Шандор Петефи

Друзья уже слышали о происшествии в трактире и боялись за жизнь Петефи.

— Шандор, — сказал Пап, — надо тебе съехать отсюда. Перебирайся ко мне.

— А не хочешь к нему, живи у меня, — перебил Ришко.

Петефи посмотрел на них, насупившись.

— Я никогда не был трусом. Ненавижу трусливых людей! Если я перееду, то эти илоты могут еще подумать, что я испугался. Нет, я останусь! Да и вообще мало писать стихи — надо и в жизни показывать пример. Среди этих дворян, верно, есть и такие, у которых земли с носовой платок и в засуху ветер все их поместье может сдунуть на дорогу. Глядишь, они и призадумаются.

Друзья знали Петефи. Уговоры только разжигали бы его упрямство. Тогда они решили остаться вместе с ним в гостинице. Петефи прочел им и передал один экземпляр еще совсем «тепленького» нового стихотворения, потом они все отправились поглядеть на выборы комитатского головы — от этого Шандора тоже не удалось отговорить.

Когда они пришли, речь держал один из тех молодцов, с которыми столкнулся Петефи; оратор восхвалял кандидата. Петефи слушал эти знакомые пустые слова: «лучший сын комитата», «славный страж древних венгерских прав», «великодушный благотворитель», «без него мы бы осиротели», «благодаря ему расцвел наш комитат» и пр. и пр. После каждой фразы вся ораза разражалась рукоплесканиями и вопила «виват». Петефи передергивало от возмущения.

— Пойдем отсюда, — сказал он. — Коли глупость с холопством повенчалась, от такого брака только урод и может родиться.

Они пошли погулять в парк. Петефи был мрачен и угрюм, как всегда, когда ему приходилось беспомощно взирать на людскую подлость. «Ничего, придет еще время!» — пробормотал он, но на душе от этого не стало легче.

И он стал читать вслух строчки из стихотворения, написанного им год назад:

Потом они вернулись на постоялый двор. Петефи был по-прежнему зол и мрачен. После Пешта, запрещения журнала — еще и эта раболепствующая дворянская ватага, выборы комитатского головы, подлые речи, оплевыванье всего того, что свято венгерскому народу!..

Друзья заняли столик. За соседним столиком ужинал граф Шандор Телеки [50], самый левый из сторонников реформ. Один из друзей представил графа Шандору Петефи. Услышав фамилию Телеки, поэт пробормотал себе что-то под нос, затем протянул руку:

— Впервые разговариваю с живым графом.

Друзья Петефи оторопели. Что же последует за таким вступлением? Еще, пожалуй, Шандор скажет что-нибудь обидное, а Телеки вовсе не заслужил этого. Телеки улыбнулся — он любил и уважал поэта, — приветливо, сразу перейдя на «ты», шутливо ответил:

— А с дохлым графом уже разговаривал?

— Я сам им был, когда состоял в комедиантах, — бросил Петефи, подчеркивая унизительное слово «комедиант», как называли в то время в народе актеров.

— Ну, дружище, — засмеялся Телеки, — с меня тоже много не возьмешь, я и сам такой одичавший граф.

Петефи смягчился. С «одичавшим графом» властитель поэзии готов был примириться.

Жители городка и окрестная молодежь, прибывшая на выборы комитатского головы, готовились к городскому балу. Петефи стоял у окна своей комнаты и смотрел в сад, отливавший золотом под мягким сентябрьским солнцем. По садовой дорожке гуляли две девушки. У одной из них волосы были коротко подстрижены, а в пору длинных кос и причудливых причесок это казалось очень странным. Одежда девушки была тоже необычна. На ней была мужского покроя жакетка и кофточка, подобная мужской сорочке.

— Вы не знаете, кто эта девушка там, в. саду? — спросил Петефи у приятелей, собравшихся у него.

— Какая? Их там две.

— Вон та, с короткими волосами.

— А!.. Это Юлия Сендреи, дочь эрдёдского управляющего Игнаца Сендреи.

Петефи промолчал, а приятель продолжал поясняя:

— Очень образованная девушка. Она недавно вернулась из Пешта, воспитывалась там в пансионе Тенцель. Отец у нее состоятельный, видный…

— Что ты хочешь этим сказать? — сразу ощетинился Петефи, но продолжал смотреть в окно, не отрываясь.

— Ничего… Я слышал, что отец хочет ее выдать за молодого барона Ураи.

— Отец?

— Да.

— А она?

— Кто?

— Девушка.

— Да при чем тут девушка? Разве она может… Хотя, кажется, она еще не дала согласия.

…Девушки присели на скамейку против окна и что-то очень горячо обсуждали. Петефи смотрел в сад.

— Ты можешь меня познакомить с ней? — спросил он.

— Конечно. Я вхож в семью ее подруги, Мари Тереи, той самой, с которой она разгуливает. Вечером обе будут на балу. Хочешь, я представлю тебя?

— Спасибо, — ответил Петефи.

«…Там, напротив гостиницы, в саду под деревом, увидел я ее впервые в прошлом году, 8 сентября, между шестью и семью часами вечера. С этой мину* ты считаю я, что живу, что существует мир…»

Друзья ушли. Петефи недвижно стоял у окна. Он ни о чем не думал, только какое-то тяжелое чувство легло ему на душу.

Он вспомнил шестнадцатилетнюю белокурую Этельку Чапо — свою первую большую любовь.

…Той порой Петефи жил в Пеште и работал помощником редактора журнала «за хороший венгерский стол и пятнадцать форинтов в месяц». Поэту еще двадцати двух лет не исполнилось, а его уже знали повсюду. Не его самого, конечно, а песни и стихи, которые он сочинил. И все-таки он, творец прославленных песен, вынужден был ютиться в маленькой комнатушке, так как на большую у него не хватало денег. Он покорил уже целую страну (а позднее и весь земной шар), но в личном пользовании имел только крохотную, даже в ясный солнечный день полутемную каморку.

Это было два года назад… Этельку он видел всего лишь несколько раз. Полюбил ее. Но не признался в этом даже ей. «Неукротимый» поэт, таил свои чувства и только бумаге не боялся их доверить.

Кто ж была эта девушка, к которой обращено стихотворение? Мы знаем о ней только то, что она была сестрой Марии Чапо, жены друга Петефи, поэта Шандора Вахота (не следует путать с владельцем журнала Имре Вахотом, нанявшим к себе Петефи в качестве литературного поденщика). Жене Шандора Вахота было пятнадцать лет (девушки в те времена рано выходили замуж). Петефи познакомился сперва с ней. Говорили, что она послужила ему прообразом белокурой Илушки из поэмы «Витязь Янош». Этелька, по воспоминаниям современников, была очень красива, красивее даже сестры. Голубые глаза печально светились на ее бледном лице, золотистые косы короной вились вокруг головы. Девушка приехала в Пешт к Вахотам вместе с матерью после того, как отец ее разорился и покончил с собой.