Коричневая трагедия

То, что две берлинские студентки, ничуть не озабоченные сексом, обозвали меня «французской свиньей», еще не значит, что отношение к нам полностью переменилось. И все же подобные вопли души не лгут.

Сопоставьте эту бытовую зарисовку с жанровой картинкой, которую я показал вам вчера, разыгравшуюся в двух шагах, на выставке «Die Front». Старая дама, учившаяся целиться из пулемета, и эти две студентки, внешне такие разные, объединены мистическими узами. Эти узы — ненависть.

Они нас ненавидят. В нашей стране старушки готовятся к благочестивой кончине, а у девушек на уме один флирт. Что ни говори, разница очевидна.

IX. Холодные сердца

Гектор фон Л., один из моих венских друзей, проездом в Берлине. Он назначает мне встречу в кафе «Эдем». В прошлом драгунский офицер австрийской армии, Гектор сохранил связи в немецкой кавалерии. Он скорее германофил и не питает ни малейшей враждебности к национал-социализму, поэтому мне кажется, что он лучше, чем кто бы то ни было, способен ответить мне на такой вопрос:

— Как настроен рейхсвер [4] по отношению к гитлеризму? Что думают кадровые офицеры о нацистских «генералах», которым обязаны подчиняться? Добровольно ли склоняется старая аристократическая «зеленая» армия перед этой новой, плебейской, «коричневой», которая ее затопила?

Австриец отвечает без колебаний:

— Вы неверно ставите вопрос. Вернее, вы рассматриваете проблему на французский лад, исключительно с сентиментальной точки зрения. На самом же деле проблема имеет две стороны.

Во-первых: питают ли офицеры рейхсвера, особенно офицеры-дворяне, симпатию к национал-социалистическим кадрам? Отвечу вам: нет.

Во-вторых: заинтересованы ли эти офицеры в поддержке Гитлера? Отвечу вам: да.

В подкрепление этого оригинального тезиса Гектор фон Л. подробно пересказывает мне то, что говорилось в его присутствии несколько дней назад, и эти речи оказались настолько характерны, что он их принял к сведению. Он охотился в Вестфалии на землях крупного промышленника. На обед в узком кругу приехали несколько офицеров из кавалерийского полка, стоявшего в соседнем городке. Двое из них были с женами.

Если хотите, назовем их имена: ротмистр фон Бенков с супругой, обер-лейтенант фон Штерблинген с супругой. Три молодых лейтенанта, фон Дрота, Дирк цу Диркенхайм и фон Розен.

Обильные возлияния. Stahlton, сальные шуточки, уместные на конюшне, — древнее немецкое рыцарство этого тона ничуть не боится. В конце концов австрийский гость завел разговор о Гитлере.

В любой другой компании все напустили бы на себя серьезность. Каждый бы пробормотал на ухо соседу нечто лицемерно-хвалебное. Разве можно быть уверенным, сидя среди нацистов-буржуа, что сосед не состоит на жалованье в хваленой политической полиции?

Квадратное лицо ротмистра, капитана фон Бенкова, выдубленное ветрами во время бесчисленных скачек, выражает иронию, он бормочет сквозь зубы:

— У этого типа (Гитлера) есть не только пылкая любовь к народу, которую сегодня необходимо демонстрировать в Германии. Не такой это бесхитростный крестьянский паренек, как его нам изображают. У него в башке имеется холодный изощренный ум.

Лейтенант фон Розен закуривает папиросу и выдыхает между двумя затяжками:

— А мне нравится, что мы в рейхсвере единственные не обязаны его обожать и за него голосовать. Вы держите дома портреты Гитлера? — Все с улыбкой уверяют, что нет, не держат. — И я не держу, — подхватывает он. — Наверно, нигде не найдется так мало свастик и всех этих фетишей, как в наших офицерских казино. У нас патриотизм в крови, в конце-то концов. Нас можно не поучать каждую минуту насчет того, что делает небожитель.

— С моим мужем приключилась забавная история, — вступает мадам фон Бенков, хорошенькая жена ротмистра. — К нему явился тип в коричневой рубашке. Он хотел, чтобы наш эскадрон подписался на гитлеровскую провинциальную газету. Этот человек уверял, будто идеалы рейхсвера должны совпадать с идеалами коричневой армии…

Тут мадам фон Бенков начинает смеяться:

— Господи, какой он был грязнуля, этот нацист. От него буквально воняло. Муж выставил его за дверь.

— Пинком под зад, — уточняет ротмистр. — И пока все веселятся, добавляет: — К счастью, у нас в кавалерии пинков под зад никто еще не отменял.

Тут вмешивается г-н фон Дрота:

— У Гитлера наверняка есть какие-то тайные замыслы. Это чувствуется. Мы, конечно, хохочем (sic!) над бесконечными трюками, которые он проделывает, чтобы угодить народу. Естественно, на его сторонников это производит впечатление. Но я лично знаком с несколькими князьями, которые его принимают. И с несколькими урожденными княгинями, которые ищут его дружбы (wirkliche Prinzessinen die ihm herumlaufen). Он лавирует среди них, словно для этого родился. Он далеко не такой простак и крикун, каким кажется.

Дирк цу Диркенхайм пожимает плечами:

— Уж эта его популярность!..

Разговор о Гитлере продолжается:

— Его насильно окунули в массы. Ему полагается разыгрывать из себя этакого крестьянина, сына народа. На самом деле все это вранье. Он душой и телом принадлежит мелкой буржуазии. Когда он пускает пыль в глаза и, нарядившись в свои старые одежки, празднует в Мюнхене годовщину образования своих штурмовых отрядов, это никого не вводит в заблуждение. Все знают, что он должен школить народные массы, как унтер-офицер школит норовистую кобылу.

Ни благородные дамы, ни офицеры не возражают.

Но вот молоденький Розен замечает, что, избавив Германию от демократической заразы, Гитлер все же оказал стране услугу. И тут ротмистр восклицает:

— Эта услуга важнее всего, что сделал Бисмарк!

— Нет, — возражает фон Штерблинген, — Гитлер 20 января и Бисмарк в Страсбургском договоре преследовали одну и ту же цель, ту самую, к которой стремились Фридрих, Лютер и Гогенштауфены. Они строили истинную Германию.

И все пылко выражают согласие.

Затем промышленник включает радио. Разумеется, репродуктор изрыгает очередную речь — не то Геринг, не то Геббельс, не то сам Гитлер.

— Довольно политики, — стонут дамы.

Хозяин крутит ручки настройки и вместо бесконечного красноречия не без труда находит джаз-банд из лондонского «Савоя».

Австрийский приятель умолкает, и тогда я спрашиваю:

— Так значит, по вашему мнению, в рейхсвере нет никакого подспудного недовольства?

В ответ Гектор фон Л. веско произносит:

— Среди младших офицеров, армейских офицеров недовольства нет. С другой стороны, ничто не доказывает, что его нет и среди генералов. Как ни странно, во времена парламентаризма их положение было прочнее, независимее. Они были чем-то вроде теневого правительства. Весьма могущественного правительства. Ну, а теперь…

В сущности, отношения между «зеленым» Главным штабом и «коричневым» Главным штабом далеко не всегда так безоблачны, как хотелось бы думать нацистам.

Вместе с тяжелой промышленностью этот Главный штаб создал, финансировал, экипировал «коричневую» армию.

Гитлеру позволили пополнять ряды своей армии добровольцами, «черным» рейхсвером [5], «Фронтбаном», всеми неявными силами, которые военным удалось спасти от разгрома — теперь они стали опорой национал-социализма, среди них он вербовал кондотьеров и даже наемных убийц. Тем временем генералы, по примеру Людендорфа, видели в бывшем «мазиле» не более чем простое орудие военного реванша. А Гитлер, помимо этого, стал мессией для среднего класса, для крестьян и олицетворением заступника для деклассированных элементов. Следствием этого стало общественное движение. Проникнутое демагогией народное ополчение избрало своих собственных вождей. Нацистский милитаризм пытается — и будет пытаться впредь — избавиться от опеки «старых генералов».

Разумеется, конечная цель у них одна и та же: раздвинуть навязанные границы, разбить цепи, заставить победителей 1918 года возместить побежденным выгоды от их победы с процентами и процентами на проценты.