Воздушные разведчики

- Не ори, - спокойно сказал Романов, - не на пожаре мы.

- Жив, жив! - обрадовался Валентин. - Хорошо, что не на пожаре. Этого не хватало. Скажи, какой курс домой?

- Боюсь, командир, я тебе больше не помощник. Ранен я, глаза заливает кровью. Возьми планшет, посмотри - курс указан на карте.

Пока Валентин маневрировал, уходя от огня, самолет потерял высоту. На одном моторе летчик сумел поднять "пешку" до 800 метров, пролететь 270 километров в густой облачности и благополучно приземлиться на своей базе в Смоленске. К счастью, Евгений скоро поправился.

После этого Сугрин вместе с Романовым совершили еще десятки вылетов на разведку немецкой обороны на рубежах Витебск - Орша, на участке Борисов Березино, по реке Западная Двина на линии Полоцк - Даугавпилс и других общей площадью в тридцать тысяч квадратных километров. Но после того злополучного полета, когда Романова ранило, а мотор заклинило, Сугрин обходил стороной "Смоленские ворота".

...Что же могло случиться теперь с опытнейшим экипажем? Я глубоко переживал случившееся. За время боевой работы мы с Сугриным и Романовым крепко подружились.

День клонился к вечеру, когда, удрученный, я пошел на ужин в технарскую столовую. Но не успел спуститься с лестницы казармы, как - глазам - своим не верю! - мне навстречу идет Женька Романов с забинтованной головой. За ним, как всегда вразвалочку, шагал целехонький Сугрин.

Крепко обнялись, будто не виделись сто лет. Романов коротко рассказал, как над Витебском, когда уже воз-ращались домой, "тройку" подожгли зенитки. Аварийно приземлились "на живот", добрались до Смоленска на автомашинах. Валентин, не изменив себе, и на этот раз отмалчивался, развел лишь руками, что означало "оплошали". Увидев счастливую Шуру, я вспомнил ее рыдания на крыльце казармы, несправедливые упреки, в том числе в мой адрес, и сказал:

- Ну что? А кричала: "Вы убили моего Валентина!" А дело, оказывается, не в самолете.

- А разве я твой самолет имела в виду? - возразила острая на язык Шура.

- А что же?

- Забыл? Кто устроил вчера гулянку на всю ночь?

Полетели на задание невыспавшиеся... Что, неправда?

Верно, вчера мне исполнилось двадцать два года. Когда о дне рождения узнали мои боевые друзья, они дружно настояли отметить это событие. Никакой "гулянки", однако, не было. Шура ее вообразила. Она не присутствовала на дне рождения.

ПРОЩАЙ, "ТРОЙКА"!

В июне 1944 года, когда немцы предчувствовали, что наши армии, вот-вот перейдут в наступление на рубежах "Смоленских ворот", они усилили бомбардировку Смоленска, "юнкерсы" стремились уничтожить эшелоны с подкреплением, которые шли на фронт через город. Фашисты развешивали по ночам осветительные бомбы и методично бомбили район вокзала и железнодорожного узла, возле которого находилась наша казарма.

Та памятная многочасовая бомбежка аэродрома Выползово, когда сгорела "пешка" Гриши Вольского, казалась теперь обычным налетом по сравнению с бомбовым адом, который устраивали фашисты каждую ночь над Смоленском. В первый раз нашлись среди нас ухари, отказавшиеся укрыться в бетонном бомбоубежище. Они пошли посмотреть, как наши зенитчики вели дуэль с фашистскими "бомберами". Фашистам не удалось поразить нашу батарею. Зенитчики храбро сражались, сбили один самолет, но вынуждены были прекратить стрельбу. Почему? Докрасна нагрелся ствол их орудия, и стало опасно стрелять. Когда один из наших разведчиков возвращался с батареи, осколком взорвавшейся бомбы ему перебило щиколотки.

Во вторую ночь бомбоубежище было переполнено. Вражеская атака была еще мощнее и продолжительнее. Казалось, бомбы взрывались рядом с нашим укрытием. Стены качались.

Несмотря на массированные бомбежки, утром железнодорожный узел Смоленска оживал, и к полудню движение товарняка возобновлялось. Днем вражеские бомбардировщики боялись появляться. Лишь однажды они совершили налет на аэродром, разбомбили бетонированную взлетно-посадочную полосу, не дав возможности поднять на перехват истребители ПВО. К счастью, наши самолеты не пострадали.

Налеты на Смоленск продолжались, и мы решили перебазироваться из города в малоприметную отдаленную деревушку. С ней установили телефонную связь. В избах поселили нескольких старших авиамехаников, которые по команде могли быстро добираться до стоянок и отправлять самолет в разведку.

Операция "Багратион" началась внезапно для фашистов и, увы, для нас, праздновавших день моего рождения в тихой деревушке. Поздним вечером, когда тосты были уже сказаны, обсуждены лучшие эскадрильские дела, спеты песни под аккомпанемент баяна, когда я трижды сыграл Малютину "Дунайские волны", а Попову его любимую песню "Мама", Иван Голубничий решил послушать по радио последние известия. Мы вышли на крыльцо покурить, как вдруг Иван закричал:

- Ура, братцы! Прорвана оборона под Оршей. Идут бои на улицах Витебска...

Из репродуктора раздавался треск и шум, голос диктора едва был слышен. В конце сводки он снова сказал о наступлении на нашем фронте, об упорных боях за Витебск и Оршу.

- Началось, братцы авиаторы! - воскликнул Юра Дерябичев. - Теперь нам будет легче!

- Это почему же?! - переспросил кто-то.

- Немцам будет не до нас, - разъяснил Юра, - только успевай отбиваться от наших истребителей и бомбардировщиков да сматывай удочки...

- Хватит, пограбили наши города и села! Настал срок держать ответ! гневно сказал Попов.

Давно пора было расходиться, но мы все еще обсуждали радостное событие на нашем фронте. Разошлись, когда уже начинало светать. Я успел лишь снять хромовые сапоги, расстегнуть красивую коверкотовую гимнастерку - в день рождения я, разумеется, принарядился, - как вбежал возбужденный радист Миша Пономарев и сказал, чтобы я срочно отправлялся на аэродром. Позвонили из штаба, приказали послать на разведку экипаж Сугрина. Валентин и Евгений уже сидели в кузове грузовичка. Они не успели переодеться, лишь накинули на плечи меховые куртки-"американки" да сменили хромовые сапоги на унты.

Сон как рукой сняло. В радостном настроении мы

помчались на аэродром. Столь ранний и поспешный вылет Сугрина подтверждал весть о нашем наступлении. Помню, я спешно стягивал промасленные чехлы с моторов и кабин. Помню, как бегал по плоскостям "тройки" - от горловины одного бензобака к другому, - проверяя, полностью ли самолет заправлен горючим, достаточно ли воды и масла. Я запыхался один без механика . и моториста, да и отвык от такой работы, давно доверяя ее помощникам. Помню, как "тройка" порулила по смоленской земле, скрылась в пыльном облаке, которое сама и подняла. Самолет как птица вспорхнул и растаял в предрассветной дымке.