Дочь Галилея

Сим заканчиваю и посылаю Вам полные любви поздравления, вместе с сестрой Арканжелой, а напоминаю Вам, господин отец, что мы обе жаждем известий о состоянии Вашего здоровья.

Писано в Сан-Маттео, декабря, 19-го дня, в год 1625-й от Рождества Христова. Самая любящая дочь, Сестра Мария Челесте

Я возвращаю Вам скатерть, в которую Вы завернули присланного нам ягненка; и Вы, достославнейший господин отец, получите от нас также наволочку, которую мы положили поверх рубашек в крытую корзину.

Сад в обители Сан-Маттео в Арчетри, где расцвела к Рождеству роза, был настоящим земным раем, полным лекарственных трав и прочих целебных растений, таких как розмарин (пригодный для лечения тошноты) и рута (ее прикладывали к ноздрям, чтобы остановить кровотечение, или пили настой, смешанный с вином, чтобы избавиться от головной боли). Вдоль центральной стены- позади церкви, росли сосны, сливы и груши. Даже декоративные розовые кусты служили аптекарским нуждам: из их цветков готовили сироп, а бутоны использовали как слабительное средство (нужно было собрать несколько сотен полураскрытых розовых бутонов и сутки и вымачивать их в горячем сиропе). Рядом с садом росли изысканные миндальные деревья и вечнозеленые оливы, спускавшиеся по склону холма позади обители, а через рощу тянулись тропы, позволявшие монахиням легко достигать проповедуемого францисканцами общения с Природой.

Огражденная по периметру стенами территория монастыря, не говоря уже о предписанном монахиням уставом изолированном существовании, служила для сестры Марии Челесте преддверием загробной жизни и подготовкой к ней. Вместо того чтобы сопротивляться такому отделению от мирских дел, запертые в обителях монахи и монахини той эпохи обычно проявляли смирение и даже с определенным рвением держались за свои замкнутые и самодостаточные общины, внутри которых некоторые проводили долгие годы (как, например, родная тетя папы Урбана VIII, прожившая в обители до восьмидесяти одного года) и где, если верить церковным книгам, чудеса стали едва ли не повседневным явлением. Статуя Благословенной Девы могла заплакать или склонить голову к усыпанным голубыми цветами кустам розмарина. Кости святых, погребенных на местном кладбище, могли вдруг начать отчетливо скрипеть и громыхать, предвещая смерть одной из монахинь.

Во флорентийских монастырях хранилось великое множество священных реликвий, в том числе пятьдесят одна подлинная колючка из тернового венца Иисуса Христа и туника, которую носил Франциск Ассизский, когда на его теле впервые проступили стигматы.

Различие, которое подметила сестра Мария Челесте между этой юдолью слез и гармонией рая, в точности повторяло аристотелевское разграничение между тленными земными материями и неизменным совершенством небес. Это созвучие не случайно, оно явилось результатом трудов плодовитого итальянского богослова св. Фомы Аквинского, который сумел привить сочинения Аристотеля, созданные в IV в. до н. э., к христианскому учению XIII в. Обстоятельные работы Фомы Аквинского целое столетие подряд вызывали широчайший отклик в церковных кругах и активно растущих университетах Европы, способствуя тому, что слова Аристотеля приобрели авторитет священного поучения - задолго до того, как Галилей начал свою книгу об архитектуре небес.

XIV «Малое и незначительное тело»

К 1626 г. Галилей надолго забросил свои «Диалоги», так что его друзья стали опасаться, что он может уже никогда к ним не вернуться. А если не Галилей, то кто осмелится исправить заблуждения людей относительно их эгоцентрического взгляда на космос? Кто лучше Галилея способен предложить для обсуждения самое что ни на есть радикальное изменение восприятия, когда-либо доступное интеллектуальной мысли: «Мы не есть центр Вселенной. Неподвижность нашего мира - иллюзия. Мы вращаемся. Мы стремительно летим сквозь пространство. Мы обращаемся вокруг Солнца. Мы живем на блуждающей звезде».

Видимая устойчивость Земли стала источником ложных представлений о ее стабильности. Ноги человека так твердо ступают по земной поверхности, что разум естественным образом объясняет ежедневное появление и исчезновение на небосклоне Солнца и Луны, планет и звезд движением этих внешних объектов по отношению к Земле. Даже ночью, при ясном небе, пораженный очевидной бесконечностью светящихся точек на темном своде, разум скорее готов вообразить вращение Вселенной, чем отказаться от утешительной мысли о прочности земной тверди.

Неоспоримое в своей простоте восприятие Земли как неподвижного тела находило доказательство во всем, что можно наблюдать вокруг. Медленное падение каждого осеннего листа становилось дополнительным доводом в пользу концепции неподвижности Земли. В самом деле, если Земля и правда с огромной скоростью поворачивается на восток, то падающие с деревьев листья должны перемещаться на запад. Не так ли?

Разве не должно ядро, вылетевшее из пушки в западную сторону, лететь быстрее, чем то, что направлено на восток?

Разве не должны птицы терять ориентацию во время полетов?

Эти вопросы, ставившие под сомнение суточное движение Земли, занимали собеседников в течение второго дня «Диалогов».

Здесь Галилей демонстрирует, что движение Земли - если она вообще движется - будет передавать свой глобальный импульс всем находящимся на ней объектам. Вместо того чтобы придавать им движение в одну сторону и мешать их перемещению в обратном направлении, все объекты обладают собственным движением, как пассажиры, находящиеся на борту корабля, могут подниматься на палубу или спускаться в нижние отсеки, несмотря на то, какое движение совершают их тела вместе с судном, - причем это, гораздо более стремительное, движение никак не мешает их собственным перемещениям на пути в две тысячи миль от Венеции до Алеппо.

Выстраивая свидетельство в пользу теории Коперника, Галилей вводит тем не менее осторожные обороты, призванные подчеркнуть, что лично он придерживается нейтральной позиции. «Я выступаю в споре от имени Коперника и надеваю эту маску, - поясняет Сальвиати двум собеседникам, - как нечто внешнее по отношению ко мне самому, выдвигая аргументы в пользу этой теории, но я хотел бы, чтобы вы руководствовались не тем, что я говорю в разгаре нашего представления, но лишь тем, что я произношу, снимая костюм, и, вероятно, тогда вы найдете меня иным, не таким, каковым я являюсь на сцене».

Это давало ему свободу более настойчиво вести спор, и Сальвиати показывает, как пушка, дуло которой направлено на восток, перемещается на восток вместе с Землей, как и загруженное в нее ядро. Следовательно, после выстрела на восток ядро это так же свободно летит вперед, как и то, что выпущено на запад. И на птиц, которые летят, конечно, медленнее, чем вращается Земля, не оказывает влияния ее суточное вращение. «Сам воздух, сквозь который они летят, - поясняет Сальвиати, - естественным образом следует за вращением Земли, перенося с собой птиц и все прочее, в нем находящееся, как он переносит облака. Так что и птицы не испытывают проблем, следуя за Землей, а потому они могут даже спать в потоке воздуха».

Действуя на земной поверхности, люди не замечают того, что вращаются вместе с ней, поскольку это движение так глубоко связано с самим ее существованием, что остается неощутимым.

Чуть позже, в тот же второй день спора, Сальвиати заявляет:

«Спуститесь вместе с кем-либо из друзей на одну из нижних палуб корабля и там замкнитесь на некоторое время в ходе путешествия, а еще захватите с собой несколько мух, бабочек и других мелких летающих существ. Также возьмите с собой большой сосуд с водой, в которой плавают рыбы; подвесьте бутылку, из коей, капля за каплей, будет вытекать вода в находящийся под ней сосуд. Пока корабль стоит у причала, внимательно наблюдайте, как мелкие существа летают по каюте с одной и той же скоростью в любом направлении. Рыбы тоже плавают одинаково в любую сторону; и капли будут равномерно падать в сосуд; и, бросив что-нибудь другу, Вам не придется прилагать большие усилия в зависимости от направления при равном расстоянии; прыгая в любом направлении по полу, Вы будете каждый раз преодолевать равное расстояние. Когда Вы внимательно понаблюдаете за всеми этими явлениями (ведь нет сомнения, что, когда корабль стоит у причала, все должно происходить именно так), судно тронется с места с любой возможной скоростью, главное, чтобы движение было равномерным и направленным в одну сторону. И Вы не обнаружите ни малейших перемен в описанных выше явлениях и ни по одному из них не сможете судить о том, движется корабль или стоит на месте».