Знамя над рейхстагом

Машина тронулась, увозя Шерстнева с офицерами к дороге, ведущей от Вегеряя на юго-восток, в сторону штаба 3-й ударной армии. Я тоже сел в "виллис" и направился в штаб нашей дивизии. Там собрались командиры полков. Встретившись с ними, я рассказал о полученных о г командира корпуса указаниях, и мы перешли к обсуждению задач, связанных с рекогносцировкой. В это время меня позвали к телефону, кто-то звонил из штаба корпуса. С трудом я поверил своим ушам: генерал Шерстнев погиб.

Немного позже я узнал подробности. "Виллис" Шерстнева достиг перекрестка как раз тогда, когда к нему по большой дороге со стороны Вегеряя подъезжала машина Еременко.

Свернув на большую дорогу, автомобиль, в котором находился Шерстнев, налетел на противотанковую мину. И это на дороге, по которой недавно прошли две дивизии с боевой техникой! Все, кто находился в "виллисе", погибли на глазах у Еременко.

Когда командующий фронтом прибыл на совещание, командарм доложил ему: "Собрались все, кроме группы Шерстнева". Тогда командующий сказал собравшимся:

- Генерал Шерстнев только что трагически погиб, подорвавшись на мине. Прошу почтить минутой молчания память этого замечательного, талантливого боевого генерала.

Командующий фронтом не преувеличил достоинств Григория Ивановича. Шерстнев действительно проявил себя незаурядным военачальником. Этот подтянутый, быстрый в движениях человек был неутомим, скор на решения, причем на решения всегда обоснованные, наилучшие для сложившейся обстановки.

К этому нельзя не добавить, что Григория Ивановича отличала большая личная отвага и смелость. Смелость в большом и малом. Мне не раз приходилось видеть, как в бою он не обращал внимания на свистящие вокруг осколки и пули и как при объяснениях с начальством, иногда весьма бурных, он последовательно и с достоинством отстаивал свое мнение. Его, в прошлом начальника училища, генерала большой военной культуры, мне думается, ожидало большое будущее.

Многое можно было бы еще сказать об этом прекрасною человеке незлобивом, веселом, горой стоявшем за своих подчиненных. Но и этого достаточно, чтобы представить, какого начальника и товарища мы потеряли.

Похоронили Григория Ивановича в Риге, в освобождение которой он внес немалый вклад.

В командование корпусом вновь вступил выздоровевший Семен Никифорович Переверткин.

Вечером командиры корпусов и дивизий собрались на совещание у командарма. Совещание проходило в большой гостиной бывшего помещичьего дома.

Подойдя к развернутой карте, где синим карандашом была нанесена оборона противника, а красным - расположение наших войск, Николай Павлович Симоняк начал подробно говорить о задаче каждого соединения, каждой части. 150-я дивизия находилась в центре группировки, наносившей главный удар. Это обязывало ко многому. Особое внимание присутствующих Симоняк обратил на маскировку. Ее он считал одним из важнейших условий успеха. Противник не должен узнать, когда, какими силами и на каких направлениях начнем мы действовать.

Наступление намечалось на утро 27 октября. И мы сразу же после совещания принялись готовиться к нему. Исходное положение для атаки занимали заблаговременно и только по ночам. Первой, за двое суток до атаки, заняла позиции артиллерия. В следующую ночь на исходные рубежи выходили танки и пехота. На дорогах дежурили офицеры, обеспечивавшие соблюдение полнейшей светомаскировки. Приказ на этот счет был строг и категоричен: если кто-либо попытается зажечь фары, разбивать их немедля.

Маскировка, как стало ясно потом, достигла своей цели. Но это не значит, что противник вообще не ждал нашего наступления. Для этого он был слишком опытен и искушен в оценке обстановки. После того как были взяты первые пленные, мы узнали, что гитлеровцы много внимания уделяли обороне. Они подтянули сюда крупные резервы. Немецкое командование издало приказ, в котором требовало от всех офицеров и солдат не отступать ни на шаг. Была даже проведена такая своеобразная моральная акция: от каждого солдата потребовали дать подписку, что он предпочтет погибнуть, но не покинет поля боя. Видно, полагаться на присягу и дисциплину уже не приходилось.

Впрочем, попять эти отчаянные меры неприятельского командования можно. Ведь за спиной у гитлеровцев было море, а надежд на эвакуацию - никаких. Германская ставка требовала от курляндский группировки одного - держаться и держаться.

На рассвете 27 октября грянула наша артиллерия. За огневым валом, тесно прижимаясь к нему, двинулась нехота. Устремились вперед танки. В тяжелый гром канонады вплеталось громкое и протяжное "ура".

Вскоре первая линия траншей была взята. 150-я успешно продвигалась вперед. Неприятель попытался контратаковать дивизию с флангов, взять ее в клещи. Но своевременный маневр 469-м полком, несколько оттянутым назад, позволил пресечь эти попытки. Медленно, но верно продвигались мы на северо-запад.

В этих боях не было недостатка в инициативных, поистине героических действиях наших воинов. Особенно отличился рядовой Дорошенко. Он первым ворвался в неприятельскую траншею и автоматным огнем и гранатами уничтожил 15 фашистов. Оставшихся в живых девятерых солдат он заставил поднять руки и с помощью подбежавших товарищей взял их в плен.

Большую отвагу и тактическую сметку продемонстрировал командир стрелкового взвода младший лейтенант Егоров. Со своими бойцами он, опередив другие подразделения, перерезал железную дорогу, ведущую к Вегеряю. Гитлеровцы контратаковали отчаянно. Совершенно очевидный перевес в силах был на их стороне. Но они ничего не могли поделать с дерзким взводом, удерживавшим захваченный отрезок полотна в ожидании, пока сюда подтянется весь батальон. Егоров толково организовал оборону. Бойцы буквально вросли в землю. Отбивая одну из особенно упорных контратак, младший лейтенант сам застрелил фашистского офицера и двух солдат. А всего взвод до подхода батальона уложил 19 гитлеровцев.

Такими примерами изобиловали бои на вегеряйском направлении, бои тяжелые, изнурительные, проходившие под почти непрерывным осенним дождем. Продолжались они четыре дня. В результате дивизия вместе со своими соседями продвинулась на 23 километра в глубь неприятельской обороны, освободив 27 населенных пунктов, в том числе и город Вегеряй. Тем самым были созданы благоприятные условия для взятия важного оборонительного узла немцев города Ауце.

Противник понес большие потери. Но и наши бойцы не были заговорены от пуль, мы тоже понесли значительный урон. Каждый новый километр давался все труднее. К тому же местность не благоприятствовала наступающим. На нашем пути встречались многочисленные болота, ручьи, леса. Деревни попадались редко, дороги покрывало сплошное месиво грязи.

Нам не хватало свежих сил, способных вдохнуть в наступавшие войска новый заряд энергии. Пополнений не поступало. Да и не удивительно. Наше направление было второстепенным. Куда более важные события вершились на полях сражений в Восточной Пруссии и Западной Польше. Ставка, видимо, не имела возможности выделить нам подкрепления людьми и техникой без ущерба для фронтов, действовавших на главных направлениях.

Впрочем, и ту технику, что находилась у нас в руках, не всегда удавалось использовать. Танки, орудия и самоходки порой безнадежно завязали в непролазной грязи и отставали от пехоты. И все-таки мы, хотя и медленно, продолжали наступать. Немцы применяли хорошо испытанную тактику обороны. Они стойко сопротивлялись на занятых позициях до тех пор, пока мы не подтягивали основные силы артиллерии. После этого враг скрытно отходил на следующий подготовленный рубеж, расположенный в 8-10 километрах от предыдущего. И нам приходилось все начинать сначала. Причем трудности наши усугублялись еще и тем, что боеприпасы и продовольствие поступали с большими перебоями.

Чем больше сжимать пружину, тем большее сопротивление оказывают заложенные в ней силы упругости. Так и вражеские войска. Чем сильнее мы давили на них, тем плотнее становились их боевые порядки и тем энергичнее давали они отпор.