Адмирал Д. Н. Сенявин

Царь и его министры, наметившие план войны только после того как она фактически началась, по-видимому, действовали по пословице: «На охоту идти, собак кормить».

Инструкция о прорыве через Дарданеллы была направлена Сепявину 8 января 1807 года. В тот момент царь и Чичагов еще не подозревали, что отправка десанта из черноморских портов не состоится, но предполагали, что она может задержаться. Понятно, что полагалось бы указать командующему русскими вооруженными силами на Средиземном море, как он должен действовать, если, прорвавшись через Дарданеллы, не получит помощи с севера. Но на этот счет царь и Чичагов долго проявляли колебания. В первоначальном варианте инструкции мы находим такую неопределенную формулировку задачи: «Если же, что всего желательнее, представится вам случай взять Константинополь на капитуляцию, вам надлежит удерживать его в своей власти и потребовать от турок дать вам возможность снестись с Михельсоном, который имеет нужные наставления для начатия мирных переговоров»

Как мог представиться «случай» капитуляции Константинополя, Чичагов не поясняет. Он нс сказал прямо, имел ли в виду атаку турецкой столицы, или рассчитывал на благодетельный эффект от демонстрации флота перед Константинополем.

В самый последний момент перед отправкой инструкции в нее была вставлена следующая фраза: «Главнейшая цель действий ваших направляема быть должна к нанесению удара в самое недро Оттоманской империи, достижением и покорением ее столицы» ². Эта фраза означала, что царь и Чичагов признали необходимым нанести удар по Константинополю, не дожидаясь подхода сил из черноморских портов. Но в инструкции от 8 января ничего не сказано о том, как и какими силами должен быть нанесен этот удар. Поэтому 20 января Чичагов послал на Корфу новую инструкцию. В ней уже определенно говорилось, что после прорыва в Мраморное море Сеня-вину рекомендуется высадить десант у Сан-Стефано, недалеко от турецкой столицы. По уверениям Чичагова, сделать это «удобно», «ловко» и тем более выгодно, что по пути от Сан-Стефано к Константинополю расположены пороховые магазины, которые можно было бы захватить или уничтожить. Однако, пустившись в рассуждения о месте высадки (в которых Сенявин не слишком нуждался), Чичагов ничего не сообщал о силах противника в районе Константинополя. И Чичагов и царь вообще имели скудные сведения о противнике, когда принимали стратегический план войны. Данные о состоянии турецкого флота царь был вынужден черпать из султанского фирмана об объявлении войны. В указе Сенявину о начале военных действий. Александр I прямо пишет, что, судя по фирману, флот Порты «должен уже состоять в готовности к выходу».

План войны предусматривал помошь английского флота. В инструкции, посланной Чичаговым Сенявину 8 января 1807 года, было указано, что перед прорывом к Константинополю к нему присоединятся 5—6 английских линейных кораблей и несколько фрегатов и легких.

судов. Однако в действительности усилия русской дипломатии не могли заставить англичан выделить в распоряжение Сенявина боевые корабли. Обещая Сенявину английскую помощь, царь и Чичагов только вводили его в заблуждение.

Чичагов не ограничился постановкой перед Сенявиным такой задачи, как прорыв к Константинополю. Одновременно он предписывает ему отрядить несколько судоз к Египту для «стеснения... торговли» и блокады портоз, а также для организации различных закупок для русского флота. Кроме того, Чичагов предлагал Сенявину послать несколько линейных кораблей и других судов к Сицилии, «чтобы могли мы сохранить впредь влияние» на неаполитанского короля. Если учесть, что Чичагов предлагал еще предпринимать некрупные («по частям») десанты на турецкие берега и острова, если добавить и то, что Сенявину необходимо было оставить достаточные силы для обороны Которской области и Ионических и Далматинских островов, станет ясным, что планы Чичагова в отношении Египта и Сицилии могли принести явный вред делу, поскольку они рассредоточивали русские средиземноморские силы и отвлекали их от выполнения главной задачи.

Сенявин сразу заметил эти недостатки инструкции и. несмотря на то, что она была утверждена царем, подверг ее вежливой, но твердой критике. С присущим ему чувством достоинства он писал, что не может позволить себе «неуместное молчание». Учитывая важность «предначертанной мне цели, — писал Сенявин, — я совершенно не в состоянии буду» выполнить предписание о посылке кораблей в Сицилию. В Египет Сенявин также не нашел возможным отправить корабли.

Образцом недомыслия товарища морского министра является его решение вопроса об изоляции Оттоманской империи от владений Наполеона. Инструкция 8 янзаря требовала от Сенявина наблюдения со стороны Далмации, Котора и «прочих мест», чтобы не только французские войска, идущие в Турцию, «но даже курьеры и письменные сношения пропускаемы быть не могли».

Выполнить эту задачу можно было, только изгнав французов из Далмации или овладев всеми турецкими территориями, окружающими Истрию и Далмацию. Но такой задачи чнчаговская инструкция 8 января не выдвигала. Естественно, что Сенявин выразил недоумение по поводу странного требования товарища морского министра. «Должен на справедливое уважение представить вашему превосходительству, что, доколе французы останутся во владении Рагузинской республики и Далмации и чрез то самое граничить будут с турками, не вижу я никакой возможности пресечь существующее между ними сообщение на сухом пути, еще менее преградить путь посылаемым от них курьерам».

Сенявин не мог согласиться и с теми пунктами царской инструкции, в которых речь шла о взаимоотношении с местным греческим населением. Царь и Чичагов предписывали «склонять к себе греков обнадеживанием в покровительстве и защите». Но Дмитрий Николаевич не мог допустить посулоэ, которые затем не были бы оправданы на деле. Боясь скомпрометировать греко-русскую дружбу! он потребовал, чтобы ему немедленно сообщили из Петербурга «о истинных намерениях высочайшего нашего двора в разсуждении подданных греческой нации и в каком смысле можно им делать обещания для возбуждения их содействовать с нами, так чтобы они в предбудущее время были обеспечены и не подвергались вновь угнетению и мщению нынешних их владетелей».

После прибытия русской эскадры в Эгейский архипелаг по островам были разосланы «листы», написанные на греческом языке. Прокламации эти были, по словам Сенявина, «составлены в самых умеренных выражениях, и умеренность сия внушаема мне была опасениями подвергнуть греков жестокому и для нас весьма предосудительному мщению со стороны турок, на случай внезапного примирения нашего с Портою Оттоманской».

Как ни велика была нужда в войсках, Сенявин не пошел на создание местных формирований. Он понимал, что примирение с Портой «довольно имело вероятностей» и не считал себя вправе вовлекать греков в вооруженную борьбу без твердых гарантий со стороны русского правительства. В этом отношении Дмитрий Николаевич стоял неизмеримо выше царя и Чичагова и проявил гораздо больше проницательности и политической мудрости, чем руководиатель Первой Архипелагской экспедиции Алексей Орлов и Екатерина II. . ...

Сенявин не хотел поступать, как англичане, которые в 1806 году подняли на восстание крестьян Южной Италии, а потом лишили их своей поддержки и тем самым обрекли на расправу со стороны врага. Внимательное и благородное отношение Сенявина к грекам не имеет ничего общего и с коварными попытками Наполеона превратить национально-освободительное движение угнетенных Портой народов в средство для достижения своих агрессивных целей.

Приказ о начале военных действий против Турции Сенявин получил 30 января, а 10 февраля он уже повел эскадру к Дарданеллам. Учитывая значение дарданелльского направления и зная о наличии у турок сильного флота, Сенявин выделил в состав этой эскадры десять линейных кораблей из четырнадцати, бывших у него в распоряжении. В то же время он оставил у Корфу и в Адриатике силы, которые могли справиться с обороной Ионических островов, Которской области и Корчулы, и вести активные действия на путях сообщения французов.