Тревожная служба

- Народ вы, бесспорно, боевой, в военном отношении подготовленный, краснеть мне за вас не придется, а все же не мешает проверить, не забыли ли него, не дай бог? Начнем, пожалуй, с диктанта.

Все приуныли: сколько лет уж после учебы минуло! Но с диктантом, который мы писали уже на другой день, справились. Одолели математику и геометрию. Работать с картой умели все - эту проверку мы тоже прошли. Последний этап - собеседование по текущему моменту.

- Молодцы! - похвалил генерал. - Теперь я по-настоящему уверен в каждом из вас. Желаю вам, товарищи, успешно сдать экзамены в академию, так же успешно учиться и вернуться в родной округ. Мы будем вас ждать.

Генерал, как отец, выпускавший своих сыновей в большую жизнь, с гордостью и одновременно с грустью посмотрел на нас.

- Ну, ни пуха ни пера!

Он еще раз обвел всех нас добрым взглядом, снова, как накануне, перед тем, как устроить нам проверку, хитровато улыбнулся и громко сказал:

- Не слышу!

Мы смотрели на генерала и... не понимали.

- Студенты в таких случаях посылают "к черту", - развеселился генерал. - Вы, понятно, не приучены произносить такие слова, да еще хором...

- Да еще адресовать их начальству! - добавил начальник политотдела полковник С. И. Гусаров.

Мы горячо, от души зааплодировали...

Поезд уходил все быстрее и быстрее. В вагоне было тесно и душно. В проходе, прямо на полу, вперемежку с военными, сидели старики и женщины. Пространства между полками, на которых пассажиры ухитрялись устраиваться по двое и по трое, были завалены мешками и узлами - на них спали дети. В закопченном фонаре тускло горела стеариновая свеча - одна на весь вагон.

Я сидел на нижней полке, в уголке, и смотрел в окно, за которым то разматывалась черная лента посадок, то тянулись поля с проплешинами снега, мелькали будки путевых обходчиков.

Твердо уверен: у всех из нас так было - на жизненном пути встречалось гораздо больше хороших людей, чем плохих. Поездкой на учебу я был обязан командиру полка И. Н. Богданову. По-отечески тепло относился ко мне этот человек, развивал любовь к военному делу, учил всесторонне анализировать складывавшуюся обстановку, удерживал от скоропалительных решений.

Прощаясь со мной в Шлиссельбурге, полковник сказала:

- Не забывайте, товарищ капитан, в какое время мы живем. О месте командира в бою теперь не скажешь так, как говаривал когда-то Василий Иванович Чапаев: "Впереди, на лихом коне!" Отечественная война не похожа на войну гражданскую. И если нашему народу когда-нибудь придется пережить еще одну схватку с врагом, она и отдаленно не будет напоминать Отечественную войну... Мы победим. И армии-победительнице будут нужны хорошо обученные командиры. Ведь победу мало завоевать - ее надо закрепить. Учитесь, товарищ капитан, так, чтобы вас ставили в пример!..

Третий раз ехал я на учебу. Память перенесла меня на родину, в далекую Сибирь.

...Окончив семилетку, я в 1935 году поступил в Ачинское педагогическое училище. Незаметно пролетели три года - подошло время призыва на действительную военную службу. Как я тогда волновался! А вдруг что-то не так со здоровьем? Ведь его еще не проверял ни один врач.

Когда на медицинской комиссии сказали, что здоровьем меня бог не обидел, я поделился своей мечтой с военкомом.

- Хотите летать? - переспросил он. - Что ж, это дело хорошее. Пошлем вас в авиационное училище - все данные для этого у вас есть.

А через несколько дней меня вызвали в городской отдел НКВД и предложили поехать в Саратовское пограничное военное училище.

- Поздно, - развел я руками. - Уже решил пойти в авиацию.

- У вас такая биография, что только в НКВД и служить! - ответили мне.

Мне шел двадцать первый год. Еще ребенком я спал и видел себя военным. Не буду летать? А такая ли уж это беда? Буду охранять нашу границу, задерживать шпионов... И я твердо сказал:

- Согласен. Доверие оправдаю!..

Несколько дней провел я в родных краях. Когда настало время отъезда, односельчане но старинному обычаю проводили меня до околицы.

- Приезжай, Андрей, на побывку! - приглашали они. В военной гимнастерке, в брюках и сапогах, которые мне подарил брат Гавриил, я чувствовал себя самым счастливым человеком. Все во мне ликовало. Когда поезд тронулся, мне казалось, что колеса отстукивали: "Пог-ра-нич-ник, ко-ман-дир..." Я мысленно подгонял поезд: "Быстрее, быстрее!"

В Саратов прибыл вечером. Дежурный по училищу выслушал меня и спокойно сообщил:

- Прием в училище закончен, вы опоздали.

Радость сразу померкла. Вот тебе и "пограничник-командир".

- Что же мне делать?

- Вернуться обратно.

- У меня на руках пакет за пятью печатями из Ачинского горотдела НКВД Красноярского края, - ухватился я за спасительную соломинку. - Кто-то ведь должен взять его у меня, прочитать находящиеся в нем документы.

- Резонно, - согласился дежурный. - Переночуйте в карантинном помещении. Завтра разберемся.

Утром дежурный проводил меня к заместителю начальника училища полковнику Простову.

Вскрыв пакет, тот углубился в чтение моих бумаг и время от времени произносил вслух:

- Среднее образование... Диплом с отличием... Такие нам нужны!

С видом победителя я посмотрел на дежурного? "А вот и не опоздал!"

В этот же день приказом начальника училища комбрига Крамарчука я был зачислен курсантом...

* * *

"Как-то все сложится теперь?" - подумал я, возвратившись из мира воспоминаний.

Поезд, не останавливаясь на маленьких станциях, мчался вперед, приближая меня к Москве.

Всего раз в жизни был я в столице, да и то проездом. Многоэтажные дома, красавцы мосты, шумные улицы - все ранее увиденное слилось теперь перед моим мысленным взором в пеструю картину.

С военной Москвой я был знаком по кадрам кинохроники, газетам да по письмам брата Гавриила, участника военного парада на Красной площади 7 ноября 1941 года. В памяти возникали аэростаты воздушного заграждения в небе, зенитные батареи на площадях Пушкина, Коммуны, баррикады из мешков с песком на улице Горького, противотанковые ежи на окраинах...

Москва...

Я мечтал о ней в далекой сибирской деревне Петровке, в лесах Заполярья, на островной пограничной заставе южнее Выборга, на Ладоге... И вот я еду в этот город, еду не на день и не на два - на годы...

Незаметно для себя я уснул. Меня разбудили громкие голоса, суета поезд подходил к Москве.

Первое, что поразило нас на перроне, - это обилие электрических огней, оживленные разговоры и смех. Не сразу мы к этому привыкли и по-прежнему, как на фронте, разговаривали вполголоса, закуривая, старательно прикрывали ладонями трепетный огонек зажигалки.

К вагону приближался высокий, статный капитан-пограничник. Новенькая форма, хромовые сапоги... И нам сразу стало неудобно за свои помятые, кое-где прожженные шинели, кирзовые сапоги, не знакомые с гуталином и щеткой, за видавшие виды вещевые мешки.

- Живут же люди! - с завистью сказал один из нас, кивая на капитана.

- Кому война, а кому - мать родна, - добавил другой.

- Северо-западная? - спросил офицер. - С приездом! - Он дружески улыбнулся, сверкнув красивыми, ослепительно белыми зубами, и каждому крепко пожал руку.

Кисть капитана была изуродована иссиня-багровыми грубыми рубцами, одного пальца не было. Нам стало стыдно за то, что мы так нехорошо подумали об этом человеке.

- Для вас приготовлено общежитие, - объявил капитан. - Сегодняшний день - в вашем распоряжении: приведите себя в порядок, посмотрите город, навестите родных и знакомых, у кого они есть. Завтра в десять ноль-ноль вас примет начальник войск. На привокзальной площади вас ждет автобус.

Как только машина тронулась, мы прилипли к окнам. Столица совершенно изменила свой облик. Уже не было на площадях зенитных орудий, не жались к тротуарам толстые колбасы аэростатов, исчезли баррикады из мешков с песком, противотанковые ежи. Весело названивая, громыхали трамваи, в потоках автомашин неуклюже прокладывали себе дорогу троллейбусы. Дома смотрели на нас умытыми, без бумажных крестов, окнами. Нигде не было видно следов бомбежек.