на время удалиться из Гларуса, воспользовавшись для этого приглашением в монастырь Эйнзидельн.

Нужно, впрочем, признать, что в обвинениях его врагов была некоторая доля правды. Последние указывали, между прочим, на то, что их строгий цензор не имеет права обличать других, не будучи безупречным и сам. Знаете ли, – говорили они, – откуда эти грозные предостережения против происков Франции? Это все оттого, что он сам поддерживает интриги папы. Разве он не находился в тесных сношениях с кардиналом Шиннером или папским нунцием, не получает сам от папы ежегодной пенсии?

Действительно, Цвингли согласился принять от папы ежегодную пенсию в 50 флоринов, дававшую ему, при скудности его доходов, возможность приобретать нужные и дорогие в то время книги. Точно так же он был в дружеских отношениях с Шиннером, швейцарцем по происхождению, сыном бедного пастуха, благодаря своим необыкновенным способностям возвысившимся до сана кардинала. Но ни в этой дружбе с римским сановником, ни в принятии пенсии не было ничего, связующего совесть Цвингли. В то время он еще очень искренне был предан интересам Рима, считал долгом всякого христианина помогать этой “матери христианства” против врагов. С переменой убеждений он отказался и от пенсии.

Гораздо основательнее были те обвинения врагов, которые раздавались против его нравственности. Ему ставили в вину не только его веселый нрав, шутливые выходки, любовь к музыке, но и неисполнение одного из обетов духовенства. Сам Цвингли впоследствии чистосердечно признавался в своих увлечениях, которые, впрочем, никогда не доходили до таких скандалов, как у остального духовенства и которые он потом искупил безупречной чистотой жизни.

Как бы то ни было, не эти ошибки молодости были причиной его удаления из Гларуса, как уверяли потом его враги. Цвингли совершенно добровольно решился на время оставить театр борьбы, чтобы иметь возможность полнее отдаваться исследованию тех вопросов, которые тогда уже сильно занимали его, – вопросов не только политически-общественного, но и религиозно-догматического характера. Место проповедника в Эйнзидельне, хотя и менее важное, чем его место в Гларусе, но зато оставлявшее ему более досуга, представилось очень кстати, и Цвингли в 1516 году перешел туда, сопровождаемый общими сожалениями своих прихожан.

В Эйнзидельне, одном из самых посещаемых богомолий в Швейцарии, господствовал в то время довольно свободный дух. Главный администратор монастыря, Дибольд фон Герольдсек, принадлежал к числу людей свободомыслящих. Хотя сам, по выражению Цвингли, и “посредственной учености, но друг науки”, он любил общество ученых теологов, привлекал их в свой монастырь, снабжал книгами и заботился об образовании молодых клириков. Приобретение такого известного ученого, как Цвингли, было ему поэтому особенно приятно, и благодаря его дружеской протекции последнему действительно удалось осуществить тот план, для которого он променял свое место в Гларусе на незначительную должность монастырского проповедника. Пребывание в Эйнзидельне, можно сказать, было последнею ступенью, завершившею его подготовку к реформаторству. Здесь, на досуге, пользуясь богатой монастырской библиотекой, Цвингли совершенно ушел в изучение Св. Писания. Знание греческого языка, приобретенное в Гларусе, дало ему возможность исследовать его в оригинале. Особенное же внимание он обратил на послания апостола Павла. Тогдашние издания Нового Завета были очень объемисты, поэтому, чтобы иметь возможность всегда носить их при себе, Цвингли собственноручно списал все послания в формате карманной книжки, снабдив их по полям примечаниями Эразма, извлечениями из Оригена, Амвросия, Иеронима и других отцов церкви и, таким образом, постепенно выучил их наизусть.