Джим Кларк. Легенда гонок. Часть 2.

Дэйв Симс рассказывал: «Я почти никогда не видел его сердитым. Он мог разозлиться на Чепмена и сказать: «Послушай, надо было сделать это». Он был настолько джентльменом, что даже когда дела шли плохо, никогда не волновался, так что и другие тоже оставались спокойными. Так что мы могли все сделать. И он был таким простым; если он был не в гоночном костюме, вы бы никогда не подумали, что он имеет какое-то отношение к гонкам».

Быть в одной команде с Кларком могло быть разочаровывающе. Один из его напарников вспоминал тестовые сессии, когда он с трудом снимал доли секунд со своего времени на круге, выбираясь из машины вспотевшим, страдающим от жары и напуганным, установив казалось бы непререкаемый и абсолютный рекорд трассы. Потом Джим спокойно сбивал целую секунду, без каких-либо внешних усилий. Его напарник вкладывал всю душу в то, чтобы сравняться с ним, ехал на пределе и за ним, только чтобы выяснить, что Джим легко может снять еще одну секунду. Казалось, его возможностям не было предела.

Как Оливье на сцене, Кларк был настолько наделен талантом, что соперники считали его абсолютно несравнимым и могли надеяться только на соперничество среди всех остальных. Напарник, соперник и друг, Грэм Хилл был уверен в его тактике на первый кругах гонки: «Что он делал, так это создавал огромный отрыв и просто старался ослабить вашу волю к победе, делая все так, что она казалась невозможной».

Он достиг поистине выдающихся результатов с такой легкостью, не подвергаясь опасности, что когда он погиб, весь мир автогонок полностью потерял присутствие духа. Услышав эту новость, Майк Спенс, известный гонщик, выступавший за «BRM» и «Lotus», вторя Дереку Беллу, сказал: «Если это случилось с Джимми, на что надеяться остальным?». Месяц спустя Спенс тоже погиб, убитый передним колесом собственной машины в аварии в Индианаполисе.

Через несколько недель после аварии в Хоккенхайме Грэм Голд, автор книг о Джиме и его давний друг, написал проницательный комментарий: «Несмотря на то, что до конца жизни он был очень милым с теми, кого наделил своим доверием, он иногда выказывал раздражение и злобу, которые в общем-то были ему не свойственны. С некоторыми людьми он был жесток, но за этой жестокостью чувствовалось, что Кларк пытается наказать самого себя за то, что не может объясниться. Если у него было невыполненное желание, это должны были понимать все, но просить об этом было все равно что требовать невозможного. Хотя на первый взгляд он казался простым человеком, на самом деле, это была довольно сложная личность».

Ян Скотт Уотсон был тем приятелем с Шотландских Границ, невысоким, жилистым, остроумным, который и направил Джима Кларка на путь к автогоночной славе. Он доставал первые машины и заявлял их на гонки, управляя делами Кларка до тех пор, пока Джим побаивался общения с незнакомыми людьми. Он очень не любил прессу. Скотт Уотсон рассказывал мне: «Ему было легко с теми, кого он знал, вот как тебя или Грэма Голда, но совсем иначе дело обстояло с бульварной прессой и теми, кто писал, по его мнению, глупые статьи. Исключениями были Дэвид Бенсон из «Daily Express» и Патрик Меннем из «Daily Mirror». Казалось, он с ними хорошо ладил».

У Джима Кларка, без сомнения, было что-то, что можно назвать гениальным, хотя и трудно точно определить, что это было. Это могло быть что-то в генах или необычно развитое чувство баланса. Это могло быть особое восприятие скорости и расстояния, психологическое умение справляться со стрессом, или уникальная комбинация всего этого. Это была не просто быстрая реакция: она есть у многих и, при достаточном рвении и мотивации, они могли бы быть сносными гонщиками, если бы захотели.

Роб Уокер нанимал некоторых величайших гонщиков, включая Стирлинга Мосса, за свою долгую и успешную карьеру в роли частника, и верил, что решающим фактором для пилота топ-класса была острота визуального восприятия. Он был убежден, что некоторые, как Бернд Роземайер, великий немецкий гонщик тридцатых годов, могли лучше других видеть даже в тумане. Обостренное чувство баланса казалось имеющим большое значение, и хорошее физическое состояние тоже было очень кстати. Джеки Стюарт олицетворял собой дар к медленным действиям, как на кадрах замедленной киносъемки, но он доказал, что может видеть лучше, чем кто-либо, во время Гран-при Германии 1968 года. Вершины Эйфельских гор вероломного Нюрбургринга окутывал туман, машины были окружены непроницаемой пеленой водяной пыли, дождь и завитки тумана проносились по трассе, и все же он финишировал в добрых четырех минутах впереди всех остальных.

Дэвид Бенсон, освещавший большую часть карьеры Кларка подтвердил великолепное зрение гонщика, когда носил галстук с крошечным логотипом, и за 40 футов, через стол, Кларк заметил, что он тоже принадлежал к пародийному Гоночному Клубу Северных Уток. «Было слишком далеко, чтобы можно было заметить эмблему размером не больше ногтя», - говорил Бенсон.

Острое зрение было фамильной чертой. Сестра Джима Бетти с такими же темными средиземноморскими глазами могла поддержать брата во многих видах спорта.

Среди факторов, которые делали Мосса или Кларка настолько сильнее своих соперников, была и концентрация. Глаза отправляли сигналы в мозг с кристальной четкостью, давая возможность особо одаренным пилотам гоняться и казаться расслабленными. Стирлинг Мосс выравнивал машину для поворота за 100 ярдов до него, затем он считал, что его работа в этом повороте завершена, и мог поискать взглядом на трибунах симпатичную девушку. Айртон Сенна говорил, что когда он входит в поворот, он уже не думает об этом повороте, он уже думает о следующем, и этот подход выгодно отличает великих гонщиков.

Тем не менее, любое правдоподобное объяснение мастерства топ-пилотов должно включать в себя полное трехмерное восприятие пространства, позволяющее им поворачиваться, наклоняться и качаться в машинах, сохраняя, тем не менее, равновесие. Как будто у них была некая система гирокомпасов, как в авиации, благодаря которой они всегда знали, куда ехать, даже если мир начинал вертеться вокруг. Дон Фрай, из «Ford Motor Company», который тесно сотрудничал с Кларком во время Индианаполиса, называл его воплощением гонщика. «Его самым большим плюсом, - говорил Фрай, - была его невозмутимость. Когда ему было пять или десять лет, гирокомпас начал вращаться где-то внутри него и превратился в его личный указатель. Он был интровертом. Он жил в своем собственном мире».

Пример почти чудесного мастерства Джима Кларка описывает Морис Филипп, конструктор из «Lotus», который отвечал за машину для Индианаполиса-1966. Во время пробных тестов в Снеттертоне, открытой всем ветрам трассе на аэродроме в Норфолке, недалеко от штаб-квартиры «Lotus» в Хетеле, машину Джима развернуло в быстром левом повороте после шпильки. Филипп и Колин Чепмен были встревожены, уверенные в том, что в инциденте пострадали и гонщик, и машина.

Они прошли по «восьмеркам», которые оставляли шины, но когда они добрались до места, то не увидели ни обломков, ни гонщика. Трасса была окружена метровым земляным валом, и они поняли, что машина прошла сквозь дыру в нем около 20 футов шириной - ровно столько, сколько нужно, чтобы позволить ей протиснуться боком. Она лежала по другую сторону от него, практически неповрежденная, а Джимми, стоявший рядом, выглядел скромно и смущенно.

Он признал ошибку. Его шины Firestone недостаточно прогрелись и были еще не в лучшем состоянии. Филипп был заинтригован, обнаружив, что черные следы от шин стали серыми в середине вращения, там, где он отпустил тормоза в критической точке, чтобы направить машину в проем. Джим спокойно согласился, что он сделал это, чтобы спасти машину и себя, и даже несмотря на то, что Филипп скептически относился к тому, что человек способен восстановить в памяти ситуацию после такого жесткого вращения, доказательства были очевидны.