Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

7 и 8 в Лионе Жозефину впервые встречают, как монархиню: войска в парадной форме, цветы, которые ей некуда деть, речи, которые, еще не пресытившись ими, она слушает, кантата, которую приходится одобрять, и довольно скучное представление «Ифигении в Авлиде» ^[127]. Таким приемом Жозефина отчасти обязана Роббе де Лагранжу. Он выехал раньше Жозефины и сыплет золото, чтобы польстить самолюбию Бонапарта. Бонапарт узнает, — Лагранж об этом позаботится, — что Жозефину приняли так благодаря ему. Делец простер свою заботливость — или заботу о помещении капитала — до того, что за счет «компании» всех зрительниц Большого театра в Лионе угостили мороженым, сладостью, которая помогла им позабыть серьезность «Ифигении в Авлиде».

После этой интермедии поездка продолжается. Жозефина мрачна, несмотря на перспективу найти в Милане если уж не любовь, то, по крайней мере, возможность «делать дела». При отъезде из Парижа ее знобило, она жаловалась на боль в боку. Жар спал, но боль осталась.

Пока жена Бонапарта едет к нему, он продолжает ткать себе тогу славы, создает республики-сестры, требует с побежденных миллионы для опустошенной казны Директории и направляет в Париж обозы с лучшими своими трофеями — шедеврами искусства.

1 июля он с Бертье и Мюратом обедает у великого герцога Фердинанда. Мог ли представить себе брат императора Франца, что он принимает в этот день во Флоренции, будущем главном городе французского департамента Арно [128], того самого Мюрата, которому суждено стать королем Неаполитанским и свергнуть с трона его тетку Марию Каролину? Мог ли угадать, что приглашенный им к столу Бертье, уже под именем князя Нёшательского будет на свадьбе его, Фердинанда, племянницы Марии Луизы представлять особу жениха, своего повелителя, императора государства, охватывающего пол-Европы, который через этот брак станет племянником великого герцога, а пока что является третьим его гостем?

Шамбери, Ланлебур, Мон-Сени, Новалеза… И вот Турин, где супругу командующего армией Республики радушно принимает король Сардинский. Ее ждет Мармон со своими кавалеристами. Наконец после восемнадцатидневной дороги она встречается с Бонапартом у ворот Милана.

Наконец-то!

Он не может наглядеться на свое сокровище. Вот она, несравненная Жозефина! И через несколько часов она будет ему принадлежать, хотя не замедлила рассказать о своей усталости и колотье в боку. В экипаже, запряженном шестеркой лошадей, Жозефина с мужем въезжают в город и останавливаются перед монументальным фасадом дворца Сербеллони, изысканно меблированного и убранного цветами по приказу Бонапарта. Парк вокруг — истинная отрада для глаз.

За два дня, проведенные с мужем, Жозефине удалось добиться приглашения для Шарля и своих протеже Лагранжа, Монгласа и Амлена. «После завтрака, — пишет последний, — г-жа Бонапарт часто уводила меня к себе в покои; ей нужно было с кем-то всласть поболтать. Генералу, кажется, это нравилось, и я мог наблюдать за самой сокровенной его личной жизнью; он страстно любил жену… что до нее, то она никогда не была им увлечена по той простой причине, что всегда была увлечена кем-нибудь другим. Я-то знал, что такое милейший Шарль, и мне было не по себе, когда я видел, как молодой генерал, уже покрытый славой, отблески которой озаряют его жену, выступает неудачливым соперником мальчишки, у которого за душой только смазливая физиономия и элегантность парикмахерского подмастерья».

Бонапарт еще ни о чем не догадывается. И Жозефина не посмела заговорить с ним о делах. Она все время прикидывается больной, что позволяет ей по-прежнему несколько тормозить события в camera matrimoniale ^[129].

15 июля Бонапарт уезжает из Милана осаждать Мантую, а еще два дня спустя шлет жене такое письмо:

«С тех пор, как мы расстались, я все время печален. Быть рядом с тобой — вот мое счастье, Я без конца вспоминаю твои поцелуи, слезы, милую ревность, и очарование несравненной Жозефины зажигает яркое и жгучее пламя в моем сердце и жилах… Несколько дней я думал, что сильно люблю тебя, но с тех пор, как увидел тебя, чувствую, что люблю в тысячу крат сильней; это доказывает, насколько ложна максима Лабрюйера: „Любовь приходит разом“. В природе все свершается и возрастает постепенно. Ах, прошу тебя, дай мне увидеть в тебе хоть какой-нибудь недостаток, стань менее красивой, грациозной, нежной, а главное, доброй; в особенности, не будь ревнива и никогда не плачь: твои слезы лишают меня разума, сжигают во мне кровь… Хорошенько отдыхай. Восстанавливай побыстрее здоровье. Приезжай ко мне, чтобы мы перед смертью могли, по крайней мере, сказать: „У нас было столько счастливых дней!!!“ Миллион поцелуев — даже Фортюне, несмотря на его злобность».

Жозефина отнюдь не радуется, тем более что и Шарлю пришлось отправиться в главную квартиру.

Но она царствует.

Она пробует перенять миланский обычай ездить по холодку на прогулки по Корсо в bastardelles, низеньких экипажах, позволяющих переговариваться с прохожими. Сделав круг, экипажи останавливаются, и начинается болтовня. Люди переговариваются «вызывающе», бросают друг другу «откровенные» взгляды и уславливаются в следующую пятницу поесть мяса, как в предыдущие пятницы ^[130], а кто думает иначе, тот «ханжа и святоша». Затем экипаж трогается и доезжает до «Корсиа де Серви», модного кафе, где подают мороженое прямо в bastardelle. Так требует мода. Она же рекомендует прическу «конский хвост». «Форменный скандал! — восклицает ретроградно настроенный очевидец. — Шевелюра усеяна цветами, перьями, более или менее поддельным золотом, и все это прикрыто чем-то вроде кавалерийской каски, из-под которой выбивается пучок растрепанных волос, нечто вроде хвоста, напоминающего головной убор драгунов».

По примеру Парижа здесь не прячут свои прелести от всех, кроме мужа, любовника или зеркала, а обнажаются с тем большим удовольствием, что это позволяет климат, не угрожающий воспалением легких.

Вечером во дворце Сербеллони Жозефина с помощью Жозефа принимает гостей в салоне, откуда через застекленные двери попадаешь на лужайки парка. Тут и жены высокопоставленных французских чиновников, и представители венецианского дожа, великого герцога Тосканского, Сардинского короля, не говоря уже о миланках, неизменно раздетых на вышеописанный манер.

У Жозефины столько дел, что она не пишет Бонапарту. Он же, разумеется, шлет ей послание за посланием.

Она здорова, но не всегда и не нежна.

Милан устраивает для нее празднества. В общественном саду, под сенью акаций, воздвигаются эстрады, где подвизаются марионетки и жонглеры, играют оркестры. С наступлением темноты в саду, освещенном фонарями, танцуют до упаду.