Заметки вашего современника. Том 3. 1983-2000 (сокр. вариант)

Раздражает мелкое журналистское воровство. Володька Губарев украл название для своей книги: «Космический перекрёсток». Так называлась моя большая статья в «КП» и Володька не мог об этом не знать. Рябчиков после гибели наших космонавтов в 1971 году назвал свой фильм «Крутые дороги космоса». Так называлось моё интервью с Гагариным в 1967 году, когда погиб Володя Комаров. И никто мне не докажет, что это просто совпадение! Воруй у самого себя, на худой конец, но у других-то зачем?! Вот «Дорогу на космодром» я украл у самого себя: так называлась статья в газете, опубликованная лет за десять до книги.

Расстроился. Сейчас по ТВ Рябчиков и А.Романов, охмурив академика Мишина, доказывали всему Советскому Союзу, что в 1929 году Королёв приезжал к Циолковскому в Калугу. И в Калуге уже на радостях соорудили даже мемориал в честь этого события.

Да, да, тысячу раз да – замечательно было бы, если бы он приезжал и говорил с Циолковским, но не было этого!! Наврал Королёв, подписав Сашкины гранки!

Сколько замечательных приложений существует для человеческой фантазии, но зачем же искажать историю, подгонять её под нам угодную конъюнктуру?! Не встречался Ленин с Энгельсом, а вполне мог встретиться, когда был в Лондоне. Не беседовал Пушкин с Лобачевским, хотя мог беседовать. Не встречался Королёв с Циолковским в 1929 году, встретился позднее в Москве, да и то, не столько встретились они, сколько просто увиделись. Не нужен был тогда, в 1929-м, Циолковский Королёву со всей его философией космоса. Цандер ему был нужен с конкретным двигателем, который уже гремел в кирхе и который Королёв мечтает оседлать и лететь на нём в стратосферу. Да, не столь красиво, как нам хотелось бы, нет замечательной и желанной «преемственности поколений». Точнее, она есть, но не показушная, не поверхностная, а выстраданная, глубинная… Что делать?

13.4.85

А сделал я следующее: напечатал в журнале «Огонёк» (1989. № 10) большую статью «Размышления над попытками приукрасить историю».

Книжка 103

Апрель 1985 г. – сентябрь 1985 г

Москва – Переделкино – Поленово – Переделкино

Саша Романов хочет писать «Королёва» для «ЖЗЛ». Это всё равно, как я бы захотел написать «Божественную комедию».

Книжка 105

Сентябрь 1985 г. – январь 1987 г

Переделкино – Агавнадзор – Севан – Ереван – Гарни – Герерд – Переделкино – Ленинград – Переделкино – Ленинград – Переделкино – Горький – Семёнов – Телки – Переделкино – Тбилиси – Переделкино – Рига – Горький – Переделкино

Космонавт Валентин Лебедев в своих дневниках с «Салюта-7» пишет, что в невесомости слезы текут вверх по лицу.

Звонил Юрий Алексеевич Николаев, космический испытатель. Пьяный. Просил опубликовать его дневники. У него две толстые тетради дневников.

Звонил Андрей Павлюк. Лет 20 назад у Бориса Егорова я встречался с его отцом. Он был чекистом, завгаром Британского посольства в Москве, возил Черчилля. В тот вечер, помню, объяснял нам с Борисом все преимущества и недостатки иномарок. Он умер год назад. Андрей просил написать о нём книгу.

Селезнёв ⁶ сказал мне, что все его попытки пробить мою документальную повесть «Космонавт № 1» в «КП» ни к чему не привели. Впрочем, я не знаю какие попытки он предпринимал, сколь настойчивы они были и на каком уровне.

Карпов ⁷ тоже сказал, что пробить не может.

— Да ведь вы – Герой Советского Союза! — воскликнул я. — Перед вами военная цензура по стойке «смирно» стоять должна!

— А вы знаете, что они сделали с моим последним романом?!..

Ахромеев ⁸, которому я по «вертушке» нажаловался на военную цензуру, превратившую мою повесть в руины, вызвал меня в свой кабинет на улице Фрунзе. Поскольку вызов маршала настиг меня в редакции в виде весьма затрапезном: джинсы, ковбойка, потрёпанный кожаный пиджачок, я предстал перед ним в обличии, неподобающем объёму кабинета. И настроение у меня было какое-то хулиганское. После того как мы поздоровались, я начал ощупывать его погоны, приговаривая:

— Сергей Фёдорович, вы не поверите, но я впервые так близко вижу маршальские погоны! Красота какая! Ведь это, должно быть, ручное шитьё золотыми нитями! А Герб как искусно сделан! И т. д.

Маршал стоял смирно и от наглости моей лишился дара речи. К такому обращению он был не подготовлен: подчинённый вести себя так не посмел бы, а начальник – не стал бы. Мой восторг был так пленительно искренен, что Ахромеев поверил, что я полный идиот, и улыбнулся наконец. Потом он вызвал генерала – начальника военной цензуры, и они вдвоём принялись меня долбать: как я посмел написать о тех офицерах из первого отряда наших космонавтов, которые в космос так и не полетели ⁹:

— Да что они такого сделали для нашей космонавтики, что вы их в газете будете прославлять! — кричал Ахромеев.

Я понял, что разговаривать с ними надо только на понятном им языке:

— Не прославлять, Сергей Фёдорович! Да как же вы не понимаете?! То, что этих молодых офицеров списали из отряда, говорит лишь о том, как серьёзно к отбору относились военные медики и какие высокие требования предъявляли командиры к нравственному и морально-политическому облику молодёжи!

Мой выкрутас не подействовал и из здания Министерства обороны я ушёл с битой мордой.

Сергей Федорович Ахромеев

Вот тут-то мне и пришло в голову, что повесть надо предложить «Известиям». Новому главному редактору Лаптеву ¹⁰, недавно пришедшему из «Правды», ещё надо доказать, что он главный редактор. Сегодня Иван взял читать рукопись.

Мне очень хочется напечатать в «Известиях» «Космонавта № 1». Это не слава, не деньги, а надежда на будущую свободу в работе, что важнее.

25.3.86

Иван Лаптев (как это он мне сам рассказывал) на каком-то идеологическом совещании в ЦК подловил Горбачёва, Лигачёва и Яковлева и говорит:

— У меня в «Известиях» лежит замечательная документальная повесть Ярослава Голованова о первом космонавте и о том, как это всё было…

Горбачёв: А он правду написал?

Лаптев: Всё выверено, всё точно!

Горбачёв: Так надо печатать!

Лигачёв: Давайте так сделаем. Попросим Александра Николаевича прочесть и тогда решим…

Яковлев: Я не против…

Иван Дмитриевич Лаптев

Лаптев примчался в редакцию, приказал тиснуть на мелованной бумаге все пять кусков и помчался к Яковлеву. Тот забрал домой читать. Как рассказывал Иван, когда он наутро позвонил Яковлеву, тот говорит:

— Ну, что же вы делаете, спать не даёте…

— Как? Почему? — оторопел Иван.

— Потому что интересно! — кричит Яковлев.

— Значит, можно печатать?!

— Нужно!

Александр Николаевич Яковлев

Это был полный восторг! За 30 лет газетной работы для меня впервые не существовало цензуры!

Собственно, в этой повести было три «подводных камня», на которые можно было налететь: