Воспоминания о Тарасе Шевченко

воспоминания — это единственный мемуарный документ о пребывании Шевченко у Ширяева в начале

30-х годов XIX ст.

Ткаченко Федот Леонтьевич (1819 — около 1885) — украинский художник, педагог. В начале 30-х

годов был учеником Ширяева. В декабре 1834 года отпущен помещиком на волю. С 1835 по 1842 год

учился в Академии художеств у К. Брюллова. В 1841 — 1842 годах жил с Шевченко на одной квартире.

Получив звание учителя рисования в гимназиях, выехал на Украину. Преподавал рисование и калиграфию

в Полтавской гимназии. Переписывался с поэтом. Помогал распространять его «Букварь южнорусский».

61

А. Н. Мокрицкий

ДНЕВНИК

(Отрывки)

1837 год

18 марта. Четверг. Часам к 7-ми пошел я к Брюллову. Там были уже Венецианов и брат

его Федор, скоро пришел и Краевский и прочел нам прекрасные стихотворения Пушкина:

«Молитву» — «Господи владыко живота моего», «Русалку», несколько сцен из «Дон-Гуана»

и «Галуб», сцена из быта чеченцев. До 12 часов продолжалось чтение. Когда все ушли, я

остался один, говорил Брюллову насчет Шевченка, старался подвигнуть его на доброе дело,

и, кажется, это будет единственное средство — через Брюллова избавить его от тяжелых,

ненавистных цепей рабства. И шутка ли! Человек с талантом страдает в неволе по прихоти

грубого господина!

31 марта. Среда. Вечером после чаю отправился я к Брюллову с письмом от

Михайлова. Он послал меня за Василием Ивановичем, и, когда тот пришел, я предложил им

рассмотреть дело Шевченко. Показал его стихотворение, которым Брюллов был

чрезвычайно доволен, и, увидя из оного мысли и чувства молодого человека, решился

извлечь его из податного состояния и для этого велел мне завтра же отправиться к

Жуковскому и просить его приехать к нему. Не знаю, чем-то решат они горячо принятое

участие. /68/

1 апреля. Поутру, после чаю, пошел я к Жуковскому и переврал ему приглашение

Брюллова. Вместо завтрего я пригласил его сегодня к трем часам. Досталось же мне от

Брюллова! Ментор мой в красных штанах взъелся на меня так, что я думал — побьет, но у

него гнев, как гроза на небе, после которой всегда бывает вёдро. Так и у него, пошумит,

покричит, да и улыбнется.

2 апреля. После обеда призвал меня Брюллов. У него был Жуковский, он желал знать

подробности насчет Шевченка. Слава богу, дело наше, кажется, примет хороший ход. После

класса был на уроке.

Брюллов начал сегодня портрет Жуковского и препохоже.

Страстная. Сегодня среда. Начал я день так же, как вчера: с утра до обедни — у

Брюллова, после обеда рисовал его бюст...

Чай пил с парубками Сошенком и Шевченком в трактире, вот и все.

29 апреля. После обеда отправился я к Кандыбе... Допоздна просидел я у него.

Возвращаясь от него, зашел к Дементьеву, там застал Виктора Андреевича Трипольского и

Шевченка.

1838 год

8 апреля. На второй день праздника... пришедши домой, приготовлял все нужное к

рисованию портрета... Вечером пошел я к Брюллову.

На третий день утром начал я рисовать Венеру. Скоро пришел Шевченко, и мы

отправились в Эрмитаж. С большою пользою беседовали мы в этом святилище, и сей раз

более, нежели когда, увидел я достоинства в вещах первоклассных мастеров. Вандик,

Рубенс, Веласкес, Гвидо, Аннибал Каррачи и другие, Пуссен, Ван дер Меер, Рейсдаль, Поль

Поттер и Клод Лоррен стали для меня понятнее. Я измерял их талантом Брюллова и

62

удивлялся необъятности его. У всех у них встречал я достоинства великого моего

наставника, а в нем одном узнаешь их всех, как будто бы каждый из них, переходя к

источнику света, завещал ему ту искру божественного гения, которой освещали они путь

своей жизни, те сокровища, которые они стяжали в области искусства. Вечером был у

Брюллова, рассказывал ему о своей прогулке в Эрмитаж. Он очень одобрял ее, советовал

почаще делать таковые, говоря: «Почаще б ходить в Эрмитаж, чем на почту». Как

живописцев выше всех ставит он Веласкеса, Гвидо, Корреджио, Рубенса и Вандика... После

рассуждения об Эрмитаже говорили мы об искусстве вообще и об успехах, созданных

художником в этом искусстве... До двух часов продолжалась наша беседа.

24 апреля. Вчера, порисовавши до 12 часов своего бойца, пошел я к Брюллову, писал

«Бахчисарайский фонтан». Сам хозяин жаловался на сильную боль в ногах, хотел писать, но

не мог. После принудил себя и начал менкен Марии Клеоповой. Разохотился он, писал, но

боялся, чтобы не принесло кого-нибудь, но скоро пришел Жуковский и отвлек его от дела.

После не мог уже он приняться.

Обедал я у Василия Ивановича, после обеда уснул до 9 часов. Пришел Шевченко, потом

Петровский. Спасибо, заняли меня до двух часов.

25 апреля. Часа в два пошел я к Брюллову, застал его в рабочей /69/ комнате с «Пертской

красавицей». Подсел я к нему с цигаркой, он читал, а я слушал. Скоро пришел Жуковский с

графом Виельгорским. Пришел Шевченко, и Василий Андреевич вручил ему бумагу,

заключающую в себе его свободу и обеспечение прав гражданства. Приятно было видеть

эту сцену.

27 апреля. Вчера поутру начал я копировать портрет Жуковского до трех часов. В три

приехал Жуковский для сеанса, а я ушел гулять, обедать. После обеда прилег отдохнуть и

нечувствительно проспал до шести часов, вставши, пошел ходить, по пути зашел к

Тыранову, от него пошел на Петербургскую сторону к Гудиме, от него — к Гребенке, тут я и

заночевал по причине дурной погоды.

28 апреля. Сегодня поутру писал я у Брюллова, как пришедший Путята известил нас, что

наследник в Академии и, может быть, зайдет к Брюллову. Точно, не прошло и полчаса, как

его высочество пожаловал к нам. Мы с Шевченком приняли его, ко мне обратился он с

вопросом о Брюллове, потом смотрел большую картину, — отзывался с похвалою.

Рассмотрев все с большим вниманием, спросил, можно ли пройти в другие комнаты.

Пошли, увидел он портрет Жуковского и был им чрезвычайно доволен. Уходя, велел

показать портрет сестер. Портретами императрицы и Александры Николаевны был очень

доволен, о прочих же отозвался не с похвалою, замечая какую-то гримасу (а того не знает

его высочество, что они сидят для сеанса так дурно, что с художниками могут судороги

сделаться). Уходя, он поручил мне сказать, что жалеет очень, что не видался с Брюлловым.

Когда он ушел, я пошел наверх доложить своему пану о посещении, передал ему в

точности все виденное и слышанное, даже признался ему, что выдвигая портрет

Салтыковой, измял немного драпри на менкене. Надо было видеть и слышать, как загремел

он на меня. Я думал, что он прогонит меня от себя, но, пришедши в студию и увидев, что

вина моя была невелика, призвал меня и ласково стал еще расспрашивать, как все было и

что было говорено.

30 апреля. Вчера поутру, после девяти часов, пошел я к Брюллову писать Жуковского.

Сам Брюллов писал менкен у Магдалины. Пришел Платон Кукольник и, кажется, отвлек его

от дела. В три часа приехал Жуковский. Я ушел обедать и в пять часов, вместо класса,

пошел доканчивать портретец, ан вышло не по-моему: два часа бился я с сюртуком и то

напрасно.

Сегодня только огляделся, что у меня все наврано, и вот я снова перечертил все и,

кажется, приладил как должно. Написал одну руку, другую подготовил. Ох, как трудно

копировать его, зато какая польза подделываться под его правильную кисть. С его работ

учимся смотреть на натуру. В письме у него от начала до конца везде видна кисть, до самых

63

мелких подробностей. Этак не многие умеют читать и передавать натуру — притом