И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)

- Сейчас я буду знакомиться с твоим делом, после чего тебя ещё раз вызову и выслушаю твои просьбы ко мне, если такие у тебя имеются.

Сказав это, он отпустил меня в вонючую надзорную палату. Мне было приятно такое ко мне обращение, когда ИО обещает выслушать мои просьбы. Но мало-помалу моё впечатление от ИО стало портиться, так как он всё не вызывал меня и не вызывал, а я продолжал оставаться в гадюшнике, где пахло мочой.

Первая моя ночь на 9-ом отделении была очень отвратительной . Спать мне мешал резкий запах мочи, щекотавший нос, к которому ближе к утру присоединилась вонь Scheisse. А на утро в центре палаты на полу в проходе я заметил следы этого размазанного Scheisse. После завтрака в этой надзорной палате была генеральная уборка с выносом некоторых кроватей в коридор, в связи с чем ко мне обратилась уборщица, приказав:

- Бери тряпку и мой в палате пол!

Я отказался, тем более что желающих помыть пол за сигарету в качестве вознаграждения за выполненную работу было предостаточно. На мой отказ уборщица обозвала меня лентяем.

В этот первый мой полный день на "девятке", в среду, я обратился к проходящему по коридору ИО с просьбой меня выслушать. Я хотел попросить его перевести меня из надзорной палаты как можно скорее, также я хотел ему рассказать о своей надежде на выписную октябрьскую комиссию. Но ИО мне сказал, что ему некогда. В четверг я снова его, проходящего мимо надзорной палаты, попросил уделить мне время, на что он мне ответил, что он скоро уходит в отпуск, и поэтому ему не до меня.

- Побереги своё красноречие до выхода заведующего отделением из отпуска. Мне тебя нет смысла слушать.

"Вот тебе и чуткий врач!" - подумал я и выругался, понимая, что я застрял в надзорной палате ещё на какой-то неопределённый срок. В этот день в палате я помогал санитару удерживать вновь поступившего с белой горячкой, пока санитар его пытался усмирить-привязать к кровати. На следующий день я заметил плакат-табло около надзорной палаты, в котором моя фамилия была вписана в столбец под заголовком "ИМПУЛЬСИВНЫЕ", то есть я охарактеризован именно как импульсивный псих. В пятницу необходимо было освободить в надзорной палате место для новенького, и меня перевели в обычную палату. Слава Богу! Теперь хоть дышать можно полегче! Но я недолго радовался переводу именно в эту палату, потому что обнаружилось, что в этой палате окно для проветривания вообще не открывается - оно заколочено! - а также в этой палате живёт кошка, причём не простая кошка, а аллергенная - да, да, именно на эту кошку у меня со временем, а если быть точным, то на третьи сутки, возникла аллергия! Я мучился, задыхаясь от кашля, но терпел в надежде на скорую беседу для знакомства с вышедшим из отпуска заведующим отделением Николаем Степановичем Мирским, на которой я с ним поговорю о своей надежде на выписную комиссию в октябре и о невозможности моего дальнейшего пребывания на 9-ом отделении, на котором было 3 кошки, и от которых я со временем не знал места на отделении, где скрыться: везде их дух душил меня. Но проходили день за днём, а Мирский меня всё не вызывал и не вызывал. А когда он проходил по отделению, я говорил ему "Здравствуйте!", на которое он не реагировал, не отвечая в ответ, из чего я делаю вывод, что он вообще не понимает, кто это с ним здоровается. А месяц октябрь уже идёт и идёт. Только 23 октября Мирский наконец-то меня вызвал к себе в кабинет. Слушал он меня, всё время перебивая, типа, ему всё ясно, не давая мне довысказать мои мысли. А в кабинете у него по столу ходила ещё одна кошка, которой я ни разу не видел на отделении, да 4 котёнка. В конце-концов Мирский сказал мне, что я могу идти на отделение. И уже направляясь к выходу из его кабинета я успел на ходу сказать:

- Да, ещё! У меня аллергия на кошек отделения. Задыхаюсь. Не могу больше их переносить.

- Хорошо! Я учту это, - было мне беглым ответом, мимоходом, хотя я рассчитывал в беседе с Мирским поднять тему своей аллергии на кошек 9-го отделения более подробно.

А 25 октября Мирский сам стал очевидцем моего ужасного кашля. И задыхаясь, и весь дёргаясь, я простёр к нему руку, говоря:

- Теперь-то вам понятно, какой у меня кашель! Спасу нет. Переводите меня немедленно, пока я не сдох от надрыва!

Мирский сразу же скрылся в своём кабинете. Видно, созваниваясь на счёт меня. Вышел через 5 минут и сообщил, что меня сегодня же после обеда переведут на другое отделение. Так закончилось моё пребывание на 9-ом отделении. Ровно месяц.

7-ое отделение

В связи с переводом на другое отделение я на "семёрке" снова попал в надзорную палату, пребывая в которой целый день опять курил по часам. А ещё оказалось, что на 7-ом отделении тоже 3 кошки! Но, Слава Богу, что аллергии у меня на них не было.

Поскольку я на 7-ое отделение только прибыл, то ни в октябре, ни в ноябре у меня выписной комиссии не было. Она состоялась только в декабре. И, вполне естественно, не выписала меня. Следующую комиссию я ожидаю в июне. А пока ожидаю, печатаю эти строки. Весной 2013 года очередная, проводящаяся раз в год, медико-социальная экспертиза (МСЭ) продлила мне вторую рабочую группу инвалидности.

Выборы на "Арсеналке"

Чтобы получить разрешение от главного врача СПбПБСТИН на передачу на свидании моей тёте CD-диска с моей Книгой для размещения её в Интернете, я предоставил главному врачу копию этого диска. Поэтому я не мог в первоначальном варианте своей Книги писать что-либо плохое о своём пребывании в СПбПБСТИН. Например, о том, как на Арсеналке проходили в конце 2007 года выборы депутатов Государственной Думы и Президента Российской Федерации. А именно "Единой России" и Дмитрия Анатольевича Медведева. Отделение собрали в актовом зале дурдома. На сцене в президиуме разместились члены избирательной комиссии, у которых пациенты-избиратели получали бюллетени и расписывались за их получение. А голосовать надо было на стойке-трибуне, возле которой стояла какая-то врачиха или медсестра с другого отделения в белом халате и указывала каждому подходящему для голосования на графу "Единая Россия" на одних выборах и графу "Медведев Д. А." на других соответственно. Следует вспомнить, что перед выбором "единороссов" каждому пациенту-дураку-избирателю было выдано по пачке чаю и по пачке сигарет. Вот она какая, демократия по-русски! Вот они какие, честные, демократические выборы! Вот они насколько легитимные, эти "единороссы" и Дмитрий Анатольевич Медведев! Когда я про эти выборы рассказал на 7-ом отделении ДПБ, мне один пациент рассказал, что в 2011 году на таких же выборах и на том же отделении СПбПБСТИН медперсонал открыто угрожал, что если в больнице не выберут "Единую Россию" и Владимира Владимировича, то на отделении "закрутят гайки", то есть персонал устроит дуракам "весёлую жизнь".

Выписная комиссия и суд

Вот что интересно заметить. Обычные осуждённые-заключённые, то есть зэки, по отбытии своём назначенного им судом срока в местах лишения свободы выходят на эту самую свободу без геморроидальных проволочек и злоключений, без всяких лишних условий, то есть только потому, что "их звонок прозвенел". В дурдомах же, чтобы перейти на отделение с более слабым режимом, выйти на свободу или выписаться в интернат, необходимо пройти через выписную комиссию и суд, на которых врачи и судьи лезут дураку в душу с вопросами, раскаялся ли он и как он намерен жить дальше после выписки на свободу. Зэки же лишены этой процедуры, то есть их освобождают, даже если они и не раскаялись, и не собираются честно дальше жить.

В июне 2013 года наконец-то я успешно прошёл через выписную комиссию, которая выписала меня в интернат. Повторюсь, заметив, что просто так на свободу комиссия меня выписать не могла, поскольку у меня нет постоянного жилья, то есть потому что я бомж. Эта комиссия состоялась 14 июня, а суд только 13 августа, что является нарушением Закона, предписывающего проводить суд в месячный срок после выписной комиссии. На суде предоставлял меня к выписке на интернат мой лечащий врач с 7-го отделения Сан Саныч. Заведующая 7-ым отделением Октябрина Ивановна тоже присутствовала на этом суде, но она на протяжении всего суда молчала, видимо, полностью поддерживая сказанную Сан Санычем речь. А речь его меня удивила. Он сказал, что я продолжаю болеть шизоаффективным расстройством, что у меня по-прежнему бред, но я перестал представлять опасность для общества благодаря лечению и работе со мной. Также Сан Саныч упомянул в своей речи, что я занимаюсь своей Книгой и намерен её распространять и дальше. Когда мне предоставили слово, я вынужден был пояснить, что то, что мой лечащий врач называет бредом, выражается всего-то в высказывании мной моего желания занять высший пост в нашем государстве после Путина и Медведева (что я имею в виду своё именно царствование, а не президентство, я не уточнял). А моё раскаяние, выразившееся всего лишь в констатации мной факта, что я действительно раскаиваюсь, было для судьи настолько неубедительным, что он даже сделал замечание, что моё раскаяние плохо замечается. Но в моём деле как я мог истинно раскаяться? Признаться, что при повторении ситуации я поступлю иначе, я не мог, поэтому я ещё раз повторил, что раскаиваюсь, признавая превышение самообороны, хотя на самом деле и не согласен, что было её превышение.