Солдаты России

Ванюша представил Анатолия взводному Шаповалову:

— Митрофан Иванович, прошу Толю зачислить в наш взвод, а Мишу фельдфебель направил в третий взвод.

Ванюша знал, что Анатолия надо твердо держать в руках, не позволять ему раскисать. Этим и объяснялась его просьба.

— Ну, ладно, Ванюша, зачислим Анатолия Кривенко в третий пулемет, будете вместе.

Так хорошо все уладилось!

На другой день все трое, смастерив себе коньки, катались на льду Видминенского озера. Лед был прозрачный-прозрачный, все было видно на дне, а на большой глубине дно казалось синим-синим. Смеялись, резвились и бегали вперегонки, у всех было по одному коньку на правой ноге, а левой приходилось отталкиваться. Ванюша был счастлив, он запыхался, раскраснелся, но легко обгонял своих новых друзей. Посмотреть со стороны — ребятишки. Им бы бегать на коньках по чистому и гулкому льду озера, барахтаться в камыше, играть в снежки... Но эти ребятишки уже заглядывали смерти в глаза.

Глава шестая

Прошло десять дней. Отдохнувший батальон снова получил приказ выдвинуться на передовую линию, на этот раз на смену третьему батальону, что располагался в районе Круглиннен.

Дорога шла заснеженным лесом, потом по голому полю севернее высоты с тригонометрической вышкой — ее называли «153 с половиной». Несколько раз попадали под луч прожектора и останавливались, замирали на месте, некоторые солдаты успевали лечь. Казалось, что прожектор очень близко, прямо под самым носом. Он тщательно облизывал все бугры, хутора, особо внимательно ощупывал дороги, старался достать до низин, но ему это удавалось плохо.

Артиллеристы послали по позиции прожектора несколько батарейных очередей. Прожектор сразу закрыл жалюзи, но где-то далеко зажегся второй, очевидно, для того чтобы отвлечь огонь на себя. Батальон двинулся дальше, озаряемый лишь светом бледной зимней луны. Миновали перелесок с двумя курганами и вступили в Круглиннен.

На западной окраине местечка, примыкающей к большому озеру, произошла смена. Пулеметчики выбрали небольшой холм, отрыли на нем траншеи, устроили пулеметные гнезда. Тут же за холмом был вырыт глубокий блиндаж. Его покрыли двумя накатами бревен, примерно на метр засыпали землей, внутрь натаскали сена, и блиндаж превратился в укрытие от артиллерийского огня. Заняли пулеметчики и два крайних домах на берегу, в них они располагались днем, отогреваясь в тепле. Из одного дома в широкое окно хорошо была видна пулеметная площадка и широкая снежная гладь озера, западный берег которого занимали немцы. Весь восточный берег охранялся с нашей стороны казачьим полком, а кто занимал оборону в районе Круглянкен, Езеровскен — пулеметчикам не было ведомо.

Все дома в местечке были основательно обшарены солдатами сменившегося батальона, все здесь было уже съедено, лазить по чердакам, подвалам и сараям было бесполезно. Поэтому пулеметчики отсиживались в своем доме с широким окном. Из-за озера изредка постреливала артиллерия; огонь был малоприцельный и малоэффективный — на него почти никто не обращал внимания: лишь кое-кто слегка кланялся шипению пролетавших над головой снарядов.

Убивали время как могли. Все истории и небылицы были пересказаны, карты совсем истрепались, но в них продолжали играть. Играли в «двадцать одно» — на сахар, куски которого уже почернели, округлились от частого перехода из рук в руки. Тогда была изобретена игра «вшивые бега», вызывавшая большой интерес и веселье.

В центре чистого листа белой бумаги обводился кружочек, так сказать старт для «рысаков», затем с помощью иголки с ниткой и привязанного к ней карандаша на бумаге, как циркулем, наносился большой ровный круг — это финиш. Каждый участник игры ловил у себя самую бойкую вошь, клал ее одновременно с другими партнерами в центральное маленькое колечко и с волнением ждал, какая вошь раньше всех выползет за внешний круг, она считалась победительницей. Многие насекомые уже имели известность и специально откармливались владельцами собственной кровью, а вообще лучше «бегали» голодные вши, сытые были ленивы и малоподвижны. На каждую вошь ставилась определенная ставка, так что получался настоящий «тотализатор».

Игра оказалась на редкость азартной. Сколько было споров, если, положим, две или три вши одновременно достигали финиша. Поэтому из беспристрастных зрителей обычно назначалась судейская коллегия и главный судья: бега как бега — по всем правилам.

Однажды, когда над столом сгрудилась целая гурьба солдат, увлеченных этой игрой, с неприятельского берега внезапно выстрелила пушка, поставленная, очевидно, на прямую наводку. Немцы, должно быть, выследили, что в доме скапливаются люди. Снаряд попал в стену, чуть выше окна, с треском и грохотом разорвался. Стекла и рамы вылетели; сильно, как маятник, закачалась лампа, висевшая над столом; все обволокло дымом и пылью, послышались стоны и крики раненых. Больше пушка не стреляла.

Ванюша, дежуривший у пулемета и наблюдавший всю эту картину, бросился в дом. Оттуда уже выносили пострадавших.

Ванюша оцепенел от ужаса, вообразив, что убиты Митрофан Иванович, Душенко и Бильченко. Его даже стошнило. Но они, к счастью, были живы и здоровы, хлопотали об эвакуации раненых.

Пришлось переселиться из дома в блиндаж. Хотя там и холоднее было, но зато надежнее. От блиндажа к дому прорыли ход сообщения и по нему все-таки ходили туда греться. Комнату, в которую попал снаряд, забили и не заглядывали в нее — тяжело было вспоминать происшедшее.

За домом во дворе располагался прочный, выложенный из гранита свинарник. Свиней, конечно, давно не было, а ездовой Аким Кагла держал там своих вьючных лошадей. Кормил он их хорошо — свежим сеном, но все-таки все время старался раздобыть овса (баловал Аким свою любимую пару гнедых...).

Однажды в поисках овса он забрел на ближайший хутор, расположенный на высотке недалеко от Круглянкен. С ним увязался в этот раз Ванюша, который тоже очень любил лошадей и часто приносил им выигранный на «бегах» сахар. Аким и Ванюша, к своему удивлению, обнаружили, что хутор обитаем. В нем оказалась старая-престарая немка. Не эвакуировали ее, очевидно, потому, что она уже не могла ходить. Обычно немцы при своем отступлении оставляли пустые села и хутора, все население уходило, часто бросая имущество и живность: кур, гусей и даже свиней, которых солдаты быстро прибирали к рукам для своих потребностей. Со старухой оказалась девочка лет двенадцати — четырнадцати, ее внучка. Как выяснилось, она осталась, чтобы ухаживать за бабушкой. Девочку звали Эльзой. Вдвоем они заперлись в доме, никого не пускали, а тем, кто стучал и пытался войти, старуха грозила большой суковатой палкой с окованным концом и острым железным шпилем. Девочка в это время прижималась всем телом к бабушке и смотрела в окно большими испуганными голубыми глазами.

Также нелюбезно встретила старуха Акима и Ванюшу. Те, конечно, ни о чем дурном и не помышляли. Но как объяснить это старухе?

Подошли солдаты из шестой роты, остановились рядом.

— Чего вы с ними цацкаетесь? Это же немцы, мать их за ногу.

Аким, человек строгих правил, спокойный и степенный, не выдержал:

— Немцы! Вы что же, со старухами да детьми воевать пришли?! А ну-ка, давайте отсюда, чтобы духу вашего не было. Вояки! Хутор на участке пулеметчиков, и чтобы вы больше здесь не показывались.

— Ладно, ладно, — пробурчал один из солдат. — Жратвы здесь нет, провались ты со своей старухой.

И пехотинцы ушли восвояси.

Когда вернулись в батальон, дядя Аким сказал Ванюше:

— Голодные ведь немки-то. На-кась, снеси им хлеба и сахару. Если не впустят в дом, оставь на подоконнике — заберут.

Ванюша так и сделал. А наутро он отнес котелок каши, кусок хлеба и тоже оставил на подоконнике. Старуха приветливо помахала рукой, а Эльза даже улыбнулась.

Так пулеметчики взяли шефство над старухой и девочкой, оберегали их от всяких посягательств солдат из других рот. Толя и Ванюша все время носили на хутор пищу. В конце концов старуха стала впускать их к себе, а Эльза даже подружилась с ребятами.