Ганнибал

Условия местности, которую выбрал Ганнибал, были для него очень благоприятны. Между горами и озером здесь лежала долина, в которую с запада вело узкое дефиле; у выхода из долины возвышался запиравший выход холм. Сам Ганнибал со своими ливийскими и иберийскими ветеранами расположился на центральных высотах, параллельных берегу; у входа в долину он скрытно разместил всадников и галлов, а на холме у выхода из нее — балеаров и легковооруженных пехотинцев. Вечером накануне боя Фламиний прибыл к озеру, а на следующее утро, едва рассвело, начал движение в ущелье.

Когда римляне постепенно втянулись в покрытую туманом долину, Ганнибал дал сигнал своим частям к одновременному внезапному нападению. Карфагеняне сбежали вниз, и римляне, шедшие в густом тумане, услышав крики противников, поняли, что окружены. Они даже не могли ясно представить себе, что происходит. Бой вели одновременно и с фронта, и с тыла, и с флангов (ср. у Фронтина [2, 5, 24]). Попытки консула построить своих солдат для сражения ни к чему не привели: воины не слышали приказов; многие пытались бежать. Битва приняла такой ожесточенный характер, что сражающиеся не заметили даже страшного землетрясения [Плут., Фаб., 3; Циц., Предв., 1, 35; Плиний, 2, 86; Флор, 2, б]. Сам консул погиб, убитый неким инсумбром Дукариом. После этого римляне обратились в паническое бегство; иные безрезультатно пытались спастись вплавь или заходили в озеро, пока было можно, и там гибли под ударами всадников Ганнибала. Только 6 000 римлян сумели вырваться из этого ада, но были настигнуты и окружены карфагенской конницей, которою командовал Махарбал. Он обещал, что эти римские солдаты будут отпущены на свободу, если сдадут оружие, и римляне сдались в плен. Однако Ганнибал заявил, что Махарбал не имел права давать противнику какое бы то ни было обещание, приказал заковать римлян в цепи и отдал их под стражу галлам. Отпустил он только латинян — союзников Рима, снова повторив то, что говорил много раз: он пришел воевать не с италиками, а с римлянами за освобождение Италии.

Всего, по данным Ливия, который ссылается в этом случае на Фабия Пиктора, римляне потеряли убитыми при Тразименском озере 15 000 воинов. Аппиан исчисляет армию Фламиния в 30 000 пехотинцев и 3 000 всадников [Апп., Исп., 8]; Евтропий и Орозий пишут, что Фламиний потерял убитыми 25 000 [Евтролий, 3, 9; Орозий, 4, 15, 5]; по данным Орозия, 6 000 римлян были захвачены в плен. Среди убитых искали по приказанию Ганнибала труп Фламиния, чтобы предать достойному погребению. 10 000 римских воинов разбежались и теперь пробирались в Рим, 10 000 попали в плен [ср. у Вал. Макс., 1, 6, б]. По Ливию, потери карфагенян составили 2 500; по Полибию — 1 500 [Полибий, 3, 80 — 85; Ливий, 22, 3 — 7,5; Апп., Ганниб., 9 — 10; Зонара, 8, 25]; по Орозию [4, 15, 5] — 2 000 человек.

IV

Диктатура Фабия Максима

Когда Гней Сервилий Гемин получил в Аримине известие о том, что Ганнибал находится в Этрурии и расположился около лагеря Фламиния, первым его намерением, как повествует Полибий [3, 86, З], было соединить свою армию с легионами коллеги и противопоставить Ганнибалу всю мощь римского оружия; однако он не мог это сделать «из-за тяжести войска». Предлог явно надуман. О подлинных мотивах Сервилия можно, конечно, только догадываться; думается, что решающую роль здесь сыграло фактически нежелание Сервилия, ставленника аристократических кругов, оказать действенную помощь Фламинию, вождю демократического движения. Однако оставаться абсолютно бездеятельным Сервилий тоже не мог и поэтому отправил к Фламинию 4 000 всадников под командованием пропретора Гая Центения. Узнав, что произошло у Тразименского озера, Центевий повернул в Умбрию. Тем временем Ганнибал, получив известие о новом противнике, отправил против него Махарбала с отрядом легковооруженных копейщиков и некоторым количеством кавалеристов. Настигнув противника, воины Махарбала уже в первой стычке перебили около 2 000 римлян, а остальных загнали на какой-то холм, окружили и взяли в плен [Полибий, 3, 86, 1 — 5; Ливий, 22, 8, I].

Теперь, после новой блестящей победы, перед Ганнибалом снова возник вопрос: что делать дальше? Именно об этом он совещался и со своим братом, и с приближенными, то есть, по терминологии того времени, «друзьями» — очевидно, с высшим командным составом пунийской армии. В своей окончательной победе теперь, после такого успеха у Тразименского озера, он был вполне уверен [Полибий, 3, 85, 6]; вероятно, именно эта уверенность привела его к мысли отказаться пока от похода на Рим, сосредоточить силы на укреплении своих италийских позиций и боеспособности солдат.

Как бы то ни было, Ганнибал не счел нужным идти на Рим и вместо этого, как рассказывает Тит Ливий [22, 9, 1 — 2], двинулся через Умбрию к Сполетию; опустошив поля вокруг этого города, он подошел к его стенам, но был с большими потерями отогнан. Натолкнувшись на сопротивление и не имея намерения тратить время на осаду, Ганнибал решил отступить и двинулся в Пиценум, где простоял несколько дней, а оттуда к побережью Адриатического моря и далее в Апулию. Там он остановился в районе Арп и Луцерии. По Полибию, Ганнибал прибыл в Япигию, где расположился около Ойбония и откуда совершал набеги на страну давнов [Полибий, 3, 86, 8 — 87, 5; 88, 1 — 6; Ливий, 22, 9].

Понимая, что ему предстоят еще новые бои, главное свое внимание Ганнибал уделял укреплению боеспособности солдат. И люди и лошади переболели у него различными болезнями, в том числе коростой, для избавления от которой он приказал купать их в старом вине. Оружие он заменил на трофейное, римское, захваченное в количестве, достаточном для того, чтобы удовлетворить все нужды карфагенян.

Теперь на своем пути Ганнибал беспощадно грабил и уничтожал местное население. Он отдал приказ убивать всех взрослых мужчин, которые повстречались бы его солдатам. Добычи захватили так много, что ее уже не могли нести за собой, и это удесятеряло силы пунийских наемников, заставляло их рваться к новым сражениям. Очевидно, после Тразименского озера Ганнибал на какое-то время усомнился в возможности привлечь на свою сторону италийских союзников и решил прибегнуть к своего рода тактике «выжженной земли», чтобы запугать потенциального неприятеля. Немного погодя он изменит свою тактику и вернется к прежней военно-политической линии.

Только после битвы при Тразименском озере, выйдя к Адриатическому морю, Ганнибал счел возможным и нужным официально донести карфагенскому совету о результатах почти двух лет войны. Совет Карфагена, в свою очередь, решил сделать все необходимое, чтобы помочь пунийским войскам в Испании и Италии [Полибий, 3, 87, 4 — 5]. Здесь показательно то пренебрежение, с которым Ганнибал относился к высшему органу власти у себя на родине, действуя совершенно независимо от него и даже не очень интересуясь его указаниями и предначертаниями. Трудно в самом деле предположить, что в течение столь длительного времени, одерживая одну победу за другой, Ганнибал не имел возможности так или иначе сообщить в Карфаген о положении дел. Ясно, что он не хотел терять положения бесконтрольного полководца, которое в результате своих боевых операций получил, и делить власть с советом, хотя бы и пробаркидски настроенным. Обратился же он к совету в момент, когда ему понадобилась военная помощь, рассчитывая — и, как показала реакция совета, не без основания — эту помощь получить.

Однако, какими бы соображениями ни руководствовался Ганнибал, предпринимая свое движение к Адриатике и затем на юг, какую бы добычу он ни захватил, как бы силы своего воинства он ни укреплял, в конечном итоге это его движение оказалось выгодным, хотя подобная мысль и кажется парадоксальной, Риму, который еще раз получил самое насущно необходимое — время для восстановления утраченной боеспособности.

При первых сообщениях о поражении у Тразименского озера римляне в большом страхе и смятении сбежались на форум. Женщины бродили по улицам и спрашивали встречных, что это за известие о разгроме получено и какова судьба войска. Наконец, толпа, отправившись к комицию и курии, стала вызывать магистратов, но только к вечеру претор Марк Помпоний вышел к согражданам и сказал: «Мы побеждены в большом сражении». Отсутствие точной информации, как всегда, породило разнообразные толки и слухи. Несколько дней у городских ворот стояли толпы женщин, ожидавших либо прибытия своих близких, либо известий о них. Тревога в Риме еще более увеличилась после того, как узнали о судьбе отряда Центения [Ливий, 22, 7, 6 — 8, 4].