Записки солдата

Тому, что он студент, по болезни опоздал на учебу и раньше жил в этом доме, я поверил. Дом был частный и совсем недавно по ходатайству школы горсовет предоставил бывшему домовладельцу лучшую квартиру. Хотя мне и показались подозрительными чемоданы и узлы, которых было шесть — восемь штук и едва ли они могли быть собственностью студента, но безукоризненное поведение, просьба оставить в доме до утра хотя бы вещи, убедили меня, что ему можно поверить.

Вскоре пришла жена. Посоветовавшись с ней, мы разрешили ему заночевать у нас. Он разделся, и все стали готовиться пить чай.

В квартире еще не было электрического света, горела керосиновая лампа. Только сели за стол, как к нам постучали. Зашел начальник административно-хозяйственного отдела школы Рудаков и электромонтер с городской электростанции включить свет. Электромонтер сразу узнал нашего гостя и спросил:

— А ты, Ивашко, зачем здесь?

Студент вместо ответа ударил по керосиновой лампе, в темноте кого-то сбил с ног и бросился бежать. Мы сначала растерялись, затем начали погоню.

Взять его удалось только минут через тридцать-сорок. Привели ко мне в квартиру. Вызвали милицию. И тут выяснилось, что Ивашко — крупный вор, в Кустанай прибыла их целая группа с крадеными чемоданами и узлами. Они ограбили в поезде несколько пассажиров и в городе Троицке священника. Среди краденого были кресты, чаши и другое серебро.

Дом, в который я вселился, раньше был воровским центром — «малиной». Группа Ивашко еще не знала, что хозяева дома заменены, и вор попался случайно. Электромонтер раньше работал в уголовном розыске где-то в областном центре и там встречался с Ивашко.

Так состоялось мое первое знакомство с воровским миром Кустаная.

Первый год было тяжело. Знакомился с преподавательским и командным составом школы, с их методикой ведения занятий, привычками. Вникал во все процессы учебной работы. Мой рабочий день продолжался от подъема и до отбоя. Трудности усугублялись еще и тем, что я не знал казахского языка, на котором говорили и в школе и вне школы. Изучение языка давалось с трудом, ему я уделял много времени.

Начальник школы Успанов часто выезжал в Алма-Ату и Актюбинск на различные совещания и конференции. Кроме того, он был большим любителем охоты. Всякие служебные и неслужебные поездки сочетал с посещением дальних лесов и озер.

В летнее время, когда все уходили в отпуск, многие преподаватели и строевые командиры с семьями выезжали в район школьного подсобного хозяйства. Оно находилось в тридцати пяти — сорока километрах от Кустаная. Каждой семье выдавалась военная палатка. Семьи размещались в лесу, отдыхали, а некоторые в меру возможностей работали на полях подсобного хозяйства.

С городом и многими жителями Кустаная я быстро познакомился. Особенно подружился с райвоенкомом Бахтигуловым. Он часто бывал в школе. Узнал и прошлое Кустаная. В 1918—1919 годах борьбу за Советскую власть здесь возглавляли известные вожаки, такие, как Л. И. Таран, достойные наследники легендарного батыра Амангельды Иманова. Город имел богатое революционное прошлое.

В Кустанае были и свои оригиналы. Помнится такой случай. Как-то ко мне зашел и представился человек небольшого роста в старой офицерской форме, только без погон.

— Военврач бывшей колониальной администрации в Средней Азии Литвиненко Николай Степанович. Окончил ее императорского величества Марии Федоровны медицинский институт в Петербурге. В данное время живу в Кустанае и нигде не работаю. Я уже был у начальника школы и заместителя его по политической части и по их совету обращаюсь к вам и прошу вашего ходатайства перед командованием зачислить меня врачом в школу.

Я не возражал. Тем более что школьный врач Макраусов по болезни уволился. Н. С. Литвиненко приняли на работу. Это был грамотный, наблюдательный, остроумный человек. Исключительно честный, внимательный, трудолюбивый, дисциплинированный. Хорошо знал жизнь народов Средней Азии. Он сразу завоевал авторитет как специалист своего дела.

Женат он был на графине Анне Александровне Кочетковой. У них было четыре сына. Пищу готовил всегда сам. Ел за столом — и даже в гостях — только стоя.. Страстный охотник и, как все охотники, любитель анекдотов. Теперь пенсионер, живет в Алма-Ате.

Кустанай расположен в степной части Западной Сибири, леса находятся от него на значительном расстоянии. Потому всегда проблемой была заготовка дров. А их требовалось много.

Особенно запомнилась зима 1932/33 года. Полагаясь на обещанный перевод в Алма-Ату, школа запасов топлива не сделала, а зима наступила холодная. По разрешению горсовета разбирали даже бросовые дома. Но и их не хватило. Школа оказалась в затруднительном положении. Тогда отпустили нам лес на корню за 80—100 километров от Кустаная. Начальник школы решил послать меня во Владимировский сельсовет, на территории которого был отпущен лес, чтобы я на месте организовал вырубку и отгрузку дров. Дали надежную лошадь начальника школы, на которой он бывал во Владимировке и окрестностях. Лошадь могла в случае чего сама найти путь домой и к ближайшему населенному пункту.

В тридцати пяти — сорока километрах на пути к Владимировке находилась деревня Рыбное. Здесь мы и заночевали у члена сельисполкома. Фамилии его сейчас не помню. Был он уже в годах, жил вдвоем с женой. Единственный сын, красноармеец, погиб в борьбе с басмачами. Хозяин и его жена были очень приветливые, разговорчивые, гостеприимные люди. К тому же они нашли, что я очень похож на их сына. В доказательство показали несколько его фотографий и стали меня звать сыном. Я не перечил и, в свою очередь, называл их отцом и матерью. Мы долго беседовали за чаем, и хозяин рассказал массу случаев из его жизни.

Он и его жена родились в этой деревне, все знали о здешних краях и старожилах. От них я впервые услышал о неписаном законе сохранять от урожайных лет одну треть немолоченной пшеницы или ржи на следующие один-два года, как резерв хлеба и корма скоту. Рассказали нам о суровых зимах, буранах, когда из-за сильного ветра никто не выходит на улицу, а кормить скот люди пробираются, держась за веревку, натянутую от дома к сараю. Многое узнал о волках, которые, не боясь, расхаживают по деревне, врываются в сараи и даже в дома. Люди носят топоры за поясом, а в поездки обязательно берут с собой железные вилы.

Однажды хозяин возвращался из Кустаная домой. Лошадь была молодая, сильная. Снега в ту зиму выпало много, и с проторенной дороги съезжать в сторону было опасно — не выедешь. И вот километрах в двадцати от Рыбного ему встретились два волка. Лошадь вздыбилась, начала храпеть. Повернуть назад — значит, засесть в снегу и отдать на растерзание зверям лошадь. Хозяин удержал ее. Волки разошлись по обе стороны и метрах в десяти сели в снег. Он взял вилы в правую руку, а левой стал управлять лошадью, приговаривая:

— Но, милая, но, вперед, вперед, но.

Поравнявшись с волками, лошадь рванулась вперед и понесла. Вожжи выпали из руки, хозяин опрокинулся, но ноги зацепились за перекладины в розвальнях, и он, как привязанный, потянулся на спине за бешено скачущей лошадью.

Вилы, шапку и рукавицы потерял сразу. Тулуп вскоре протерся и слетел. Пиджак и белье ссунулись на голову. Спину и руки изрезал кочками и неровностями дороги. Ожидавшие его жена и сын освободили ноги хозяина, внесли в дом и тут же с помощью соседей увезли в больницу Кустаная, где он пролежал более месяца.

Волки преследовали хозяина до тех пор, пока не остался лежать на дороге тулуп. Его наполовину съели. Овчинные рукавицы и шапку не нашли, видимо, тоже съели.

Во Владимировку мы добрались на следующий день. Организовали вывоз дров и отправились в обратный путь. Отъехали не больше двенадцати километров, как начался сильный снегопад, перешедший в буран. Днем в степи стало темно. Лошадь сбилась с дороги и шла целиной, часто останавливалась. Ее почти не было видно, — так крутил снег.

Нас ехало двое — я и начальник административно-хозяйственной части Рудаков. Одеты мы были в полушубки и тулупы, на ногах — валенки. Сидеть в санях стало неудобно, снег попадал под тулуп, в рукава и даже в валенки. Тогда один ложился в сани, а второй шел сзади, держась за веревку.