Готфрид Келлер

Чтобы увидеть этот сдвиг, достаточно прочесть его письма из Гейдельберга (1848–1850 годы), из Берлина (1850–1855 годы) и записи, сделанные в те же годы. В Гейдельберге он непосредственно воспринимает все события; в Берлине он — иностранец, путешествующий для того, чтобы обогатить свои знания, и, возвратясь на родину, принять активное участие в ее общественной жизни. Самые значительные произведения Келлера возникли как раз в это время (хотя тематика их часто взята из более раннего опыта); можно поэтому сказать, что уход от впадающей в реакцию Германии и обращение к швейцарской демократии как главной жизненной основе определили содержание и форму всего творчества Келлера.

На поверхностный взгляд может показаться, что отход Келлера от интересов других стран немецкого языка есть нечто, напоминающее немецкий литературный провинциализм. Без сомнения, именно это кажущееся сходство привлекло к Келлеру глубокие симпатии представителей провинциального направления (в первую очередь Теодора Шторма). Но Келлер не прятался в глуши немецкой провинции, чтобы там с глубоким недовольством или покорностью судьбе, отвернуться от социальных проблем; он возвратился на свою демократическую родину, и отныне ее общественная жизнь стала центром его интересов как человека и писателя.

Само собой разумеется, и в Швейцарии старые общественные отношения разлагались под влиянием капитализма. Но, во-первых, это отрицательное воздействие капитализма лишь гораздо позднее стало в Швейцарии настолько значительным и очевидным, чтобы оказать влияние на творчество Келлера («Потерянный смех», 1874 год, и «Мартин Заландер», 1886 год); во-вторых, — и это еще важнее, — развитие капитализма не сопровождалось в Швейцария политически и социально реакционным, унизительным для демократической буржуазии компромиссом. Келлер пережил только начало капиталистического разложения старей швейцарской демократии.

Так, значит, Келлер — швейцарский национальный поэт, своеобразие которого объясняется его цюрихским происхождением? — Сам Келлер всегда протестовал против такого мнения. В первом варианте «Зеленого Генриха» есть интересная беседа между героем и южно-немецким графом, демократом, учеником Фейербаха. Герой романа (и Келлер его устами) заявляет себя пламенным приверженцем швейцарского республиканского строя и готов ценою жизни защищать независимость Швейцарии от посягательств Германии. Но на вопрос, является ли он сторонником швейцарской национальной литературы, швейцарской национальной культуры, он (и Келлер в его лице) отвечает: «Многие из моих соотечественников действительно верят в швейцарское искусство и литературу, даже в швейцарскую науку. Но поэзия пламенеющих Альп и альпийских роз скоро истощается, и несколько хороших битв воспеть недолго. К стыду нашему, нам приходится все застольные тосты, мотто и изречения на общественных торжествах заимствовать у Шиллера, который остается лучшим источником для удовлетворения таких потребностей». По мнению Келлера, науке и литературе необходимы большие масштабы, обширная арена. Поэтому литература каждой из трех частей Швейцарии является составной частью литературы той великой страны, с которой она связана по языку и духовной культуре — Германии, Франции или Италии.

В вопросе о швейцарской литературе Келлер твердо держался этой точки зрения. Очень характерный факт: только один единственный раз позволил он напечатать несколько своих стихотворений в швейцарской антологии. Это позволение он объяснял «теперешним необычайным бессилием Германии» (речь идет о 70-х годах) и тут же прибавил: «Но я никоим образом не хотел бы оказать поддержку вечным основателям швейцарского литературного кустарничества».

Итак, Келлер считал швейцарскую литературу частью французской, немецкой или итальянской литературы. Он — немецкий писатель, так же как женевец Руссо — французский.

Но в то же время он — цюрихский демократ, как Руссо был последователем женевской демократии. Руссо противопоставлял демократическую Женеву французскому абсолютизму. Готфрид Келлер противопоставлял швейцарскую, цюрихскую демократию — Германии, сначала разбитой на мелкие княжества медленно и мучительно преодолевающей полуфеодальное состояние, а потом Германии, объединенной на гогенцоллерно-бисмарковский лад.

Правда, аналогия между Руссо и Келлером не означает тождества. Социальный и политический идеал женевской демократии теоретически подкрепленный идеалом Спарты и Рима по Плутарху, стал благодаря Руссо знаменем французской радикальной демократии и через ее посредство — демократии всей Европы. Идеал женевской демократии Руссо противопоставил не только феодальному абсолютизму Бурбонов, но и тем просветителям, которые искали спасения для французского общества в английской конституционной монархии — и столкновение этих двух идеалов стало впоследствии источником политической борьбы между радикальными демократами и готовыми на компромиссы либералами, между якобинцами и жирондистами.

Цюрихский демократизм Келлера никогда не имел такого всеобщего исторического значения не только в мировой, но и в немецкой культуре. Для Келлера цюрихская демократия — это прибежище, где еще можно сохранить духовное здоровье. И потому цюрихский демократизм, спасая Келлера, как большого писателя-реалиста, ставил его в совершенно исключительное и изолированное положение в истории немецкой литературы.

Демократизм Келлера (и его фейербахианский материализм) был агрессивным, пропагандистским, — словом, не был таким, как социальные, политические и философские убеждения Руссо. И объяснять эту разницу тем, что Келлер — только художник, а Руссо — в первую очередь публицист, было бы чрезвычайным упрощением вопроса.

Во-первых, теоретическое и художественное творчество Руссо представляет собою одно целое: его романы, его автобиографию нельзя отделить от «Общественного договора». Пусть единство это противоречиво, все же свое всемирно-историческое воздействие творчество Руссо оказывало во всей совокупности, и влияние его было особенно сильно как раз благодаря тому, что во внутренних противоречиях творчества Руссо проявились противоречия радикальной демократии времен французской революции.

Во-вторых, определение «только писатель» применимо к Келлеру лишь с серьезной оговоркой. Его пятнадцатилетнюю работу в качестве цюрихского статс-секретаря (1861–1876) нельзя расценивать как эпизод чисто личной жизни. Основная тема юношеского романа «Зеленый Генрих» — это развитие одаренного и полного сомнений человека, подготовка его к общественно-политической деятельности. В этом романе, как и в большинстве своих произведений, Келлер изобразил положительные и отрицательные свойства, делающие человека подходящим — или неподходящим — для общественной жизни. Воспитание человека для жизни в обществе — руководящая мысль всего творчества Келлера.

Проблему взаимодействуя между общественной и личной жизнью Келлер ставил широко. Он резко выступал против реакционных политических взглядов глубоко чтимого им швейцарского народного писателя Иеремии Готгельфа, но в то же время одобрял его партийную страстность, «потому что сейчас все — политика и все связано с ней, от кожи на наших подметках до самой верхней черепицы на крыше; и дым, который поднимается из трубы, — политика, он нависает причудливыми облаками над хижинами и дворцами, носится над городами и деревнями».

Было бы неправильно сомневаться в искренности демократических убеждений Готфрида Келлера или подвергать их педантичной критике, не стараясь понять зависимость его убеждений от исторического момента и своеобразного положения самого писателя. Келлер не был плебейским демократом, и он совершенно не понимал социалистического рабочего движения. Но, отдавая должное гораздо более яркому и воинственному демократизму Руссо и якобинцев, нельзя забывать, что ареной их деятельности было общество, где классовая дифференциация была значительно меньшей, а пролетариат не стал еще самостоятельным классом. Правда, Келлер предпочитал революционному перевороту мирные, легальные политические реформы. Однако, давая общую оценку чьей-либо социальной позиции, необходимо принимать во внимание не только теоретические принципы, но также и поведение во время революции. Относительно Келлера мы знаем, что он принимал активное участие в демократической борьбе против «Зондернбунда» в Швейцарии, а в революционные годы в Гейдельберге выражал живейшую симпатию к наиболее решительным демократам.