Над Арктикой и Антарктикой

Лед под нами сплоченный, десятибалльный. В каждом приближающемся темном пятне я хочу “углядеть” лежащий самолет, но каждый раз это только трещины во льду, просвечивающие темнотой воды. Видимо, уже подступает расчетное время — штурман молча, но властно отбирает у меня бинокль. Всем экипажем смотрим во все глаза, хотя и понимаем, что штурману “суждено” увидеть первым — что ни говори, а у него бинокль Наши светофильтровые очки предохраняют глаза от “снежной слепоты”; но, увы, не приближают объект наблюдения

Так и случилось. На пять минут раньше расчетного времени Иванов взволнованно скомандовал: “Десять влево!” Я быстро взял штурвал. Выключив автопилот, выполнил его команду Пока, кроме белых ледовых полей с узорами торосов, ничего не наблюдается. Неужели штурман разглядел только очередное разводке? Нет, голос Иванова уже обрел уверенность и твердость: “Еще три влево!” Теперь все увидели долгожданный темный контур лежащего на льду самолета. Ура! Качать Бориса Ивановича! Молодец, ничего не скажешь.

Мы прошли низко над лежащим самолетом. Все правильно; те же опознавательные знаки на крыле, рядом тот же “гриб” с серой шляпкой В пилотской кабине собралось все население нашего самолета. Дралкин что-то показывал Петрову в правую форточку кабины, где-то сзади трещала кинокамера Соловьева. Я оглянулся: за спинами — высокий, худощавый — стоял в позе Наполеона наш штурман. Он молча наблюдал за всеобщим оживлением, на лице его ясно читалось — я, мол, свое дело сделал, теперь вы потрудитесь.

Да, конечно, остался “пустяк” — найти площадку поближе к самолету, сесть, обследовать аэродром и вернуться домой. Сначала я решил осмотреть район. Погода солнечная, видимость хорошая, так что есть все условия, чтобы поискать сам лагерь СП-2, ведь он где-то рядом должен быть. Не выпуская из поля зрения аэродром, сделал круг радиусом километров пять-шесть. Нет, кроме сильно всторошенных ледяных полей мы ничего не увидели. И для посадки ни одной мало-мальски подходящей льдинки К счастью, на самом аэродроме при более тщательном осмотре удалось приглядеть подходящую площадку. Сели буквально метрах в пятидесяти от лежащего самолета. Петров и Дралкин только мельком глянули на “останки”; мало заинтересовал их и “гриб”, который оказался палаткой коменданта аэродрома (она стояла теперь на полутораметровом пьедестале). Наши ученые, выбрав местечко, сразу начали сверлить льдину, а мы с Косухиным решили поближе осмотреть лежащий самолет. Поразительно, что на его металличесних часгях мы почти не нашли признаков коррозии, хотя он и пролежал на льду три с половиной года.

Кинооператор Соловьев, как боец на фронте, делал перебежки со своим кинопулеметом с одной позиции на другую.

— Пойдем-ка к ученым, лед они, пожалуй, пробурили уже, а теперь, видно, хотят палатку просверлить. Смотри, что делают!

Подошли, наблюдаем с удивлением — пыжатся вдвоем, уперевшись буром в основание палатки .

— Что лед не поддается, решили палатку просверлить?

— Хватит смеяться, лучше помогите столкнуть Посмотрим, что в ней накопилось или осталось за три года.

Но и мы, как ни старались, не смогли помочь: палатка была крепко припаяна к своему пьедесталу.

— Давайте, как в цирке, — предложил Глеб — Мы с командиром встанем спинами к пьедесталу, возьмемся за руки. Вы, Александр Гаврилович, подсадите, а Иван Григорьевич, как по лестнице, на наши плечи.

Предварительно сделали буром два разрыва в обшивке палатки, один для света, другой для головы Петрова. Он забрался на плечи, потом мастерский прыжок, и голос из палатки:

— Кроме многолетнего незаснеженного льда на полу и вмерзших пустых консервных банок, я лично ничего не наблюдаю..

Как ледовед, Иван Григорьевич не удержался от профессиональных терминов.

— Да-а, не густо, — резюмировал Дралкин, — но зато под палаткой.

— Самое главное, — перебил я, — как она очутилась на этой ледяной глыбе? Наверное, Комаров — он ведь строгий был комендант — забросил ее гуда для лучшего обозрения окрестностей?

— Нет, командир, это не Комаров забросил — природа! — начал пояснять Петров. — Если мы не ошибаемся с Александром Гавриловичем, то это открытие новой закономерности в самой природе океанского льда.

Мы неторопливо шли к самолету. Все осмотрено, измерено, пора и домой По пути Петров продолжал излагать свои соображения”.

— Я думаю, что под укрытием палатки сохранился.

старый лед, защищенный от солнца, в то время как вся остальная открытая поверхность ледяного поля равномерно стаивала. Когда пробурили лед у палатки, я убедился, что толщина его осталась почти такой же, как и три года назад. Это доказывает, что, сколько льда стаивало за летний период, столько же нарастало снизу за зиму

— Вот это здорово! Помог аэродром ученым!

— Жалко только, что лагеря нашего нет. Мне бы толщину льдины около своей палатки измерить, где я три года назад бурил, — мечтательно произнес Пет” ров. — Приходится считать, что толщина тогда была одинаковая и на льдине лагеря, и на льдине аэродрома. Ничего не поделаешь — допущение. Уплыл наш лагерь… Ладно, поехали домой!

После взлета мы взяли курс на„, СП-4, но не прошло и пяти минут, как все снова вскочили с мест.

— Город! Палаточный город! Как грибы! — взволнованно твердил Свинцов.

Я быстро ввел самолет в правый вираж, в кабине — радостные возгласы:

— Лагерь! Точно, лагерь! Наконец-то попался! Картина фантастическая: “мертвый город” лагеря СП-2! Купола палаток светло-мышиного цвета стояли на высоких ножках и создавали полное впечатление каких-то марсианских грибов, растущих на вечных льдах Ледовитого океана. Я заложил левый вираж, чтобы было удобнее смотреть, и, снизившись до пятидесяти метров, продолжал кружить над лагерем.

Трещала кинокамера Соловьева, он прямо-таки лежал на Плечах бортмеханика. Но тот терпеливо молчал, создавая удобства для фиксирования исторического момента. Петров возбужденно тыкал пальцем куда-то вниз:

— Вот, вот моя палатка! А вон там…

Ладно, насмотрелись. Теперь давайте посмотрим, где сесть поближе.

Но сколько мы ни искали, ни одной подходящей площадки так и не нашли. От бывшего аэродрома СП-2 до найденного лагеря было не меньше пятнадцати километров (пешком не дойдешь!), а кругом только сильно всторошенные ледяные поля. Пришлось взять курс на СП-4.

Евгений Иванович Толстиков остался доволен:

— Ну, молодцы, поздравляю. Опять сенсация! Аэродром хорошо, конечно, а вот лагерь — это то, что нужно! Молодцы! Теперь не скажут, что лагерь, мол, уплыл в Гренландское море… Жаль, что сесть не удалось. Но главное то, что он есть, существует… Ладно, давайте теперь отдыхать. Утро вечера мудренее.

— Евгений Иванович, — обратился я, — нам как, можно менять “обувку”? Цеплять колеса? Ведь завтра в Москву?!

— Нет, подождите. Вот сообщу начальству, а там видно будет. Отдыхайте сначала. Я же сказал — утро вечера мудренее…

Мысленно мы были уже в Москве. Отдохнуть, сменить лыжи на колеса — и домой. Дело сделано, задание выполнено с лихвой. Мы уже более двух месяцев провели на льду, а сейчас уже лето. Но после обнаружения лагеря возникло чувство неудовлетворенности. Не выходили из головы слова Петрова: “Измерить бы толщину льда у своей палатки”. Но мы ведь сделали все, что могли…

Простое решение пришло утром, которое действительно оказалось мудренее вечера. Разбудил нас голос Толстикова:

— Не много ли отдыхаете? Кончайте ночевать! По выражению лиц гостей, пожаловавших к нам в самолет-гостиницу, было уже ясно, что Москву придется отставить.

— Что новенького, Евгений Иванович? Чувствую, зря так рано не пришли бы, — настороженно спросил я.

— Угадал! Как видишь, вся экспедиция в сборе. Действительно, позади Толстикова стояли и Петров, и Дралкин, и Соловьев, и почему-то командир вертолета Мельников. Все улыбались.

— Москва отменяется, — начал без предисловий Евгений Иванович, — завтракаете и летите обратно на свой аэродром. За вами пойдет вертолет Мельникова, который с аэродрома доставит всю экспедицию во главе с Петровым в лагерь СП-2. После осмотра лагеря возвращайтесь на СП-4, и тогда уж в Москву… Есть вопросы?