Музыка= радость и боль моя

Вернусь к Василию Родионовичу. А. В. Луначарский благодарил В. Р. Петрова за то, что он в 1912 году пел в Париже, а деньги, полученные за концерт, передал в пользу социал-демократической партии.

Василий Родионович сочинял музыку, показывал свои произведения М. М. Ипполитову-Иванову, который находил в них немало достойного.

Как можно забыть блистательный спектакль “Снегурочка”, в котором пели: Снегурочку — А. В. Нежданова и Е. К. Катульская, Весну — Н. А. Обухова, а Мороза — В. Р. Петров?!

Во время поездки, целью которой был отбор голосов, в Донбассе нашли человека, обладающего необыкновенными вокальными данными. Ему предложили пойти в стажерскую группу. Но, когда выяснилось, что он должен будет жить в общежитии и получать зарплату 1000 рублей (в старых деньгах), он категорически отказался, так как имел семью, дом, корову и зарплату в десять раз бóльшую. Но иными возможностями предлагающие ему стать профессиональным певцом не располагали. С. И. Зимин моментально оценил бы ситуацию и выгоду обрести “чудо”, понимая, что все затраты на подготовку певца будут оправданны.

Можно вспомнить и в наше время З и н о в и я Б а б и я. Вокальный материал — исключительный. И наша вина, что он не раскрылся до мирового масштаба. А он не один. Вот потому и нужна такая система восстановления вокальных данных, когда певец имеет возможность на некоторое время “замолчать”, не участвовать в спектаклях и концертах, а в систематически направленных занятиях восстанавливать певческую форму. Это вопрос — государственный.

Если запоют так, как пел В. Р. Петров, это будет возрождение. Он был не один, была целая плеяда выдающихся вокалистов, философов, обладающих чувством доброго, вечного.

К тому, что написано о П о л е Р о б с о н е, мне хотелось бы добавить несколько строк. Незадолго до его кончины через Союз писателей СССР я получил приглашение встретиться с журналистами из США Лили Браун и Питером Бруком. Они оказались друзьями Робсона и передали мне письмо от него, письмо тяжелое, проникнутое мистикой. Трепетность его увеличивалась от сознания, что человек, уходя из жизни и понимая это, прощается.

Через некоторое время я принимал участие в фильме, посвященном Робсону, в котором было показано и торжественное прощание с ним. Это дань уважения певцу, гражданину, борцу за гармонию на земле.

Л е о н и д В и т а л ь е в и ч С о б и н о в. Когда-то посол Италии после гастролей Собинова сказал примерно так: каких трудов стоило мне в моей дипломатической работе добиваться желаемой цели. Надо было появиться русскому певцу Собинову в Италии и... создался мост, убедительный и доверительный. Вот что значит сила искусства!

Собинов всегда оставался Собиновым. И так же, как Чаплин, бывший всегда Чаплином, они в разных ипостасях сохраняли свое лицо.

Первый раз я услышал имя “Собинов” в юности. Я пел в студенческом хоре и однажды, опоздав на репетицию, услышал: “Подумаешь, Собинов!”. Потом жизнь подарила мне общение с Леонидом Витальевичем, его семьей. Он очень уговаривал меня на его юбилее сфотографироваться вдвоем, но я из суеверия (есть такая примета — фотографироваться вдвоем — к разлуке), не желая расставаться, уклонился. Теперь жалею об этом.

Торжественно и благодарно прощалась Москва с Великим Собиновым, светлым певцом, дарившим столько прекрасных минут своим искусством. Большой театр — в цветах, и народ, народ, пришедший проститься с Леонидом Витальевичем... На Новодевичье кладбище, где похоронен Л. В. Собинов, все мы шли пешком.

Е в д о к и м К а р п о в и ч Ц и н е в. Честный, принципиальный человек, прекрасный певец. Фамилия его несет сербское начало, хотя родился он в Екатеринославе, ныне Днепропетровске. Тогда это был еще Запорожский край, в котором города только зарождались, и потянулись туда выходцы из Черногории, Сербии. Так появились там фамилии Циневых, Цесевичей.

Давно это было, но часто вспоминали с ним, вспоминаю и я сейчас, как мы совершали заплыв по Днепру в лодке-душегубке на 25 км. Сначала поплыли вниз — на дачу к Михаилу Ивановичу Донцу, а затем уже вверх. Встречали и догоняли нас маленькие пароходики, которые неповторимым звуком оглашали гладь Днепра. Мы с Евдокимом пели дуэты — “Де ти бродиш, моя доле”, “Скажи менi правду”, даже пролог из “Фауста”. Кто-то нас слушал. Нам казалось, что пароходики замедляли бег и наступала тишина. Нам аплодировали. Кто? Мы для них тоже были неведомы. Пели по настроению. Природа — “наставница божественная” — вливала в нас силы. И так мы доплыли до железнодорожного моста. И вдруг громко: “Дальше, на Киев нельзя!” Оказывается, должен сесть на воду гидросамолет, поэтому движение по реке остановлено. А мы вышли из Киева рано. Утром-то нас, конечно, накормили. А сейчас день шел к вечеру, напиться можно из Днепра (тогда еще это было можно!), а что есть? Евдоким Карпович, маленький, плотный, начал показывать мускулатуру, а я, длинный и в то время худой... Пат и Паташон. На близких к нам лодках начали смеяться: “Кто вы?” Евдоким жалобно: “Есть хочется”. Смеясь, нас одарили варенцом, яйцами, хлебом. Не пропадем!

Евдоким Карпович — победитель гонок на лодках в Киеве в 1913 году — получил первый приз.

Юмор у него острый, доходчивый. Сила физическая очень убедительная. И нетрудно представить, когда он с булавой, маленький, коренастый, с оселедцем пел финал оперы “Тарас Бульба” — “Ой, лiтав орел”, и когда обращался к убитому им сыну Андрию, это всегда доходило не только до зрителя, но и до участников спектакля.

А немного отойдя от накала страстей, Евдоким Карпович уже рассказывает в артистической уборной что-то с юмором. Очень переживал обиды. И не только за себя. Мне недавно напомнили, как он был огорчен и расстроен, как возмущался, что на вечере в Большом театре, посвященном 100-летию со дня рождения Л. В. Собинова, мне даже не предложили участвовать ни в каком качестве по воле тогдашних заместителя министра культуры В. Ф. Кухарского и директора театра М. И. Чулаки.

Был я на юбилее Евдокима Карповича в Киевском оперном театре, когда ему исполнилось 80 лет. Записали мы с ним в это время дуэт “Де ти бродиш”. Звучал он хорошо.

С е м ь я Ш а л я п и н ы х. Кроме самого Федора Ивановича, я знал всю семью — Иолу Игнатьевну, Ирину, Бориса, Лидию, знаю Федора и Татьяну. С Борисом Федоровичем мы пели дуэт, он пел и один. Это зафиксировано на кинопленке, благодаря пониманию и оперативности Б. М. Филиппова и кинооператора А. Л. Хавчина. Очень обаятельный он был человек.

И опять — сколько упущено возможностей! Замышляли мы с Борисом Федоровичем поставить “Моцарта и Сальери” Римского-Корсакова. Он — Сальери, я — Моцарт. Мы были готовы, но в увязках и согласованиях утонуло и это.

С Ириной Федоровной встречались часто. Помню ее еще в годы войны. Очень уважал ее труд по сохранению того, что было связано с творчеством отца, а времена были разные... С напева Ирины Федоровны записали два романса, потом я записал их на пленку вместе с гитаристом В. Широковым. Это романсы “Всех покину” и “Вы не придете вновь”.

Не довелось никому из них, кроме Татьяны Федоровны и Федора Федоровича, стать свидетелями переноса праха Федора Ивановича на родину. Хлопоты эти начались давно. На одном из приемов я обратился к Председателю Совета Министров РСФСР с такой просьбой. Она была встречена с пониманием. Много сделали для этого заместитель председателя комитета “В защиту мира” М. И. Котов и писатель В. Д. Захарченко. Большую помощь оказал настоятель храма в Ярославле Б. Г. Старк, который принимал участие в отпевании Ф. И. Шаляпина в Париже.

Хочу сказать несколько слов о замечательном певце, теноре, которого незаслуженно редко вспоминаем. Это — Д м и т р и й А л е к с е е в и ч С м и р н о в. Он пел весь теноровый репертуар в очередь с Л. В. Собиновым. Трагична его судьба. Он приезжал на гастроли в Советский Союз в 1928 — 1929 годы, пел в Большом театре Фауста, пел и Германа в “Пиковой даме”. Большой мастер, именно — мастер. У него был неустойчивый звук, но он избавился от этого недостатка, благодаря упорному труду и хорошему советнику-педагогу. Я впервые услышал его в Киеве на репетиции “Риголетто”. С ним был костюмер, по фамилии тоже Смирнов. Следуя правилу — как можно меньше разговаривать во время спектакля, певец объяснялся с костюмером знаками или свистом, указывая, что нужно делать. В то время так поступали почти все.