Фатьянов

После неудачи 1946 года, связанной с постановлением ЦК, Алексей Иванович Фатьянов упорно замалчивался — известный и неустаревающий прием «агитпропа». Многие композиторы перестали обращаться к нему, все-таки все были уже пуганые. Но не таков был Соловьев-Седой. В гостиничном номере «Европейской» первый вариант музыки был написан в миноре. Ефрем Флакс, прослушав песню, предложил композитору к окончанию музыкальной фразы перейти в параллельный мажор. Василий Павлович послушал старого друга и сделал, как он просил. Теперь он шутливо называл Ефрема своим соавтором. Флакс стал первым исполнителем «Друзей-однополчан». Такую песню не нужно было «раскручивать». После первого же исполнения ее по радио туда пошли доплатные, зачастую, письма. Ежедневно их выносили в архив мешками…

Ошеломляющий успех «Однополчан» поставил критику в недоумение…

Шло время. Приходили новые власти. Корректировались слова государственного гимна. Долго мы жили без гимна. Но никогда — без песен, написанных бесхитростным романтиком Фатьяновым.

Это — народные гимны России…

2. От Ленинграда до Одессы

Они с Василием Павловичем особенно сблизились в этот 1947 год.

В феврале Фатьянов приехал в Ленинград, чтобы поздравить дочь Соловьева-Седого с десятилетием. Он любил останавливаться в гостинице «Европейской». Ему казалось, что здесь слышится дыхание минувшего пушкинского века. Ленинград для него все-таки оставался Петербургом.

Каждое утро он спускался по широкой гостиничной лестнице и выходил на Невский. Неспешно пешим ходом брел на квартиру Василия Павловича. Там они работали.

Татьяна Давыдовна слышала громогласные выражения их творческих мук.

— Кто у нас композитор, папа: ты или я? — Слышался голос Фатьянова. — Тогда дай, дай, дай мне эту штуку с клавишами! Эту фисгармонь!

— Не лезь своими руками, сынок! Мал еще в композиторах ходить — побудь сначала в писаках! — Отзывался Соловьев-Седой.

— Я т-тебе покажу, кто у нас композитор, а кто писака! Дай мне срок! Литература — это работа души! Это путь к истине! А не: дрым-дрым-дрям-дрям!

— Не дам я тебе срока — я не Вышинский! Мало ему постановлений ЦК!

— Дай, говорю, мне, инструмент! Выйди-ка на мое место!

— А я говорю тебе: тут идут шестнадцатые — та-та-та-та!

— Сто двадцать восьмые: д-р-р-р-р!

— Та-а-аня, на помощь! Дилетанты заедают! Им мое место в искусстве подавай!

Они звали Татьяну Давыдовну, как судью и критика, и она бежала из кухни, утирая руки о передник, чтобы независимо судить и профессионально критиковать.

И как друзья-однополчане ни упражнялись в полемическом острословии, а в том же феврале написали несколько веселых песенок, замечательных по своему светлому колориту. В соавторстве с Фогельсоном появились «Разговорчивый минер» и «Золотые огоньки» — песня об одесских моряках для фильма «Голубые дороги». Этот ныне забытый фильм был снят на Киевской киностудии.

Тогда же была написана «Песенка о начальнике станции». Это не только маленький рассказ о жизни небольшой станции, где начальник — милая девушка. Это еще и документ, содержащий приметы времени, когда на станциях проводники и пассажиры выбегали за кипятком с тяжелыми оловянными чайниками. И снова лирика: и моряки, и станционные рабочие — все были влюблены. И композитор с поэтом были влюблены. Эти песни Василий Павлович преподнес жене в ее тридцать пятый день рождения в хмуром ленинградском марте.

А в апреле вновь Алексей Иванович с Галиной Николаевной навестили друга, чтобы поздравить его с сорокалетием. Как это мало — сорок лет!

Но для кого-то — это вся жизнь…

3. «Вирши Фатьянова…»

В 1947 году Союз композиторов объявил конкурс на лучшую песню к тридцатой годовщине революции.

В том же 1947 году к мирной жизни вернулось восемь с половиной миллионов демобилизованных солдат.

И поэт с композитором решили представить на конкурс цикл песен. «Возвращение солдата» — так сначала назвали они цикл. Когда же были написаны шесть песен, то оказалось, что получился современный русский эпос. Герой-победитель, возвращение его на родину, преодоление себя и житейских трудностей, продолжение рода — вот что было их смыслом. Песни соединялись в сюиту стихотворными связками. После обычных споров произведение назвали эпически — «Сказ о солдате». О том солдате, который возвращается.

Послевоенная судьба мужчины, его внутренняя жизнь, отличалась от проблем «потерянного поколения» Ремарка и Хэмингуэя. Как и сам поэт-солдат, его герой не считал себя потерянным в этой жизни. Да и любой русский солдат ли, каторжанин, не мог в страшный момент не воскликнуть: «Черный ворон, я не твой!». А после миновавших трудностей он восклицал: «Ожил я, волю почуял!». Но первая песня цикла «Шел солдат из далекого края» все-таки была грустна. Человек шел с войны в полную неизвестность. Как она напоминает своим настроением знаменитую песню возвращения «Славное море священный Байкал»! Хотя, этот славянин ХХ века — не арестант, он идет домой не с каторги, а с праведной, добровольной военной поденщины. И не с Востока идет на Запад — наоборот. «Черногорка, старушка седая, Залатала солдату шинель…» словно вторит старинному: «Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой». «…Он вернулся, не тронутый пулей» подтверждает «…пуля стрелка миновала». Солдат идет через Европу, Карпаты, Украину — это было бы триумфальным шествием победителя. Но «…и невольные слезы блеснули, Хоть при людях рукой утирай». И родина, лежа в руинах, отвечала на его невольные мужские слезы по-матерински радостно: «Твоя земля, омытая слезами, Тебя давно, родимый, заждалась».

Во второй песне сюиты, «Расскажите-ка, ребята», солдат пересмеивается с деревенским девушками, не жалуется на военные трудности — шутит на вечную тему близящейся свадьбы.

Третья песня — «Колыбельная». «Солдатский сын — отца не посрамит» — говорит герой о своем первенце.

«Поет гармонь за Вологдой» долго пели сестры Лисицыан своими теплыми высокими голосами. Это — веселая, искристая песня о трактористе, счастливые надежды на будущее страны, деревенский праздник с гармонью, гармонист с пшеничными усами…

Чудо, как хорошо!

Пятая, и последняя песня цикла — «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» снова, как и первая, оказалась невеселой, что не прошло бы мимо постовых критиков. И тогда была написана шестая песня, подобная гимну: «Славься, славься, край чудесный…», «Славьтесь, родины герои…», «Славься, славься, русская земля…». Назвали ее «Величальной». Василий Павлович аранжировал мелодию подобно «Славься» Глинки: с колоколами, хором, соборными переливами. Для эпоса — достойное, величественное завершение.

Одним из первых исполнителей «Сказа о солдате» был солист Малого Оперного театра Сергей Шапошников. Василий Павлович был доволен, но мечтал о том, что цикл исполнит проникновенная Клавдия Шульженко. До этого они с певицей встречались в работе всего один раз. Василию Павловичу запало в душу исполнение Клавдией Ивановной замечательной его песни «Вечер на рейде». Еще в 1943 году они с молодым Фатьяновым написали песню «Россия», и композитор предложил ее певице. Репетировали в гостиничном номере «Москвы», там же состоялась и премьера…

И вот, спустя четыре года, в том же гостиничном номере начались репетиции. Певица отрабатывала каждый жест, мимику «проницала». Аккомпаниатор Раиса Барановская уставала страшно. Царица эстрады милостиво позволила композитору присутствовать на своих репетициях. И он в своем же номере сидел тихо, как прилежный школяр, с волнением глядя на то, как вживается в песню Клавдия Шульженко. Вместе с ней он переживал свои песни в роли зрителя. Он в который раз уже был покорен ее стилем и своеобразием ее музыкального спектакля.