Записки партизана

— Получайте, Батя! Не лучок — сахар!

«Еще час такой работы, и мы будем обеспечены картофелем на всю зиму», — думал я.

Но тут произошла непредвиденная заминка: немцы в неурочное время решили проверить свой караул. Из станицы вышли четверо солдат. Наша засада пропустила их, условным сигналом сообщив об этом картофелекопателям.

Это было так неожиданно, что двое из наших, перепутав, куда надо двигаться при тревоге, нос к носу столкнулись с немцами.

Короткая автоматная очередь, и четверо фашистов упали мертвыми, так и не успев сделать ни одного выстрела. Но тотчас же из левого немецкого дзота ударил пулемет. Он бил, не жалея патронов. А справа уже бежал к полю целый взвод фашистов.

Наша засада, подпустив их вплотную, швырнула гранаты, дала несколько очередей из автоматов и быстро переменила позицию. На старом же месте тотчас с воем и скрежетом разорвалась немецкая мина. Минометы били с двух сторон. Не смолкал тяжелый пулемет. Новые группы фашистских солдат спешили к злосчастному картофельному полю.

Бой разгорался нешуточный. Уже нечего было думать о заготовке: уйти бы только.

Особенно тяжело пришлось нашим пулеметчикам: немцы нащупали их и старались взять в клещи.

Часто меняя позиции и продолжая отстреливаться, пулеметчики наши стали отходить к лесу. Им удалось даже вывести из строя вражеский пулемет. Но вокруг них по-прежнему выли и рвались мины и все теснее сжималось кольцо.

И, наконец, немцы преградили нашим отход к лесу…

Но тут фашисты допустили ошибку: группа немецких солдат, занявшая тропинку в горах, выдала себя одиночными вспышками выстрелов.

Мы неслышно подползли к ним и забросали гранатами: брешь была пробита. Наши пулеметчики быстро отошли в горы.

Кружным путем, задыхаясь под тяжестью мешков, чуть не бегом мы отступили к лесу.

В лагерь мы добрались только на рассвете.

Евфросинья Михайловна не ложилась. Она нетерпеливо выхватила у Причины мешок, развязала его и сказала огорченно:

— Одной грязи принесли…

В мешках действительно было много земли, и Причина ничего не ответил нашему шеф-повару.

На обед в тот день нам подали жареный картофель, щедро сдобренный луком.

Причина подошел к Евфросинье Михайловне и, улыбаясь, сказал:

— Вы маг и волшебник: из грязи — такое блюдо. Позвольте еще тарелочку.

Евфросинья Михайловна покраснела, на добрые глаза ее навернулись слезы. Она сказала тихо:

— Иногда такое слово вылетает, что потом всю жизнь вспоминаешь его со стыдом… Картошка эта кровью партизан полита, а я… «грязь»…

Смоленская служила теперь немцам передним краем обороны против партизан. Подступы к станице были сильно укреплены фашистами.

Но буквально в трех километрах от этого предгорного края немецкой обороны вилась замысловатая тропа, по которой под носом у немцев постоянно ходили партизаны. Тропу эту станичники называли «дорогой босяков». Правда ли, нет ли — хаживал по ней Максим Горький. Но несомненно, этой «дорогой босяков» уходили в горы от царских жандармов люди беспаспортные, свободолюбивые, преследуемые.

Как-то, возвращаясь с большой операции на коммуникациях в тылу у немцев, шли мы этой «дорогой босяков» к себе домой, в горы.

Янукевич, командир первого взвода, все разглядывал поля с кукурузой у края дороги. Потом обратился ко мне:

— Товарищ командир отряда! Хорошо бы нам и здесь заняться заготовками на зиму: наломать кукурузы у самой Смоленской и вывезти к себе в лагерь. Операция хотя и рискованная, но могла бы получиться интересной.

«Интересными» операциями я уже был сыт вполне. Но о «заготовках» мы с Мусьяченко не переставали думать. Наши соседи кировчане уже испытывали острую нужду в провианте. Немцы открыли все их базы и ограбили до грамма. Они могли найти и наши оставшиеся пока в земле базы — ни за что не поручишься на войне…

— Надо потолковать в лагере с комиссаром и с командирами, — ответил я Янукевичу.

План заготовки кукурузы вскоре был разработан, и через несколько дней мы выехали на хутор Шабанов. Он расположен у края предгорного леса, невдалеке от «дороги босяков».

Разведка уже произвела осмотр местности, и Евгений, встретив меня на многогорье Ламбина, доложил:

— Хутора Шабанов и Макартет свободны от постоя немцев, их гарнизоны по-прежнему стоят в Консулове, Ново-Свободном и Алексеевской. Обстановка такая же, как мы и предполагали.

Я распределил свои силы: первый, самый сильный взвод, под командой Янукевича, залег цепями у стыка дорог Северская, Смоленская — Консулово, под самой немецкой заставой. Если немцы обнаружат нас, Янукевич даст им отпор и, отходя, предоставит нам возможность незаметно отвести в другом направлении подводы с кукурузой.

Второй взвод ломал кукурузу. Третий отвозил ее на хутор Шабанов, оттуда мы перекинем ее в лагерь.

Дозоры разведки вели наблюдение за хуторами, занятыми немцами, оберегая наш левый фланг.

Работа закипела. Все шло гладко. Дело происходило, разумеется, ночью. Мы спешили окончить операцию до рассвета.

Но уборка кукурузы — работа не легкая. Мы же решили не оставлять немцам ни одного початка — пусть злятся!

Работали, обливаясь потом, торопились, и все же рассвет застал партизан в кукурузе.

Командир второго взвода, инженер Ельников, нервничал, торопил своих людей: каждую минуту мог появиться противник.

И уже от взвода охраны ко мне подъехал с донесением старшина, присланный Янукевичем: в станице началось движение немцев.

Я приказал Ельникову немедленно загрузить последние подводы и больше не возвращать их. Янукевичу же передал: как только подводы спустятся в балку, за «дорогу босяков», пусть он начнет отходить в противоположную сторону — к многогорью Ламбина.

Едва последняя подвода выехала с места погрузки, как на дороге, со стороны Смоленской, послышались немецкие ругательства и крики избиваемых хлыстами и прикладами женщин. Гитлеровцы под конвоем гнали их на уборку этой же кукурузы.

В то же время Янукевичу, лежавшему со своим взводом в цепи, наблюдатели донесли, что справа из-за кустов появились немецкие кавалеристы…

Янукевич приказал взводу приготовиться.

Вот уже прошли казачки, сопровождаемые конвойными автоматчиками.

С другой стороны приближались всадники. Расстояние между ними и партизанами уменьшалось. Взвод выжидающе смотрел на Янукевича…

И вот рука его поднялась и резко опустилась — раздался залп карабинов, заговорили пулеметы, автоматы.

Часть всадников рухнула на землю вместе с конями. Там лошади неслись по полю без кавалеристов. Тут подстреленные кони бились на земле, придавив собою немцев.

Но кое-кто из гитлеровцев уцелел. Эти повернули лошадей и стремглав понеслись назад к станице. Там уже поднялась тревога и пальба.

Геня и Павлик лежали в дозоре. Мимо них немцы гнали казачек. Когда же раздались залпы Янукевича, конвой растерялся. Пользуясь замешательством, ребята выскочили на дорогу, схватили первого попавшегося немца-конвоира, скрутили ему руки и утащили в кусты.

Пока автоматчики конвоя оправились от неожиданности и открыли стрельбу, Геня с Павликом были уже далеко.

Они добрались до своих коней и по казачьему обычаю перекинули пленного поперек седла. Один из ребят ускакал с добычей, другой кинулся назад выполнять обязанности наблюдателя.

Позднее, на передовой стоянке, выяснилось, что захваченный ими немец — офицер хозяйственной службы горноальпийской дивизии, недавно прибывший из Германии.

Янукевич, маскируясь кустами, отходил к горам, в сторону от кукурузы.

Второму взводу я приказал прикрыть подводы. Дальней разведке — следить за флангами на случай попыток отрезать нас от гор: это был любимый прием гитлеровцев.

Едва успели партизаны выполнить мои распоряжения, как из станицы, стреляя на бегу и развертываясь в цепи, высыпало до батальона автоматчиков.

За ними спешили, разматывая кабель, связные. Одновременно из станицы по кукурузе забило до десятка минометов.