Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им сам

— Я в величайшем затруднении, — обратился ко мне Кальсабиги, — Его Величество приказал уведомить публику об этом решении через правительственные объявления, но для меня это равносильно тому, чтобы оповестить о своём банкротстве.

— А вы не сможете продолжать лотерею без королевской дотации?

— Для сего надобно изыскать два миллиона талеров.

— Но может быть, король изменит решение?

— Мне известна ваша ловкость, господин Казанова, не возьмётесь ли вы за это щекотливое дело:

— Я не могу льстить себя надеждой на успех.

— Но я вспоминаю ваши подвиги семь лет назад. Ведь сумели же вы убедить весь совет Военной Школы.

— Я предпочту иметь дело с двадцатью другими персонами, чем с одной, подобной Его Величеству.

— Если вы преуспеете, обещаю вам двенадцать тысяч талеров в год.

Предложение показалось мне соблазнительным, и я обещал Кальсабиги заняться его делами. Последний королевский тираж был назначен на следующий день, и я рассчитывал использовать его в качестве доказательства перед королём своей теории. К несчастью, лотерея принесла убыток в двадцать тысяч талеров. Мне рассказали, что Фридрих, узнав об этом, выразил удовлетворение незначительностью потери. Кальсабиги чувствовал себя окончательно уничтоженным и, дабы подбодрить его, я сообщил ему, что лорд Кейт, фаворит короля, даёт мне аудиенцию этим же вечером. Милорд встретил меня с распростёртыми объятиями и сразу же спросил, не собираюсь ли я обосноваться в Берлине.

— Я был бы несказанно счастлив служить столь великому государю и надеюсь на покровительство Вашего Сиятельства.

— Моё посредничество может оказаться для вас скорее помехой. Его Величество не полагается ни на чьи советы — он всегда хочет составить собственное мнение, и ему часто случалось обнаруживать достойные качества у людей, осуждённых обществом. Вам лучше просто написать королю и попросить аудиенции. А там уж, ежели захотите, можете сослаться на меня. Его Величество не преминет потом осведомиться о вас, и тут вы можете рассчитывать на мою дружбу.

— Но как же мне писать Его Величеству! Ведь я совершенно не известен ему, и он не удостоит меня ответом.

— Король отвечает последнему из своих подданных. Делайте, как я вам говорю.

Я последовал совету милорда, сочинил прошение об аудиенции и подписался своим именем, присовокупив “венецианец”. На следующий день я получил записку с подписью “Фридрих”, в которой сообщалось, что около четырёх часов король гуляет в садах Сан-Су си, и мне позволено предстать перед ним. Едва я успел явиться в назначенное место, как увидел в конце аллеи две фигуры: одну в партикулярном платье, другую — в униформе и высоких сапогах, но без эполет и знаков отличия. Это и был король. Впоследствии я узнал, что с ним находится его чтец. Монарх играл с левреткой, но как только заметил меня, быстро пошёл навстречу, выкрикивая:

— Вы господин Казанова? Что вам угодно? Поражённый подобным приёмом, я не нашёлся, как ответить.

— Ну, говорите же, ведь вы тот самый венецианец, который писал ко мне?

— Сударь, простите моё замешательство. Я не предполагал, что Ваше Величество... Милорд маршал говорил мне...

— Ах, так он вас знает? Хорошо. Пойдёмте на прогулку.

Я силился принять более уверенный вид и уже собирался заговорить о своём деле, как вдруг, резко сняв шляпу, он спросил, энергически жестикулируя:

— Нравится ли вам сад?

— Он великолепен.

— Я вижу, вы льстец. Версальские сады лучше.

— Несомненно, но лишь благодаря фонтанам.

— Вы правы. Я попусту истратил триста тысяч талеров, чтобы устроить здесь такие же.

— И ни одной струи? Это невероятно!

— Так значит вы, господин Казанова, ещё и гидравлический инженер?

Смущённый сим внушением, я опустил голову, не отвечая ни да, ни нет.

— Может быть, вы были и в морской службе? Сколько у вашей Республики военных кораблей?

— Двадцать.

— А войск первой линии?

— Около семидесяти тысяч.

— Это неправильно. Вы, верно, хотите рассмешить меня. Кстати, вы понимаете в финансах?

Быстрота следовавших друг за другом вопросов, реплики короля, кои прерывали мои ответы, и все его выходки лишь увеличивали моё смущение. Я почувствовал нелепость своего положения и, вспомнив, что более всех бывает освистан тот актёр, который не способен произнести ни слова, принял важную мину глубокомысленного финансиста и предложил объяснить для Его Величества теорию налогообложения.

— Охотно послушаю, — отвечал король со смехом. — Кат, господин Казанова, венецианец, представит нам свои финансовые проекты. Начинайте, сударь.

— Государь, я разделяю налоги на три вида: первый — абсолютно вредоносный, второй — неизбежный, недостойный сожаления, и третий — наилучший во всех отношениях.

— Неплохое начало, продолжайте.

— Вредоносный налог — это тот, который взимается непосредственно королём. Необходимый идет на содержание войска, и достойнейший поступает в пользу народа.

— Вот это новость!

— Угодно ли Вашему Величеству позволить мне объясниться? Королевский налог идёт в его личную казну.

— И этот налог вреден? — прервал меня Фридрих.

— Вне всякого сомнения, государь, ибо он уменьшает обращение звонкой монеты — душу всякой коммерции и движущую пружину государства.

— А то, что идёт на войско, вы почитаете не более, чем необходимостью?

— И к тому же прискорбной, поскольку война есть истинный бич человечества.

— Возможно. Ну, а налог в пользу народа?

— В нём и заключено благо. Одна рука короля берёт у народа то, что раздаёт другая.

— Может быть, вы знаете Кальсабиги?

— Да, государь.

— Что вы скажете о налоге? Ведь лотерея это тот же налог, не так ли?

— Но налог почётный, ведь доходы от него идут на полезные учреждения.

— А если она не приносит ничего, кроме убытка?

— Один шанс из десяти нельзя даже назвать возможностью.

— Ну, ну! Вы ошибаетесь.

— Значит, ошибается арифметика.

— А вам известно, что три дня назад я потерял двадцать тысяч талеров?

— Ваше Величество проиграло за десять лет всего два раза. Я не знаю сумму доходов, но размер проигрыша говорит, что она была весьма значительна.

— Благонравным особам этот налог не нравится.

— Но мы рассуждаем не о добродетели, а о политике. Если Ваше Величество готово признать, что Господь Бог не вмешивается в это дело, согласитесь, у казны девять шансов из десяти оказаться в выигрыше.

— Может быть, я и соглашусь с вами, но всё-таки эти ваши итальянские лотереи похожи на жонглёрство.

У короля стало портиться настроение, поскольку он чувствовал справедливость моих слов, и поэтому я не решился продолжать далее. Сделав несколько шагов, Фридрих остановился и, смерив меня взглядом, проговорил:

— А ведь вы красивый мужчина, господин Казанова.

— В этом я похож на ваших гренадеров, государь. В знак прощания он снял шляпу и повернулся ко мне спиной. Я ушёл в твёрдой уверенности, что не понравился ему. Однако же через два дня милорд маршал сказал:

— Его Величество говорил мне о вас. Он намеревается предложить вам должность.

— Я жду приказаний Его Величества.

Тем временем Кальсабиги получил разрешение возобновить свою лотерею. Он снова открыл контору и ещё до конца месяца получил сто тысяч талеров прибыли. Была выпущена тысяча акций по тысяче талеров. Вначале никто не хотел брать их, но когда распространились слухи о его новой удаче, финансисты хлынули к нему толпой. Лотерея в течение нескольких лет действовала безотказно, но, в конце концов, она всё-таки лопнула из-за неосторожности директора, который тратил вдвое против своего ненадёжного дохода. Впоследствии я узнал, что этот Кальсабиги сбежал в Италию, где и умер.

За время пребывания в Берлине мне случилось видеть Великого Фридриха одетым в придворный костюм лишь один раз. По случаю бракосочетания своего сына с брауншвейгской принцессой он облачился в короткие панталоны и чёрные шёлковые чулки. Когда в залу вошёл одетый таким образом король, это вызвало всеобщее изумление. Стоявший по соседству со мной старец уверял, будто не может припомнить случая, чтобы на государе не было военной формы и ботфортов.