Заплачено кровью

Шапошников, хотя ему и было 35 лет, считал, что слишком быстрое продвижение по службе принесет больше вреда, чем пользы, поэтому к любой карьере никогда не стремился, справедливо полагая, что жизнь выдвинет сама, когда это будет нужно. И в партию он не напрашивался, чтобы не подумали, будто бы он стремится к карьере в армии. Знать свое место и не лезть туда, где еще мало что понимаешь - это было его правилом и убеждением.

В начале августа 41-го 137-я стрелковая дивизия полковника Гришина в составе 45-го корпуса комдива Магона получила приказ перейти на правый фланг 13-й армии, где в это время начала складываться крайне напряженная обстановка.

После короткой передышки дивизии 2-й танковой группы генерала Гудериана перешли в наступление против ослабленных в июльских боях бригад 4-го воздушно-десантного корпуса генерала Жадова на участке Варшавского шоссе за Кричевым, и открыли себе путь на Рославль и Брянск.

Дивизия, снятая со всем хозяйством из-под Пропойска, за трое суток, частично на автомашинах, а в основном пешим порядком, совершила почти двухсоткилометровый марш вдоль фронта через Краснополье, а вечером 7-го августа вышла в район села Милославичи и развернулась в боевой порядок.

Полковник Гришин ориентировку в обстановке и боевую задачу получил на марше, поэтому и все необходимые приготовления приходилось делать на ходу. Впрочем, это не помешало ему действовать с обычной энергией и твердостью

Обгоняя на марше спешившие к месту сосредоточения полки, Гришин мысленно прикидывал общий план боя: "Противник - седьмая пехотная дивизия, в глубине возможны мехчасти, оборона не подготовлена. Вряд ли против нас будет больше полка. Практически нет и узлов сопротивления, потому что противник тоже на марше, идет параллельно... Фронт наступления - десять километров, многовато по нынешним временам... Соседа справа нет, слева - наспех воссозданная 132-я дивизия... До шоссе нам восемь-десять километров... Задача дня - выйти на шоссе - сомнительно, что это возможно будет выполнить за день... Главное - взять Милославичи... На помощь авиации рассчитывать не придется... Магон обещал дать танки, но сколько... Снарядов получили полтора боекомплекта, патронов хватит надолго... Слева пойдет Корниенко, с ним Смолин, в центре - Михеев, справа, на Милославичи, Шапошников, то есть теперь уже Мажурин... Магон предупредил, что наступление будет иметь серьезные оперативные цели и должно совпадать по времени с наступлением наших войск на Смоленск... Неужели правда, что Гитлер отдал приказ всей группе армий "Центр" перейти к обороне? Если так, то это уже достижение... Магон говорил, что за нами в прорыв пойдет кавдивизия, это хорошо...".

Полк Мажурина к Милославичам вышел засветло. До темноты комбаты успели развести свои роты на рубежи атаки, осмотреться и накормить людей.

Капитан Шапошников, оглядывая в бинокль окрестности и лежавшие за полем примерно в полутора километрах Милославичи, качал головой и хмурился: "Как стол... Высотка перед селом, очевидно - кладбище... Хорошо еще, что рожь, а не луг... Эх, неужели нельзя обойти село ни справа, ни слева, лесом...".

- Товарищ капитан, старший политрук Наумов зовет, на партсобрание приглашает, - услышал он за спиной голос лейтенанта Тюкаева.

Старший лейтенант Георгий Похлебаев, сидевший возле орудия и готовивший данные для стрельбы, не сразу заметил, что с тыла по проселку на батарею подъехал броневик.

- Где командир полка? - спросил вышедший из броневика молодой майор.

- А вон по ту сторону амбара - НП, - ответил Похлебаев.

- Проведите меня к нему.

Похлебаев проводил майора к полковнику Мажурину, и, остановившись в сторонке, услышал:

- Я адъютант командующего.

- Полковник Мажурин.

- Приказ командующего... Наступление начать в двадцать один тридцать. Задача прежняя: взять село Милославичи, выйти на Варшавское шоссе и оседлать его. Вам будут приданы танки... - майор посмотрел на часы. - Через полчаса должны подойти. О взаимодействии договоритесь с их командиром.

Мажурин позвал своего адъютанта и приказал передать в батальоны время наступления и сигнал - красная ракета. Похлебаев, посмотрев на полковника Мажурина, подумал: "Как быстро он вжился в полк. Всего за несколько дней... В кино бы ему сниматься: из старых буденновцев, рубака. Грудь колесом, седина, усы, вот уж действительно - "Батя"..."

Лейтенант Валентин Вольхин, вернувшийся с партсобрания и покуривший со своими бойцами, все еще не мог отойти от впечатления речи комиссара полка Васильчикова. - "Серьезный человек, чувствуется большевистская закалка... Без бумажки говорил, а так, что хоть в пекло после его слов... Действительно, сколько же можно отступать? Мы же вполне можем разгромить врага, не только остановить, но именно разгромить...".

Вольхин сам прочитал взводу сводку Совинформбюро и несколько статей из "Правды" за 4 августа. Сводка была спокойной. Всем хотелось верить, что после того, как наркомом обороны назначен товарищ Сталин, а командующим Западным фронтом маршал Тимошенко, отступление закончится.

Статьи в газетах были оптимистичными, иногда Вольхину даже казалось, что в газете точно знают, когда именно кончится война, но пока не хотят говорить - таким бодрым был тон ее статей.

В конце июля его взвод был пополнен полтавчанами, тоже понюхавшими пороху под Чаусами и на Варшавском шоссе, и теперь его взвод на две трети состоял из украинцев. С первого взгляда понравились все: большинство кадровые, молодые. Приглядываясь к ним, Вольхин не замечал, что кто-то из них упал духом или в разговоре показывает панические настроения. Хотя от чтения сводок за июль таким настроениям и недолго бы появиться - редкий день не сообщалось о тяжелых боях на все новых направлениях.

Постепенно научились понимать, что дела на фронте идут не так уж плохо. Немцы застряли в Смоленске и под Киевом, да и сами они пусть и скромный вклад в это, но все же внесли. По газетам чувствовалось, какая огромная работа идет в стране по мобилизации всех сил. Речь товарища Сталина от 3 июля как-то все расставила по своим местам. Не было уныния, а только желание драться, воевать так, чтобы победить врага.

Вольхин знал своих бойцов. Хотя на две трети они были из соседней дивизии, но такие же фронтовики, как и они, обстрелянные. Он понимал, что убеждать их в чем-то нет смысла. Долг свой и Присягу люди помнили, и вряд ли кому в голову приходили мысли, что немцы их победят.

Больше месяца были они на фронте и за это время Вольхин всей душой привязался к своим "старичкам" - сержантам Вертьянову, Фролову и Мухину, да и к остальным, кто выехал с ним на фронт и был все это время во всех делах рядом - Латенкову, Савве Морозову, Углову, Новикову. С "новенькими" во взводе они сдружились быстро и, видимо, что-то успели рассказать им о своем лейтенанте, потому что Вольхин заметил признаки уважения с их стороны.

Теперь, перед очередным боем, он вспоминал себя перед первой атакой: тогда действительно было не по себе. А сейчас, всего лишь три недели спустя, он не чувствовал какого-то особого волнения. Да, они сейчас пойдут в бой, и, конечно, кто-то из них погибнет, даже наверняка погибнут, но не было чувства обреченности перед грозившей смертью. "Каждый, наверное, думает, что кого-то, но не его..." - невесело усмехнулся Вольхин, покусывая травинку.

У него к атаке все было готово. Оставалось полчаса до сигнальной ракеты, и текли эти полчаса утомительно долго, хотя он и старался не поглядывать на часы.

Не успела погаснуть красная ракета, как батальоны полка Мажурина поднялись в атаку. Артподготовки не было, "Ура!" - тоже, может быть, поэтому гитлеровцы не сразу и заметили начало атаки. Шапошникову не верилось, что гитлеровцы не обнаружили сосредоточения полка, поэтому он с замиранием сердца следил в бинокль, хотя видно было очень плохо, как развернутые в цепи роты, переходя на бег, приближались к селу.

Стрельба вспыхнула одновременно по всему, километра полтора шириной, ровному ржаному полю.