Походные письма 1877 года

"La partie n'est pas - ответил я. - Vous nous prenez pour du jens naifs que sont habitu n'accepter que des march de dupes. C'est assez d'abuser de notre bon vouloir. Nous ex fid les engagements d que vous aves r nous faire contracter Reichstadt{36} et a Vienne (конвенция Новикова) mais ne nous demandes rien au del Dans tous le cas ce n'est pas moi qui vous aiderais obtenir quelque chose de plus. J'ai dit au comte Andrassy qu'il a trop habile. Vous devez vous contenir du pass

Я предупредил государя о моем отзыве, и он остался доволен, находя, что претензии австрийцев превышают меру.

Сейчас получил милейшее письмо твое, жинка ненаглядная моя, от 11 июля No 18. Действительно интересно было бы посмотреть инкогнито в настоящую минуту на турок в Константинополе, но в настоящую минуту идет жестокий бой в Плевно. Крови пролито будет больше, по всей вероятности. От исхода зависит наше пребывание в Беле, операции против Рущука и движение за Балканы. Ты можешь себе представить напряженность наших ожиданий! Сетую на добрейшую матушку, что она поленилась написать, приписывая такую неблагоприятную для меня перемену присутствию всепоглощающему Екатерины Матвеевны.

Часто ли получали известия от Надежды Борисовны Тр-ой? Передайте мой поклон и привет. Посылают из России великолепные санитарные поезда, но толку от этого мало, и деньги на сооружение их потрачены - почти что в воду брошены. Поезда доходят лишь до границы нашей за несколько сот верст от настоящего театра войны. А в Никополе по 5 дней оставались без перевязки раненые наши по недостатку медицинских средств. Изящные поезда годятся при такой войне, как франко-германская. В турецкой войне нужно совсем другие условия иметь в виду. Говорят, что первый поезд, привезший в Москву больных, был встречен на станции дамами высшего общества, которые собрались, чтобы самим угостить раненых чаем, но оказалось, что все прибывшие совершенно иного свойства увечные и никак не подлежали почтенному и избранному дамскому обществу. Убежден, что Надежда Борисовна была в числе восторженных, и собираюсь дразнить ее встречею с больными мирного свойства.

Передайте Щербачеву мой поклон, уверение, что я его не забуду.

Я здоров, Дмитрий совсем почти не кашляет, и голос старый вернулся совершенно. Адад здоров и отдохнул в Беле, так что имеет расположение пошаливать. Рыжий все хромает из плеча. Все мои лошади в отличном теле. Иван здравствует и готовит кушанье людям.

Целую ручки у тебя, мой друг бесценный, у матушки и у Екатерины Матвеевны. Обнимаю вас всех, целую деточек и их благословляю.

Твой любящий муженек Николай

No 20

19 июля. Бивак на р. Янтре. Бела

Все эти дни мы жили в самом натянутом ожидании известий из Плевны, от наследника и из Главной квартиры. Так как оказалось в первом пункте гораздо более войска, нежели рассчитывали, то туда направили подкрепления, а потому отложили до вчерашнего дня. Телеграф молчит, и адъютанты с этой стороны не приезжают. Нервы натянуты, и жалко смотреть на озабоченное лицо государя.

О турецкой армии никаких известий нет, не знают даже, где она находится. А между тем время уходит, а турки же пользуются им для укрепления всех станций на Ямбольской железной дороге, Адрианополя, Константинополя и пр., стягивают новую армию по ту сторону Балкан и готовятся нас встретить на пути к Царьграду. Беда в том, что не решились смело выполнить моего плана, состоявшего в том, что по взятии Систова поставить на левый берег р. Янтры на удивительных позициях, тут имеющихся, к стороне Рущука корпус с тем, чтобы вместе с кавалериею замаскировать армию к стороне Рущука и Осман-Базара, а затем с тремя корпусами валить смело на Тырново и мимо Адрианополя в Константинополь, тогда как 9-й корпус прикрывал бы с кавалериею правый фланг. Головою ручаюсь, что турки, объятые ужасом и застигнутые врасплох, уже просили бы мира. Тогда как теперь мы обрисовали наши намерения, не приведя их в исполнение, разбудив лишь турок и доставив им возможность изготовиться. Точно так же и в Азиатской Турции! Там следовало бы сменить Лорис-Меликова и послать князя Дондукова-Корсакова, который живо поведет войска вперед и поправит испорченное дело.

15-го были мы у обедни в болгарской церкви. Сорокин разобрал болгар, выпустил священника, неправильно арестованного, и водворил мусульманские семейства в их деревне, лежащей отсюда в 5 или 6 верстах и наполовину уже выжженной. Турки - люди простые и спокойные, ругают свое собственное правительство, но просят не пускать к ним казаков и солдатиков, занимающихся вытаскиванием балок, дверей и пр. из строений на дрова. Я послал Теплова к бригадному командиру, и они оба туда отправились для ограждения сельчан-мусульман.

18-го прибыли из отряда наследника 169 раненых из отряда Воронцова. Везли их по палящему солнцу без покрышки 60 верст на арбах, запряженных волами. Были в [их] числе тяжело раненные с двойными, тройными ранами и ампутированные. Ты можешь себе представить страдания бедных мучеников! Из них было 5 офицеров (раны были легкие), но из остальных нижних чинов жаль было в особенности молодых, наборов 1875, 1876 года, бывших первый раз в деле и сразу окалеченных. Вспомнилась мне добрейшая матушка, и сказал я с нею: quelle horreur que la guerre*. Но нельзя не преклониться пред доблестным духом русского солдата: главнейшая их забота - скорее вылечиться, вернуться в полк и идти вперед "дать сдачи туркам за то, что они нас обогрели", - сказал мне весело молодой солдатик, раненный в руку и в щеку пулею. Я спросил другого: "Ну что турки?". - "Солдаты дюжие, все хоть в гвардию, молодцы собою, сильные, и рожи зверские. Палят много и скоро, точно на балалайке играют!" Один из раненых прибавил: "Ружья у них больно хороши, и патронов втрое больше, чем у нас; хорошо, что не умеют стрелять и не целятся, а то ни один бы из нас живым не остался".

Тотчас же по приходе транспорта отправлен был Боткин осмотреть их, а после обеда государь сам отправился в госпиталь (No 55), расположенный за Янтрою (у моста поворот направо полверсты). Я как дежурный следовал за государем. Интересное, но ужасное зрелище - столько изувеченных, столько страдающих из-за одной бесполезной рекогносцировки! Уход великолепный, больные размещены в кибитках. Им прохладно, уютно, лучше, нежели в любой больнице в Петербурге. Мы застали прекрасную собою и юную сестру милосердия, моющую ноги раненому солдату! Умилительно! И как просто, так мило приносится эта постоянная жертва. Больные так привязываются к сестрам, что многие (я сам был свидетелем), когда сестры отправлялись вперед или больной отсылался назад, не только плакали и стонали, но отказывались от всякой пищи и ухода. Надо видеть обаяние, которым пользуется государь, преобразующий стонущих, капризных и еле двигающихся страдальцев в улыбающихся молодцов одним своим появлением. "Здравия желаю, ваше величество; рады стараться, ваше величество; покорно благодарим, ваше величество", - гремит звучно из груди больных, напрягающих все свои силы, чтобы показаться бодрым царю и встать на ноги (даже раненные в ноги, несмотря на все усилия докторов положить их, приподнимались). Наиболее тяжело раненным царь собственноручно раздавал ордена, то есть крест св. Георгия. Надо было всмотреться, как я, в выражения лиц получивших знаки отличия, чтобы придти в восторг от храбрецов, смотрящих смерти и царю прямо в глаза.

Германский агент генерал Werder получает самые обстоятельные и постоянные донесения о всех действиях наших различных отрядов от прусских офицеров, разосланных в каждый отряд, в каждый наш корпус. У нас (в императорской Главной квартире, да, может быть, в Главной квартире армии нет таких подробных сведений с чертежами). Werder нам читал, и я доложил государю, дав мысль его величеству потребовать эти донесения. Майор Лигниц в особенности интересен в своих донесениях. Он был в Систове при переправе, ходил везде с Гурко и в Шибку поспел. Он свидетельствует, что в лагере турецком на последнем пункте нашли головы 30 русских, снятые с раненых и убитых, и что все тела были обесчещены. Один раненый обезглавлен на носилках и так и остался до прихода наших войск, а рядом с ним лежали носильщики с красными крестами на руке, тоже обезглавленные. Вот варвары, которых Англия поддерживает золотом, советами и политикою своею! В то же время Порта и туркофильская печать бессовестно обвиняют наши войска в совершении неслыханных у нас злодейств над женщинами, детьми и мертвыми мусульманами. В Шумле, в Главной квартире турецкой армии показали 19 корреспондентам европейских журналов различных национальностей каких-то несчастных, потерпевших, вероятно, от черкес, а, может быть, и от болгар, и убедили их подписать обвинительный против России протокол. Мусульманское население бежит со скотом и скарбом от наших войск гораздо ранее прихода наших передовых отрядов. Могут быть, конечно, частные случаи злодейства или нанесенных ран в общей свалке, но русский человек мертвого, беззащитного, а тем менее женщину или ребенка бить и резать не станет. Ни один народ в мире с большим уважением не относится к телу мертвого, как наш. Русский человек перекрестится, глядя на мертвеца, а уродовать его не станет ни в каком случае. Всякая ложь, всякое нахальство против России позволительно. Как ни привык я к этому в Константинополе, но все еще возмущаюсь изредка бесстыдству турок и европейцев западных.