Разведчик Николай Кузнецов

Мимо землянки в это время шел немецкий патруль. Подпольщик, стоявший на часах, вбежал в погребок и тревожно предупредил:

– Немцы!..

– Не волнуйтесь, товарищи! – сказал Кузнецов и стремительно вышел на улицу. Сидевшие в погребке услыхали властный голос «немецкого офицера»:

– Болваны! Что вы здесь топчетесь? Или вам спокойнее ходить на окраине города? А в центре пусть разгуливают партизаны?! Кругом! – Это действовал Пауль Зиберт. Развернув немцев, он направил их в другую сторону.

«Чувствовал себя там Кузнецов очень спокойно, уверенно…» – вспоминают партизаны об этой встрече с разведчиком.

В конце 1943 года специальный отряд полковника-чекиста Медведева насчитывал уже свыше тысячи бойцов и стал для гитлеровцев грозной силой. Во время наступления отряда на Цумань партизаны использовали пушки и минометы, отнятые в бою у генерала Пиппера.

Прибыв по приказу командира к месту сражения, партизаны развернули пушки, установили минометы и открыли огонь по населенному пункту. Бой разгорался все сильнее, и вдруг одна из пушек, стоявшая ближе к Цумани (от ее огня зависел успех боя), перестала стрелять. Немцы засекли ее, и снаряды начали ложиться почти рядом. Расчет зацепил пушку на упряжку и как только отъехал метров на десять, снаряд противника ударил в то место, где до этого стояла пушка и боевой расчет. Помощник командира артминометной батареи по технической части Михаил Кутовой вскоре исправил орудие, и расчет продолжал стрельбу.

После сигнала отбоя группа, в которой находился Кутовой, без потерь вернулась в лагерь.

Наступление длилось всю ночь, шел крупный снег, обувь у Кутового была плохая. Он забежал в чум просушить портянки. Следом за ним влетел командир батареи Орехов. Он был зол и начал кричать:

– Портяночки сушите! А пушку кто будет чинить?

– Пушка исправна, – спокойно заметил Кутовой.

К чуму в это время подошли комиссар отряда Сергей Трофимович Стехов, заместитель командира по разведке Александр Александрович Лукин и Николай Иванович Кузнецов. Услышав, как Орехов отчитывает своего зампотеха, комиссар вызвал того и другого к себе и спросил:

– Что с пушкой?

– Пушка в полной исправности, – доложил Кутовой.

– Так почему же она не стреляла, когда надо было? – недовольно заметил комиссар. – Что, она стреляет по принципу «когда хочу»? – и направился к пушке.

Вызвали боевой расчет. Кутовой начал подробно объяснять причину временного бездействия орудия. Оказалось, что наводчик раньше времени дернул курки, снаряд еще не был дослан в казенную часть, получился перекос патрона, и затвор заклинило. Но Орехов, не внимая объяснениям своего зампотеха, по-прежнему обвинял Кутового. В разговор вмешался Кузнецов.

– А товарищ зампотех прав, – сказал он, – это вы, товарищ Орехов, плохо знаете пушку и не научили своих подчиненных, как с ней обращаться. А еще кричите, стараясь показать, что вы здесь ни при чем, и сваливаете вину на других! А я считаю, Сергей Трофимович, – обратился Кузнецов к Стехову, – что здесь простое незнание пушки как со стороны командира батареи, так и расчета, и вот результат…

В подтверждение своих слов Николай Иванович взял снаряд и, вложив его в подающую часть пушки, чуть подвинул вперед и тут же развел курки, они врезались в гильзу, и снаряд дальше не пошел.

– Так было и во время боя, – пояснил он Орехову. – Видите, в чем тут загвоздка? А вы кричите… И зря. – Шагнув к зампотеху, Кузнецов подал руку.

– Будем знакомы, – сказал Николай Иванович. – Я уже слыхал о вас. Вы инженер по специальности?

– Да, – ответил Кутовой.

Кузнецов начал спрашивать, откуда родом Михаил Кутовой, когда попал в отряд. Узнав, что он конструирует прицелы на пушку и минометы, Кузнецов живо заинтересовался этим. И вдруг неожиданно спросил:

– А что, интересно, думаете делать после войны?

– Откровенно говоря, пока об этом не задумывался, – отозвался зампотех. – Наша жизнь такова, что не знаешь, что с тобой будет через день-два.

– Вы правы, – вздохнув, ответил Кузнецов, помолчал в раздумье. – Очень-очень правы. – Погрустнел на мгновение, но тут же, словно отгоняя мрачные мысли, воскликнул: – А впрочем, двум смертям не бывать!.. – и засмеялся.

Николай Иванович Кузнецов был большим жизнелюбом. В грозные годы борьбы с гитлеровцами, у партизанского костра в отряде, в кругу своих товарищей на подпольной квартире он, когда выгадывались редкие минуты отдыха, любил поговорить о жизни, о красоте людской.

«После тяжелого напряженного дня, когда приходилось много раз смотреть смерти в глаза, Николай Иванович очень любил вспомнить прошлое, помечтать о будущем, – рассказывает Валентина Константиновна Довгер. – Несмотря на сильное перенапряжение, мы могли просидеть всю ночь у печки (в которой теплился огонек) и говорить до зари. Это особенно стало возможным, когда нам удалось купить квартиру по улице Ясной – ныне улица имени Николая Кузнецова. В этой квартире мы чувствовали себя, как' дома, а с приездом мамы квартира стала еще более обжитой. В целях конспирации ее посещали только Кузнецов и Струтинский. Из рассказов Николая Ивановича мне было известно о годах его юности, работе на Урале и в Москве. Он всегда очень тепло вспоминал своих близких.

Да, жизнь в те годы была сложной. И те несколько часов, когда мы могли сбросить маску, были для нас большим счастьем. В глубоком тылу врага, где шла ожесточенная борьба, Николай Иванович очень любил поговорить о планах на будущее, о своих мечтах. Он говорил: «Пусть даже не все будет так, как мы мечтаем, но как хорошо помечтать!..»

Я очень ценила его дружбу и доверие. Эти воспоминания и сейчас мне крайне дороги».

Партизанский отряд долгое время не мог прорваться через линию железной дороги Львов – Луцк. Николай Иванович Кузнецов, который не выносил временного бездействия, заявил:

– Я ждать больше не могу. Попробую проскочить сам…

Он спешил. Впереди было большое ответственное задание.

Кузнецов облачился в немецкую шинель с погонами гауптмана. Машину, в которой он должен был поехать, на конях протащили до шоссе (в автомобиле мизерный запас горючего). За руль сел Иван Белов, одетый немецким солдатом. Ян Каминский выступал в роли крупного коммерсанта, спасающегося от русских большевиков, Николай Иванович остался Паулем Зибертом.

Все трое под видом отступающих удачно втерлись в колонну немецких автомашин, пересекли железнодорожное полотно и двинулись на Луцк. Но в городе Кузнецов нужных людей не застал.

При выезде из Луцка застава задержала машину разведчиков. Офицер, проверяющий документы, что-то заподозрил. Кузнецов застрелил офицера и трех его жандармов, разбил шлагбаум и проскочил вперед.

Пауль Зиберт продолжил свой путь на Львов. Отважному разведчику и его боевым побратимам поручалось осесть в этом городе, собрать разведывательные данные и совершить акт возмездия над львовским губернаторов Вехтером и вице-губернатором Бауэром. Было известно что эти палачи пролили реки крови мирных жителей Зверства, которые с их благословления чинили фашисты над людьми, по своей жестокости превосходили все границы человеческого воображения. Это здесь обреченным перед тем, как вести на виселицу, заливали рот гипсом, чтобы жертвы не кричали… Это здесь, в Яновском концлагере из заключенных был создан оркестр. Под дулом пистолетов два известных львовских композитора, находившиеся в концлагере, написали «Танго смерти». Под эту нечеловеческую музыку страданий, страха и обреченности, которую играл оркестр смертников, немецкие нацисты истязали, казнили людей.

Сотни тысяч безвинных детей, женщин и стариков замучили гитлеровские палачи. В сорок третьем году в день рождения Гитлера комендант Яновского лагеря Вильгауз отсчитал из числа заключенных пятьдесят четыре человека и, куражась, зверски потешаясь над жертвами, объявил охране:

– Я ставлю в день рождения нашего фюрера 54 свечи!.. Это мой подарок…

Комендант лично расстрелял обреченных…

Многие из этих фактов уже в то время были известны советским людям. И подъезжая к Львову, при виде красных зубчатых бастионов старой крепости на высоких холмах, при виде фашистского флага с вышитой свастикой на белом фоне, Николай Кузнецов думал о загубленных человеческих жизнях. И в сердце вскипала ненависть к немецкому фашизму.