Московские встречи

На столе — планы, схемы, намётки, дневниковые записи, отдельные сюжеты.

Над твоим письменным столом по-прежнему развернут морской флаг — символ зовущих океанских просторов, штормовых ветров и светлой надежды…

Парень с Урала

Майским утром мне позвонили по телефону:

— Разбился Серов.

— Как, разбился?

Несчастье не укладывалось в сознании.

— Разбился вместе с Полиной Осипенко во время тренировочного полёта в закрытой кабине. Недалеко от Москвы. Подготовься к выступлению по радио.

Серов! Анатолий…

Вспомнился праздник на Тушинском аэродроме. Лиловое небо. Зарево бушующего пламени подожжённого аэростата. Беглый огонь зенитных орудий. Окружённый белыми дымками разрывов, «вражеский» разведчик уходит на сторону расположения «своих» войск.

Со старта ему вдогонку срывается дежурное звено истребителей.

Всё это я вижу с самолёта, успев вовремя подняться в воздух.

Неожиданно из-за леса, прижимаясь к самой земле, на аэродром обрушивается грозная лавина «неприятельских» штурмовиков. С диким грохотом рвутся фугасные бомбы, в секунду взлетает на воздух ангар, чёрный дым поднимается к облакам. Люди, пригибаясь, бегут через поле, стараясь скрыться от смертоносного огня спаренных пулемётов.

Бой, разработанный Чкаловым, по традиции повторяется каждый год. Над самой землёй, в дыму, над ангарами завязывается схватка истребителей. С угрожающим рёвом разворачиваются скоростные машины, набрасываясь на самолёты противника. Бой идёт одновременно на разных высотах. То одна, то другая, оставляя в небе дымные шлейфы, падают пылающие машины. Бой скоротечен. «Вражеский» аэродром разбит. После минутного перерыва, как бы подтверждая высокое боевое мастерство советских лётчиков, в зону аэродрома врезается пятёрка скоростных истребителей. Они пронзают воздух с быстротою молнии. Трудно поверить, что в этих летающих снарядах живые люди. Пятерку ведёт Герой Советского Союза полковник Анатолий Константинович Серов. Вслед за ним проносятся его товарищи — Смирнов, Якушин, Иванов и Рахов. Строем, будто связанные, они демонстрируют своё виртуозное мастерство в технике высшего пилотажа. Самолёты-стрелы проносятся над головами зрителей, в секунду набирая километровую высоту и тая буквально на глазах в необозримой небесной глубине. Этот фантастический полёт пятерки вызывает всеобщее восхищение. Как острые кинжалы, отвесно вонзаются истребители в синий воздух и, распоров его, с рёвом уходят к невидимым звездам.

Праздник окончен. Мы возвращаемся с Анатолием домой на его «Крейслер-Империале» — машине новейшей модели, подаренной ему в Испании.

Серов разгорячён, его весёлый, яблочный румянец во всю щеку не остывает и на земле. Он ведёт машину на захватывающей дух скорости.

Серов вырос на Урале, в семье горняка. Отец работал в шахте по добыче медных руд. Семья была большая — два брата и четыре сестры. Анатолий учился в школе-девятилетке. Он пионер. Но пионер особого склада — любил поспорить и подраться. Водил дружбу с беспризорными ребятами из шайки «министров». Это был живой, здоровый, смелый и в сущности неплохой пионер. Его выбирают вожатым звена, потом вожатым отряда.

Окончив пять групп девятилетки, Анатолий поступает в школу ФЗУ. Школу он заканчивает сталеваром по рельсовой части.

Юноша увлекается спортом. Дни его загружены общественной работой: он член районного фабзавкома профсоюза металлистов и председатель бюро районного совета физкультуры.

…Раскладываю на столе папки с фотографиями и записями о Серове. Вот он курсант Вольской теоретической школы. На юношеском лице добрая полуулыбка. Руки большие, рабочие. На запястье маленькие часики. Заветные голубые петлицы с серебряными птичками. Значков различия ещё нет. Курсант.

Бегло записанный рассказ Серова о его авиационной юности.

«Впервые аэроплан я увидел в каком-то старом журнале. Решил по картине сконструировать свой аппарат. Построил. Забрался с аппаратом на крышу сарая и спрыгнул… У меня и сейчас левая нога короче правой — это от первого полёта.

Однажды прилетел на наш завод одномоторный «Юнкерс». Я с таким азартом лез к самолёту, что схлопотал от механика по шее. С этой встречи я уже считал себя причастным к авиации.

На здоровье не жаловался, с утра до ночи гонял на лыжах, на двадцатикилометровую дистанцию по пересечённой местности был чемпионом округа.

Летать учился в Оренбурге. Моим инструктором был Вася Бушев. Славный такой… Когда я учился в теорке, то с дисциплиной не ладил. Все время получал внеочередные наряды: сказывалась давняя дружба с «министрами» — вольный спортсмен, я ездил, куда хотел! А тут вдруг строгая воинская дисциплина. Даже удирать хотел… Теорку закончил с взысканиями, а в лётной — пять поощрений получил! Помню, как только вывели нас на аэродром, как увидел перед собой учебный самолёт — всё померкло, так зажглось сердце. «На всё пойду, только б не отчислили!»

Бушев сразу угадал в молодом курсанте будущего лётчика. Школьные инструкторы, как правило, хорошие психологи: с первого же полёта они безошибочно могут определить талант и характер ученика — смел ли он, осторожен, труслив или бесшабашен.

Лётную школу Серов оканчивает «на отлично». Через полгода он уже командир звена истребителей.

На снимке молодой улыбающийся лётчик, вероятно, вернувшийся после удачного полёта. Очки подняты на лоб. В петлицах уже четыре кубика — командир звена! Немаловажная деталь — белоснежный, отглаженный подворотничок.

В звене Серова два лётчика — Власов и Сидоров. Звено знаменито по всему Дальнему Востоку — летают, как боги. В армейских соревнованиях они занимают первое место. Строем звено выполняет одновременно все фигуры высшего пилотажа, — тогда это было боевой новинкой.

Однажды на высоте в пятьсот метров, на боевом развороте, у Серова загорелась машина. Огонь обжигал лицо, злые языки пламени, как змеи, пробегали по полу кабины. Машину немилосердно трясло. Прыгнуть и спастись на парашюте, — он имел на это полное право, но разве нельзя посадить машину?!

Волоча за собой дымный хвост, лётчик с большим трудом дотянул до аэродрома. Пожар затушили уже на земле.

А через три дня на этом же истребителе Серов снова поднялся в воздух.

За отвагу и мужество молодой командир получил благодарность в приказе и награду.

— В другой раз в групповом полёте у меня в воздухе оторвался элерон, — рассказывал Анатолий. — Машину пришлось выводить ногой. Посадил…

Подмосковная весна. Соловьи. С лётчиком Таракановским лежим на травке в берёзовой роще авиагородка. Таракановский — друг Серова. Мне кажется, что близкие друзья всегда могут рассказать о товарище что-то гораздо большее, нежели он сам. О себе как-то неудобно и нескромно.

То и дело над нами в высокой весенней синеве прочерчивают пространство скоростные истребители. Таракановский лежит на спине и тоже смотрит в небо. Я внимательно слушаю его рассказ.

— С Анатолием мы дружим более двух лет. Познакомил меня с ним Пётр Горячев, они вместе учились в Воздушной академии. Все трое мы — холостяки. Комната Серова на втором этаже. А мы с Горячевым живём внизу. У нас разработана своя сигнализация. По трубам. Свой код. Когда в столовую. Когда в гости. Когда ему к нам необходимо спуститься, когда нам к нему. Есть и аварийный сигнал — SOS.

Хороший был лётчик Горячев, да погиб. Анатолий очень переживал его гибель. Он был друг верный и преданный. Горячев, в прошлом беспризорник, был сверстником Анатолия. Его воспитали чужие люди. Парень он был задушевный, много горя хлебнул в жизни. И поэтому ценил дружбу. Характеры у них были полярно противоположны: Анатолий — живой, горячий, Горячев — тихий, спокойный и необыкновенно мягкий. Однако Серов его всегда слушался.

Большие были приятели.

Самолюбие никогда не позволяло Анатолию быть вторым или третьим. Ни в чём. В технике ли пилотирования, в спорте, в танцах — всюду быть первым! Когда я приехал, он был здесь чемпионом по лыжам. Узнав, что я тоже неплохо бегаю, Серов заволновался. И вот, когда выпал снег, мы схватились с ним в поединке. Поглядеть со стороны, техника бега у него будто и корявая, но он может шутя пробежать двадцать — тридцать километров. Вынослив, как бык. Приятели — приятели, а на лыжной дорожке — дружба в сторону! Он может и на лыжу наступить, и палку в кольцо вставить, лишь бы вырвать победу. А если он впереди, и попытаешься его обогнать, ни за что не даст обойти. В каждом пустяке — он боец. Бегает Анатолий всегда с открытой головой. Голос хриплый. Охрип он в звёздном пробеге, шёл в команде и на последнем этапе Ярославль — Москва простудился. С тех пор в голосе у него осталась постоянная хрипотца.