Всеволод Вишневский

Когда стало известно, что комсомол объявил шефство над флотом, Вишневский, находясь в заграничном плавании на судне «Океан», с радостью воспринял эту весть. Впрочем, не он один: после принятия радиограммы в открытом море вся команда собралась на импровизированный митинг и с воодушевлением решила переименовать свой корабль в «Комсомолец». С тех пор Всеволод внимательно следит за развертыванием шефства комсомола над Рабоче-Крестьянским Красным флотом.

В брошюрах он рассказывает об этом патриотическом движении молодежи, широко привлекая для иллюстрации своих мыслей яркие примеры из жизни: «Комсомольцы рвались во флот всеми силами. Помнится, как однажды в зимний день к нам, в Балтийский флот, пришел тамбовский комсомолец Тихон Обивальнев. Он почему-то не попал в партию, которая отправлялась во флот, и решил идти самостоятельно. Весь путь из Тамбовской губернии до Ленинграда он проделал пешком. Парень шел по морозу 19 суток, голодал, ночевал в поле, но все-таки своего добился. Товарища Обивальнева во флот приняли».

А спустя несколько лет в радиогазете «Красный моряк», говоря о практической помощи комсомола флоту, Вишневский с удовлетворением отметил: «Сегодня шесть лет шефства. Первый пыл, конечно, остыл. Он сменился ровным постоянным хорошим огнем работы. Такой огонь держат в топках кораблей умелые кочегары…»

Как вспоминал Николай Чуковский, во время финской кампании, в декабре 1939 года, они с Вишневским встретились в Политуправлении Балтийского флота. Всеволод Витальевич предложил зайти к нему и почти сразу же заговорил о войне, о международном положении. «Так бывало всегда и потом, — писал Чуковский, — при всех наших встречах до сорок пятого года, — оставшись со мной наедине, он говорил не о личном, не о бытовом, а о мировом, всеобщем, историческом — о войне. Никогда мне не приходилось встречать другого человека, для которого мировое, всеобщее было бы до такой степени своим, личным. Это была у Вишневского удивительная черта, определившая и всю его судьбу, и все его творчество, резко отличавшая его от других людей».

Тягая особенность мировосприятия обусловила и частоту обращения к международной тематике в журналистском и литературном творчестве. И даже в дневниках, которые велись Вишневским в годы Великой Отечественной войны регулярно, немало страниц отводилось анализу, рассмотрению различных вариантов, поворотов «большой», международной политики. Все это необходимо было прежде всего для «внутреннего пользования», ему словно чего-то не хватало, если не была ясна обстановка в мире. Ну и конечно же, во имя практических нужд — для подготовки устных речей и радиовыступлений, статей для печати.

Однако, пожалуй, только в двадцатые годы выход его размышлений на международные темы был столь щедрым по числу публикаций в газетах и журналах.

Революционное движение в странах капитала, порою скрытые, но всегда агрессивные, своим острием направленные против Страны Советов военные, дипломатические и пропагандистские маневры и кампании империалистических государств-хищников — об этом писал Вишневский в статьях и обзорах «На Балканах разгорается пожар», «Опасность не изжита», «Морская конференция в Риме», «Не забывайте, сэр, о 19-м годе!» и ряде других.

Он учится дорожить фактом, документом, цифрой. Стремится писать экономно, кратко. Уже после двух-трех лет газетной практики его профессиональное умение заметно возросло. Статьи двадцатых годов построены, как правило, на широкой фактической основе, события в них поданы крупно.

Английский морской журнал «Нэвэл энд Милитэри Рексод» поместил 27 июня 1928 года статью, из которой ясно что англичане пытаются втянуть Германию в антисоветский блок. Вишневский дает полный перевод и вначале предоставляет читателю возможность самому подумать над содержащимися в статье фактами и мыслями. Затем выдвигает свою точку зрения, вскрывает намеки и особые обороты, характерные для английских политических писаний. Избранная для этого форма весьма любопытна — условный монолог — обращение Великобритании:

«Германия, развивай свой флот, стереги Балтику от Красного флота. Англия в этом случае не будет препятствовать развитию морской германской силы».

Любой флот (и торговый и военный) нуждается в базах. «А баз у тебя, Германия, в океанах нет. Были и все вышли. Так вот, если будешь послушной, может быть, тебе и устроим. Какую-нибудь колонию выделим. Только старайся…».

В конце статьи, а называлась она «Поднатчики из Лондона», автор окончательно разоблачает тех, «кто сует в руку нож» Германии для нападения на СССР.

Пожалуй, ни одна дискуссия на флотские темы в то время не обходилась без участия Вишневского. Да и любой газетный материал, задевавший за живое, вызывавший несогласие, внутреннее сопротивление, побуждал его браться за перо. В марте 1928 года в «Красном Балтийском флоте» был напечатан очерк Б. Рундольцева «В штормах». Прочитал его Всеволод и вспыхнул. Как же может автор предлагать такое: «Если во время гибели корабля от каких-нибудь причин в тихую погоду еще можно спастись, спустив шлюпки и выбрасываясь в кругах и спасательных поясах, то в бурную погоду такие меры совершенно бесполезны. Уж если до этого дошло, то лучше уходи, в каюту и жди спокойно, когда окажешься на дне морском».

Спустя несколько дней «КБФ» помещает взволнованный, страстный отклик — статью «Не надо уходить в каюту». Приведя ряд цитат из очерка Рундольцева, Вишневский возмущается позицией автора, напоминающей рапорт князя Меншикова, посланный Петру Великому после шторма в Ревеле и гибели ряда судов в ноябре 1716 года. Меншиков, в частности, писал: «Когда так воля божеская благословила, и мы сему элементу противиться не можем. К чему можно взять за экземпляр (пример) случай одного испанского короля, который, увидев, что около трехсот кораблей, отправленных против англичан, штормом разбило, такой ответ учинил: „Я-де отправил оный флот против неприятеля, а не против бога и „элемента““».

Вот так «столкнув», сопоставив две выдержки — из очерка Рундольцева и донесения двухвековой давности, — публицист делает вывод: и там и здесь — покорность и смирение. «Отвергаем их. Надо всегда держаться до конца, надо свирепо защищать корабль. Если он гибнет — до конца бороться за свою жизнь, за спасение имущества». История флота дает множество разнообразных примеров того, как моряки «хорошей выделки» добивались успеха в схватке со стихией. «Кое-кому из стариков памятен случай с одной из балтийских подлодок. Лодка затонула „всерьез и надолго“. Уже не было, казалось, никаких средств спасения. Оставалось действительно ждать смерти и удушья. Но и тут человеческое упрямство, человеческая мысль нашли выход из положения. Люди начали выбрасываться (выстреливаться) наверх через торпедные аппараты…

Думается, что правило „держись до конца“ является и правилом краснофлотцев. „Уходить в каюту“, если бьется в груди сердце, если мозг еще командует телом, — мы не будем. Так, друзья».

Да, правило это было незыблемым для тех, кто закалился в боях революции и гражданской войны. «Свирепо защищает свой корабль», упорно борясь за жизнь, за место в строю, Николай Островский. Он добьется своего и, когда роман увидит свет, скажет: «Из бесполезного партии товарища стал опять бойцом». От поколения Вишневского, прошедшего первую мировую и гражданскую войны и начавшего строить новую жизнь, третье десятилетие XX века потребовало величайшего напряжения всех духовных и физических сил. И уж он-то, Вишневский, определенно «не уходил в каюту», он всегда в гуще решающих событий.

Если попытаться определить особенности его журналистского творчества, то, пожалуй, главными будут убежденность и политическая целеустремленность; публицистическая заостренность, достигаемая различными средствами, в том числе меткой иронией, переходящей порою в сарказм, страстным отстаиванием своей позиции, широкое использование принципа беседы с читателем, приемов прямого обращения, разговорной речи; живой и сильный темперамент, выказывающий себя и в статье, и в коротенькой заметке.