Воспоминания дипломата

   Гире был дипломатом старой школы, и притом с определенно канцелярским уклоном; имея (в последнее время) звание советника министерства, он фактически в течение семи лет являлся личным секретарем своего отца. Он великолепно знал все закулисные тайны министерства, но за границей выделялся лишь своей необыкновенной осторожностью, даже в разговорах с глазу на глаз. Впрочем, участвовать в разговоре сразу со многими лицами было для него довольно затруднительно из-за глухоты. При всем этом в Бухаресте он завоевал для себя и для всего состава миссии весьма хорошую репутацию, тем более что его предшественником там был Фонтон, живший в окружении двух француженок, что даже для легкомысленного Бухареста было слишком.

   Во всяком случае русская миссия в Бухаресте занимала едва ли не первое место по политическому значению России в истории возникновения Румынии и по пограничному с ней положению. Что касается влияния на Румынию, то конкурировать с русской миссией могла лишь австро-венгерская, во главе которой стоял хотя и весьма светский и симпатичный, но недалекий князь Шенбург. Он был сравнительно молод и еще недавно в том же Бухаресте занимал пост советника миссии.

   Наряду с этим совершенно особое положение и, надо сказать, весьма влиятельное, но главным образом в коммерческих кругах, занимал германский посланник, грубоватый, но очень умный дипломат бисмарковской школы фон Кидерлен-Вехтер, будущий германский министр иностранных дел. Он совершенно не церемонился с придворными и светскими кругами Бухареста. Кидерлен-Вехтер почти нигде не показывался, но был необычайно энергичен в развитии экономического внедрения Германии в Румынию. На него чуть не молились все германские и даже австрийские коммерсанты, имевшие дела в Румынии. Один из последних мне как-то очень наивно рассказывал: "Сегодня утром я представлялся князю Шенбургу, а затем завтракал с моим другом Кидерленом". Бесцеремонность Кидерлена в отношении румын достигала порой невероятных размеров. Корреспондент местной официозной газеты как-то жаловался мне на Кидерлена. "Почему, - спрашивал он, - Кидерлен назвал двух своих догов Стурдзой и Карпом, по фамилиям двух самых выдающихся наших государственных деятелей, и, выходя на улицу, громко зовет своих собак их именами?"

   В 1906 г. в Бухаресте уже сороковой год царствовал Карл I, принц Гогенцоллерн-Зигмарингенский, ставший румынским князем в 1866 г., почти одновременно с воцарением в Афинах короля Георга I. Таким образом, мне пришлось иметь дело с третьим Из балканских властителей, процарствовавшим почти полстолетия. Подобно греческому Георгу I и черногорскому Николаю I, Карл I уже по одному этому не мог не быть весьма опытным и искусным правителем. Его роль была, пожалуй, еще труднее, чем двух его балканских коллег. Он попал в только что объединенное румынское княжество после отречения от престола его предшественника князя Кузы, в разгар борьбы за власть молдавских и валашских бояр. Из них каждый после свержения Кузы в течение долгого времени стремился занять место владетельного князя. В начале своего правления король (тогда князь) Карл проявил необыкновенную гибкость. Между прочим, один из его долголетних генерал-адъютантов был перед тем главарем офицерского заговора в Плоешти, едва не свергнувшего молодого в то время князя. При всем том Карл оставался в течение всего времени пребывания в Румынии по своим взглядам и убеждениям настоящим прусским офицером.

   Когда я покидал Бухарест, король подарил мне свою книгу "Воспоминания о русско-турецкой войне". В ней он отзывался в общем довольно неодобрительно о русских - его покровителях и союзниках. Среди всех русских генералов он отдавал предпочтение графу Тотлебену, вероятно, потому, что тот был немецкого происхождения. Несмотря на то что после русско-турецкой войны прошло почти тридцать лет, недовольство русскими за исход войны и главным образом за потерю трех бессарабских уездов далеко еще не остыло как у короля, так и у румынских правящих кругов. Между прочим, необыкновенное самомнение последних заставляло их приписывать почти исключительно себе взятие Плевны. При осаде ее маленькая румынская армия под предводительством Карла вместе с нашими двумя полками взяла лишь один Гривицкий редут. Это не помешало румынским властям выбить медаль по случаю тридцатилетия падения Плевны. На ней значилось: "Взятие Гривицы - освобождение Болгарии". В Бухаресте к тому же времени было отпечатано много лубочных картин, напоминавших дни Плевны, под заголовком "Румыно-турецкая война". На них изображался князь Карл, отдающий приказания русскому главнокомандующему Николаю Николаевичу старшему. Мне неоднократно пришлось быть на продолжительных аудиенциях у короля Карла. Несмотря на преклонный возраст и болезненное состояние, он был необычайно интересным собеседником и отличался прекрасной памятью. Его разговоры сплошь и рядом носили характер экскурсий в глубь веков. Мне помнится его рассказ о первом посещении Франции. Он рассказывал о своей встрече с герцогом Омальским, младшим сыном короля Луи Филиппа, так, как будто все это происходило накануне.

   Румынская королева Елизавета (по происхождению тоже немка, урожденная принцесса Вид) была также незаурядной личностью. Писательница, известная под именем Кармен Сильва, она за свой век написала бесконечное количество забытых теперь стихов и новелл и всегда умела окружать себя представителями литературы и искусства. Почти каждую неделю, по пятницам, у нее устраивались литературные и музыкальные вечера. Ее разговор в области литературы и искусства был необыкновенно интересен. Притом она всегда проявляла демократичность. Круг ее знакомых был гораздо шире, чем у остальных членов королевской семьи. Отличительной чертой королевы была чисто немецкая сентиментальность и порой своего рода институтская восторженность. Во время болезни короля она как-то поместила в газетах такие интимные подробности о своей семейной жизни, что многие убежденные монархисты спрашивали себя, желательно ли это с точки зрения поддержания королевского престижа. Кармен Сильва владела немного русским языком. Она ему научилась, когда жила в России в качестве гостьи или, вернее, фрейлины великой княгини Елены Павловны. В свое время, когда принцесса Дагмара Датская, будущая императрица Мария Федоровна, была невестой старшего брата Александра III, Николая Александровича, будущая королева Елизавета предназначалась в невесты Александру III, но не понравилась ему. Из области литературных симпатий мне помнится, как Кармен Сильва преклонялась перед Генрихом Гейне. Она резко критиковала Вильгельма II за то, что он, приобретя принадлежавший австрийской императрице Елизавете замок на острове Корфу, приказал убрать воздвигнутый там ею памятник Гейне. Бывший император считал его изменником по отношению к Германии. В общем в румынской королевской семье относились весьма критически к личности Вильгельма II. Здесь, между прочим, сказывалось и известного рода соперничество между двумя линиями Гогенцоллернов. Этим отчасти объясняется, что король Карл, несмотря на тяжелую внутреннюю борьбу, не выполнил своих союзнических обязательств по отношению к центральным монархиям в начале мировой войны.

   Обстановка двора наследной четы была совершенно иная. Насколько король и королева напоминали скромных немецких бюргеров, настолько же наследница, нынешняя королева-мать Мария, по происхождению наполовину русская, наполовину англичанка*, державшая мужа короля Фердинанда (племянника Карла I) под своим влиянием, играла роль византийской принцессы, притом со многими чертами упадочного строя Восточной Римской империи.

   ______________________

   * Ее отец был герцог Саксен-Кобург-Готский, герцог Эдинбургский, брат английского короля Эдуарда VII, а мать - великая княгиня Мария Александровна (дочь Александра II).

   ______________________

   Дворец наследников Квадрочени был устроен на византийский, несколько декадентский лад. Залы были сплошь позолочены или высеребрены. Нельзя, однако, не признать, что они служили подходящей рамкой для красивой принцессы, старавшейся в своих нарядах подражать тому же византийскому стилю. Вокруг наследницы группировался кружок блестящей румынской молодежи. Образ жизни этого кружка часто вызывал неудовольствие престарелого короля. Тем не менее в общественной жизни Бухареста наследная чета играла гораздо большую роль, чем король и королева. На приемах, постоянно устраиваемых наследницей, участвовала и дипломатическая молодежь, к которой принадлежали и мы с женой; я оказался одним из самых молодых первых секретарей бухарестского дипломатического корпуса.