Любовь принцессы

Большую часть времени Диана проводила в Лондоне одна, Она превратилась в отшельника, редко виделась с друзьями, и в затворничестве ее одолевали мрачнейшие мысли. Она могла только думать о Джеймсе и беспокоиться о его благополучии — ни на что другое ее не хватало. Если какое-то время она не получала никаких известий о нем, поток безумных фантазий увлекал ее в бездну отчаяния. Не знать наверняка, что он жив, было выше ее сил. О, если бы только ей заранее был известен день возвращения, чтобы можно было, возлагая на него все свои надежды, рассчитать свои силы. Ее терзала неизвестность, то устрашающая самыми мрачными предчувствиями, то исполненная сладостного предвкушения его возвращения.

Как-то в воскресенье она решилась выйти и, поскольку Уильям был в школе, взяла с собой Гарри на ленч с несколькими друзьями в окрестностях

Уонтейджа. То была идиллическая сцена — счастливая супружеская пара в очаровательном доме и двое малышей резвятся вокруг. Насколько хорошо ей было в компании этих счастливых, нормальных людей, настолько же подавленной и незащищенной почувствовала она себя дома. Самое печальное, что ей нужно так немного: то, чем она насладилась сегодня, — и это все, о чем она молит Бога.

Единственные уик-энды, которые действительно доставляли ей удовольствие, она проводила в Девоншире с миссис Хьюитт. Напряжение слегка отступало, когда она делилась своей тревогой с Ширли Хьюитт, такой доброй и понимающей. Ей самой эти поездки были очень важны, и она смела надеяться, что ее посещения воспринимаются так же и матерью Джеймса; в такие времена все нуждаются друг в друге. Часто она брала с собой Гарри, потому что он любил смотреть на лошадей в загоне и любил слушать истории про Джеймса. Хоть и гораздо меньше, чем его мать, он тоже был поглощен военными событиями; он стал настоящим маленьким солдатом и даже в постель тащил с собой полную боевую амуницию.

Обычные дни протекали не так томительно, как мрачные уик-энды в Кенсингтонском дворце, поскольку хоть на время она могла занять свои мысли работой. Но как бы она ни была занята, как бы поздно ни возвращалась во дворец, она всегда садилась писать письмо Джеймсу. Она не могла смириться с мыслью, что ее письма не доходят до Джеймса, и однажды позвонила на почту, а затем в офицерскую столовую в Виндзоре, чтобы узнать, сколько времени идут письма.

Она писала Джеймсу, что любит его, и всегда рядом, и ужасно гордится им и его людьми. Она писала, что, несмотря на его неодобрение, составила его гороскоп. Она звонила его матери, чтобы узнать, в какое время он родился, и была у астролога, который помог ей. Несмотря на все волнение, Диана старалась выдерживать тот легкий тон, который должен был нравиться Джеймсу, и убеждала его держаться молодцом, не унывать, потому что у него прекрасные командирские задатки. Он рожден быть лидером и должен помнить, что люди признают в нем человека сильного и неординарного.

Диана изо всех сил старалась сдерживать себя, чтобы ее неизбывные страдания не изливались на бумагу. Она хотела облегчить Джеймсу его задачу, убедить его в своей поддержке и любви. Она писала ему о своей радости оттого, что наконец-то ей предоставилась возможность оказывать реальную помощь: она получила разрешение посетить жен военнослужащих в Германии. Ее так влечет к ним, так хотелось бы принести им утешение, ведь она точно знает, как им тяжело, потому что сама прошла через это.

Когда она посещала лепрозорий в Кембридже, кто-то спросил ее, почему она такая стройная. Она ответила, что это благодаря гимнастике, но в действительности она худела от переживаний. Бессонная вахта, которую она несла, волнуясь за Джеймса, истомила ее, начисто лишив прежней жизнерадостности и непосредственности. Она ощущала только усталость и тревогу.

Она описывала Джеймсу, в весьма прозрачных выражениях, как нелегко ей приходится во дворце, и подчеркивала, что ей необходимо сохранять хорошую физическую форму, чтобы не поддаваться душевной слабости. Она замечает, что окружена людьми завистливыми, стерегущими каждый ее шаг. Атмосфера накалена, и ей бы не помешали глаза на затылке. Она знает, что не может позволить себе расслабиться, чтобы не погибнуть. Но мучительные ожидания вестей о нем, страх неизвестности много хуже. Пожалуй, ничего более ужасного ей еще не приходилось испытывать.

Диане, которой казалось, что любой вздох ее протоколируется, представлялось невероятным, что история отношений Чарльза с Камиллой Паркер-Боулз не стала достоянием публики. Ей было обидно, что люди не понимают ее отчаянного положения. Она приходила в ярость оттого, что никто не видит ее горя и не стремится помочь ей. Однако она набралась терпения, уверенная, что правда рано или поздно выплывет наружу, — она ждала.

Духовные наставники, к которым она обращалась за советом, твердили ей, что нужно лишь исполнять свой долг, и счастье улыбнется ей, и она получит развод, о котором так мечтает. Раньше она готова была поверить им только потому, что ей хотелось верить в счастливый исход. Но теперь в ней зрела неосознанная уверенность, что конец уже совсем близок. Она знала, что журналисты вот-вот раструбят об их угрожающе скверных супружеских отношениях. Уик-энд, проведенный с Чарльзом в Хайгроуве, окончательно убедил ее, что им невыносимо находиться под одной крышей, не то что в одной комнате. Диана больше не могла переваривать ложь. Она потеряла волю к борьбе за Чарльза — она опустила руки, и глыба, которую она все это время толкала в гору, покатилась вниз.

С той же щедростью, какой отличались их эмоциональные отношения, Диана и Джеймс осыпали друг друга подарками, трогательными символами их любви. Диана покупала Джеймсу рубашки и джемпера ко дню рождения, к Рождеству и по разным иным поводам в благодарность за поддержку и терпение. Ее трогало, что Джеймс приходил к ней неизменно с букетом белых лилий или флаконом ее любимых духов. Когда она бывала в Девоншире, он одалживал ей свою одежду — крикетный свитер или куртку, которые она бережно хранила у себя. И он пообещал ей, что, если она прекратит грызть ногти, он подарит ей нечто совершенно особенное.

Перед отъездом в Персидский залив он купил и послал ей в подарок пару дорогих сережек с изумрудами и бриллиантами, которые пропали на почте. Он очень огорчился, когда узнал, что она не получила его подарка, и Кену Уорфу было поручено разобраться в этой истории. В конце концов посылка была обнаружена, и развернув ее, она была вне себя от восторга. Она тут же написала ему, что он чересчур балует ее, и потому спешит сообщить, что ногти ее в идеальном порядке, что она тратит многие часы, покрывая их ярко-красным лаком, и если бы ему удалось хоть мельком увидеть ее, он бы сам убедился.

Из писем Дианы Джеймс мог уловить, как крепнет в ней чувство собственного достоинства. Обретая веру в себя и изгоняя страх перед жизнью, она все больше набиралась сил и гораздо уверенней справлялась со своей работой. Она не переставала заботиться о больных СПИДом и писала Джеймсу, что собирается произнести большую речь. Его, быть может, это удивит, поскольку он знает, как она ненавидит публичные выступления, но тема представляется ей слишком серьезной и она хочет придать ей больший резонанс. Она посетила большой благотворительный прием в Палате общин по сбору средств на борьбу со СПИДом и была сама поражена тем, как умело она вела беседу с парламентариями. Своей осведомленностью в этом вопросе она особенно гордилась, поскольку у нее была точка опоры в ее споре с родственниками мужа по поводу ее благотворительной деятельности: теперь они больше не смогут так легко отмахнуться от нее, словно от назойливой мухи.

Пусть Диане не удалось склонить Чарльза позволить ей посетить театр военных действий в Заливе, но зато она, по крайней мере, сможет поехать в Германию — в тот самый военный лагерь, где был Джеймс, — и провести восемь часов с женами офицеров из Зенне и Падерборна. Она очень хотела побывать в Заливе, и даже не из-за волнующего предвкушения, что может повидать Джеймса, а потому, что испытывала гордость за английскую армию и хотела подбодрить бойцов. Она знала, что никто лучше нее не может поднять боевой дух солдат, и улыбалась про себя при мысли, что едва ли кто-нибудь догадывается, насколько хорошо она разбирается в военных вопросах. Представление о ситуации изнутри она получала от Джеймса, а официальные данные — благодаря постоянному просмотру новостей. Но во дворце отказывались от ее услуг, говоря, что она может отвлечь внимание от визита Чарльза. Непререкаемым тоном ей заявляли, что именно Чарльзу необходимо поехать, потому что для него крайне важно, чтобы его увидели в зоне боевых действий. Сдерживая бессильный гнев, Диана уступила. Что толку возражать? Она знала, что во дворце все на стороне Чарльза. И ее во дворце ничто не удерживало — она стояла на распутье.