За каждую пядь земли...

В течение дня 30 июня 40-й мотострелковый полк под умелым командованием подполковника Т. Тесли отбил пять яростных атак. Дважды фашистской мотопехоте удавалось форсировать Горынь и занимать плацдарм на восточном берегу реки. И оба раза полк мощными контратаками, поддержанными танковыми подразделениями и артогнем, отбрасывал немецких танкистов и автоматчиков в исходное положение. Только на плацдарме враг потерял более двух батальонов пехоты, а истребители танков подбили [135] гранатами и подожгли бутылками с горючей смесью три вражеских танка и около десяти бронетранспортеров.

Хочется отметить, что именно в мотострелковых полках обеих дивизий были отлично подготовлены группы истребителей танков. Их подбором и подготовкой занимались наиболее опытные командиры и политработники — в частности, погибший секретарь комсомольской организации 40-го полка младший политрук И. Никитин. Инструкторы отделов политической пропаганды дивизий сделали все, чтобы распространить опыт уничтожения вражеских бронированных машин во всех частях и подразделениях соединений. В частности, ими были составлены и размножены на пишущих машинках специальные инструкции, в которых коротко излагались боевые приемы борьбы с танками, указывались их уязвимые места.

Но как ни стойко дрались полки, противнику все же удалось к вечеру подтянуть свежие силы и нанести огромной силы удар в стык наших дивизий. Под прикрытием мощного артиллерийского и минометного огня и большой группы бомбардировщиков Ю-88 на восточный берег реки севернее Гощи переправились два батальона танков, несколько артиллерийских и минометных батарей и около полка пехоты. Немецкие подразделения вели упорный бой за населенные пункты Горыньград и Воскодавы. Создалась реальная угроза расчленения боевых порядков всего корпуса.

Я немедленно выехал в штаб корпуса. Там, на командном пункте, как говорится, дым стоял коромыслом. Беспрерывно зуммерили полевые телефоны; по нескольким аппаратам, стараясь перекричать друг друга, одновременно разговаривали командиры, начальники родов войск и служб; склонясь над картами, громко переговаривались операторы; беспрерывно входили и выходили связные из дивизий и частей усиления.

Увидев меня, генерал Фекленко поднялся из-за стола.

— Голова идет кругом не только от дел, но и от этого бедлама, — огорченно сказал он, когда мы вышли из блиндажа. — Завтра же прикажу построить еще несколько землянок для нас с тобою, для штаба, для начальников служб.

Я горячо поддержал намерение комкора.

Вокруг КП тоже был непорядок: штабные машины стояли где попало. Николай Владимирович в сердцах выругался и послал за комендантом штаба. Дав ему нагоняй, [136] генерал приказал немедленно рассредоточить и окопать машины, а впредь строго следить за их расположением.

Мера эта была нелишней. Мы уже тогда начали понимать, что многие наши неудачи — в частности, в вопросах управления войсками, в обеспечении надежной связи с ними, — зависят вот от таких «мелочей». А ведь это относилось и к службе войск, и к поддержанию дисциплины во всех звеньях большого воинского организма.

Пишу об этом не случайно. Офицеры и генералы — фронтовики отлично помнят, как крутые меры по наведению порядка в работе штаба, предпринятые многими нашими волевыми, знающими дело командирами и начальниками, уже к концу первого года войны принесли ощутимые результаты при проведении больших и малых операций, помогли добиться лучшей слаженности и оперативности в руководстве подчиненными частями и подразделениями.

Именно такими качествами, о которых я говорю, обладал и командир 19-го механизированного корпуса генерал-майор Н. В. Фекленко. Если требовала обстановка, он решительно ломал укоренившиеся вредные привычки, смело поддерживал полезную для дела инициативу подчиненных. В тот раз генерал тоже оперативно вмешался в работу штаба, помог перегруженному полковнику Девятову на ходу перестроить работу подчиненных. Уже на второй день все отделы были размещены в землянках, расположенных по утвержденной начальником штаба схеме, и работали, не мешая друг другу...

Наш разговор с комкором у штабной землянки прежде всего касался положения дел на передовой. Выслушав мой доклад, Николай Владимирович сказал, что обстановку знает и уже приказал командирам дивизий ликвидировать совместной контратакой прорвавшиеся подразделения противника. Распорядился он и о том, чтобы перебросить к месту прорыва часть своего резерва — мотострелковую и танковую роты, зенитный дивизион, поскольку по его предположению немцы уже утром непременно бросят туда авиацию. Затем сообщил, что нас обоих вызывают к 9 утра на Военный совет армии.

В порядке подготовки к нему мы детально обсудили положение. По предварительным данным, корпус потерял около 30 процентов танков, более 20 процентов орудий и другой техники. Решено было просить Военный совет о срочном пополнении соединений материальной частью, горючим и боеприпасами. [137]

После этого мы разошлись, чтобы решить неотложные дела.

Немного времени оставалось у меня для выполнения того, что было намечено на сегодняшний вечер и ночь. В первую очередь нужно было принять ряд мер, чтобы обеспечить два танковых полка обеих дивизий и мотострелкового полка 43-й танковой дивизии, получивших задачу ликвидировать прорвавшуюся под Гощей группу гитлеровцев, хотя бы минимальным количеством горючего и боеприпасов. Предстояло также встретиться с начальником санитарной службы корпуса майором медицинской службы П. Наумовым, помочь ему транспортом для эвакуации раненых, а также разобраться с доставкой в медсанбаты медикаментов и перевязочных материалов. Контроль за всем этим лежал на мне, а вопросы решались с большим трудом и нервотрепкой, поскольку возможности нашего автопарка, который понес большие потери от вражеской авиации, резко сократились.

Освободился я поздно вечером, немного перекусил и ненадолго прилег на топчан. В 22.30 собрались вернувшиеся из дивизий сотрудники отдела. Каждый рассказал о проделанной в частях работе, о создавшейся там обстановке, об отличившихся в боях коммунистах, комсомольцах и беспартийных воинах.

Находясь в подразделениях, наши товарищи в перерывах между боями провели беседы, главным образом, с личным составом взводов и рот, а также артиллерийских и минометных батарей. Все политработники с удовлетворением отмечали высокую эффективность действий созданных из добровольцев групп истребителей танков, в составе которых бесстрашно воюют и рядовые, и младшие командиры, и политработники.

За дни боев только истребители уничтожили более 15 боевых машин и несколько десятков бронетранспортеров. Итог, прямо скажу, внушительный, и мы, конечно, не преминули сообщить эти цифры нашим пропагандистам для широкого использования в их работе.

Вместе с тем мои подчиненные выявили и кое-какие отрицательные моменты в боевой жизни войск. Так, почти всюду командиры и штабы недостаточно оперативно оформляли наградные материалы на тех, кто отличился в боях. Пришлось подтолкнуть отдельных командиров, помочь им в организации этого важного дела. В результате даже в той напряженной обстановке было составлено несколько [138] десятков наградных листов. Часть из них политработники привезли с собой. В числе представленных к наградам были Зеленцов, Никитин, Боков, группа артиллеристов 43-го артполка, около десяти воинов из мотострелкового полка 40-й дивизии. Одним словом, дело сдвинулось с места. Оставалось взять его под строгий контроль и проследить, чтобы ни один совершенный подвиг не был предан забвению.

Для обобщения материалов о героизме воинов и подразделений, а также для подготовки текстов статей и боевых листков решили создать «редакционную тройку» в составе батальонного комиссара Н. Васильева, старшего политрука М. Утюжникова и политрука Н. Мирошниченко. Им предстояло в течение ночи написать все материалы, отпечатать их на машинке, а утром отправить на штабном броневике в редакцию армейской газеты, редактору которой уже были даны соответствующие указания начальником политотдела армии.