Уго Чавес. Одинокий революционер

Конечно, такой политик не может не привлекать к себе повышенного внимания. Его ненавидят представители зажиточного среднего класса, компрадорская буржуазия, олигархические круги. И боготворят бедняки, самоотверженно вставшие на его защиту в дни апрельского переворота 2002 года. Причину можно понять: венесуэльский президент не только заявил о социальной справедливости, равных возможностях, демократии для всех, но и взялся за исполнение обещаний.

Уго Чавес устоял за десять лет непрерывных баталий с враждебными силами и обстоятельствами, превратился в знаковую фигуру сопротивления империализму США, борьбы за многополярный мир. Среди десятков и сотен политиков современности Чавес воспринимается как одинокий революционный камикадзе, готовый пожертвовать собой во имя построения справедливого общества, которое он называет «Социализмом XXI века».

Глава 2

КАРАКАС, ИЮНЬ 2002 ГОДА: ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Я вылетел в Каракас через два месяца после апрельского путча — «почти удавшейся» попытки радикальных кругов венесуэльской оппозиции и тех, кто стоял за ними, свергнуть президента. Сторонники Чавеса смогли вернуть его к власти. Но сообщения из Венесуэлы по-прежнему шли противоречивые, тревожные, не слишком обнадёживающие: раскол в венесуэльском обществе достиг критической отметки, стабилизировать обстановку президенту не удаётся, режим вот-вот рухнет. Конфликтующие стороны упрекают друг друга в развязывании гражданской войны. Население приобретает оружие в целях самозащиты. В медицинские учреждения в массовом порядке завозят черные пластиковые мешки, и по стране ползут устрашающие слухи: на все прогнозируемые жертвы гробов не хватит.

Всё говорило о том, что я приеду в Венесуэлу в самый разгар кризиса, развязка которого стремительно приближается. Чавесу не сдобровать.

…Нелегко было вживаться в, казалось бы, знакомый город после многолетнего отсутствия — всё вроде на месте, всё узнаваемо и предсказуемо. И тем не менее внимательный взгляд не мог не отметить разницы между Каракасом начала восьмидесятых годов — ярким, празднично-беззаботным, космополитичным, и Каракасом, перешагнувшим в третье тысячелетие, — обрушивающим на тебя беспокойно-тревожные противоречивые впечатления.

По всему городу шла «война» граффити: надписи «за» и «против» Чавеса. Уличные разговоры тоже были о нём, то и дело слышалось: Чавес, Чавес, Чавес… Наверное, иначе и быть не могло: в Венесуэле началась эпоха радикальных реформ, провозглашённых Чавесом под именем «мирной Боливарианской революции». Но такая ли она мирная? Президентский дворец Мирафлорес был окружён проволочными заграждениями. По его периметру передвигались военные и полицейские патрули, которые напоминали о недавней попытке государственного переворота. Фотографировать дворец и его окрестности было запрещено.

Венесуэльская столица — мировой центр нефтедобычи — показалась мне неухоженной и сиротливой: поблекшие стены строений, пустыри с замершими кранами и экскаваторами, горы неубранного мусора на улицах. Я не увидел ни одного нового здания «общественного предназначения». Старые — Театр Тересы Карреньо, Атенео, Культурный центр Ромуло Гальегоса, музеи и библиотеки — выглядели так, словно пережили долгую блокаду. Пожалуй, прибавилось зданий всяких банков и международных компаний, которые, будто памятники годам неолиберальных реформ и несбывшимся надеждам на сказочное обогащение, сконцентрировались в восточной части города.

Автотрасса имени Ромуло Бетанкура, которую с помпой начинали прокладывать на восток от Каракаса в начале 1980-х годов, так и застряла на первых десяти километрах. Финансирование на её строительство последними правительствами Четвёртой республики [4] выделялось, но под разными предлогами разворовывалось. Чавесу в первые годы правления было не до автотрассы. В стране шла борьба за власть.

Облик столицы в 2002 году определяли уличные торговцы — buhoneros, оккупировавшие улицы. Пестрые шатры, лотки, импровизированные киоски, товары, разложенные прямо на асфальте и некогда ухоженных газонах, — от всего этого рябило в глазах, и у стороннего наблюдателя создавалось впечатление, что бесцеремонно-шумный табор расположился в Каракасе надолго, игнорируя запретительные постановления властей. Терпимое отношение городского начальства к «буонерос» объяснялось тем, что уличная торговля (иначе — неформальная занятость!) позволяла смягчить безработицу, уровень которой достигал тогда 20 процентов трудоспособного населения.

Нашествия «буонерос» в центральной части города избежала только площадь Боливара, на которую выходят окна муниципалитета, старого здания МИДа и кафедрального собора. Но и без торговцев площадь была полна людьми: самодеятельными политическими ораторами, страстными интерпретаторами Библии, скупщиками золота и распространителями революционной литературы. Уцелели и «los ediles» площади Боливара, каракасская разновидность «пикейных жилетов», — старики-пенсионеры на скамеечках, обсуждающие текущие события. Им было о чём поговорить: политический пульс Венесуэлы в те дни частил, как у загулявшего гипертоника.

Бульвар Сабана-Гранде, пешеходная зона протяжённостью километра в три, где когда-то отдыхала «приличная публика», прогуливались дамы с собачками, стайки туристов всматривались в роскошные витрины, солидные рестораны заманивали клиентов ароматами итальянской, французской и «креольской» кухонь, тоже был превращен в скопище уличных торговцев. Не менее трёх тысяч киосков плотно заполнили пространство бульвара: ни прогуляться, ни отыскать захиревшие или вовсе исчезнувшие когда-то модные бутики. Товар, которым торговали здесь, очень напоминает то, что продаётся покупателям на российских товарных рынках. Интернационал ширпотреба, пиратской продукции, суррогатов и подделок модных торговых марок [5].

Площадь Чакаито, восточная оконечность бульвара Сабана-Гранде, стала рубежом, который «республика буонерос» не смогла преодолеть. Там, где расположен памятник кубинскому революционеру Хосе Марти, проходит условная «политическая граница» между западной и восточной частями города, граница противостояния, которое определяет всю внутреннюю жизнь Венесуэлы. На западе доминируют сторонники президента Чавеса, на востоке — оппозиция, хотя «анклавов» иной тенденции по обеим сторонам «линии разграничения» более чем достаточно.

Из-за массированной обработки средствами массовой информации обитатели столицы политизированы до предела. Манифестации, «перекрытия» транспортных путей, ночные протестные бдения со свечами, мотоциклетные «рейды» во «вражеские тылы», подбрасывание шумовых взрывпакетов, «касероласо» — негодующее битьё по сковородкам и кастрюлькам — всё это затрудняло передвижение по Каракасу. Открывая утренние газеты, первым делом приходилось смотреть, где, когда и по каким маршрутам будут двигаться манифестации, иначе легко было попасть в многочасовую пробку или, не дай бог, в потасовку между чавистами и оппозиционерами. Такой меня встретила столица Венесуэлы летом 2002 года.

Иностранцу, приезжающему на работу в Каракас, приходится порядком поездить, чтобы выбрать подходящее «местожительство». В 1980-е годы наиболее спокойным и привлекательным для иностранцев районом города была Флорида, с элегантными кинтами (коттеджами) и многоэтажными домами, которые поражали модернистскими зеркально-бетонными линиями и плоскостями. Над тихими улицами нависал плотный зелёный шатёр, спасавший от палящего солнца и внезапных ливней.

На четвёртом году революции желающих селиться в районе Флориды стало меньше. Причина — рост преступности. Поэтому здесь исчезли многие магазины, закрылись или понизили свой класс рестораны и кафе, а по периметру жилых домов были возведены каменные ограждения с колючей проволокой под электрическим током и с бетонными будками охранников. Окна квартир до третьего-четвёртого этажей забраны мощными решётками, проезды на подземные автостоянки контролируются телекамерами. Такое впечатление, что район находится на осадном положении, и не только этот.