Крылья крепнут в бою

Наконец под левым крылом в тумане - проблески маяка Толбухин, а впереди маленькое зарево от двух-трех костров.

Три луча от прожекторов стелются с востока на запад - это направление посадки. Посредине поля во всю длину цепочка огоньков, а по границе аэродрома сквозь дымку тумана светят десятки костров. И в этот момент мотор мой чихнул и остановился. Все, больше никому ничем я помочь не могу. Делаю резкий разворот влево на 90 градусов и с ужасом вижу, что самолет Старухина падает. Почему? Видимо, сразу потерял пространственную ориентировку и сорвался в штопор...

За счет запаса скорости заканчиваю разворот, выбрасываю своим весом шасси и, не выпуская щитков, делаю парашютирующую посадку, откалывая серию "козлов". Торможу изо всех сил и останавливаюсь в двадцати метрах от укрытия, того самого укрытия, где стоял мой самолет до перелета на Ханко.

Расстегнув лямки парашюта, я вылез из самолета, встал у хвоста. Гляжу в сторону садящихся самолетов. Приземляется Татаренко, молодец! Потом в плотном строю идут сразу три. Сели. Пять из восьми... Как после тяжелого боя. Но вот над головой шум мотора. Кто?

Томительные минуты, и шестой садится точно у светового "Т". Это капитан Ильин.

С помощью техников все летчики подрулили к моему самолету, вылезли из кабин. Первым подошел Татаренко, вытер пот с лица, громко выругался и обнял меня так, словно мы не виделись несколько лет.

Итак, двоих мы не досчитались. Миша Старухин погиб недалеко от аэродрома. Нет Геннадия Цоколаева. Неужели и храбрейший "кавказец"? Не верится. Мы ждем еще двадцать минут. Но ожидание наше напрасно. А на следующий день мы узнаем, что Цоколаев сел без горючего на торосистый лед, недалеко от берега Ораниенбаумского плацдарма, разбил вдребезги самолет, но сам остался, к счастью, жив.

В стороне от нашей шумной толпы стоял подполковник Коронец. Это он, получив сообщение Васильева о прилете истребителей с Ханко, приказал за час до нашей посадки зажечь шестьдесят больших костров и бочек с мазутом по краям аэродрома, а также упросил командира Кронштадтской базы включить электроосвещение в западной части острова, зажечь фонарь на маяке Толбухин и поставить лучи всех прожекторов в этом районе вертикально вверх.

Подполковник выслушал нас, поздравил, с возвращением и пригласил на ужин. Коронец извинился за бедность стола и развел руками - больше угостить нечем. Поднял стопку разбавленного спирта.

- Выпьем, друзья, за тех, кого нет с нами, и за тех, кто преодолел невозможное не только в боях, но и при перелете в совершенно нелетную погоду.

Все молча выпили и стали закусывать.

Тишину нарушила Таня-официантка. Она попросила у командира разрешение сказать несколько слов.

- Ну, давай, Танюшка, развесели орлов, а то они, видишь, какие грустные, усталые, - сказал Коронец.

Таня взяла с подноса две стопочки, налитые до краев, подошла ко мне. Я от неожиданности смутился, встал. Она подала стопку мне, а сама достала из кармана фартука знакомую плитку шоколада "Золотой якорь" и сказала:

- Все это время я хранила шоколадку, которую вы мне подарили, улетая на Ханко. Теперь вы вернулись, и я возвращаю ее вам, чтоб мое сердце было спокойно. Хотя мне, официантке, и не положено сто грамм, но я выпью эту рюмку за будущие ваши победы.

Она выпила и поцеловала меня.

- Таня, - сказал я, - теперь я абсолютно убежден, что от смерти меня спасла твоя большая вера в мое возвращение. Пусть же она спасет и моих друзей до конца войны!

И я, отломив кусочек от плитки, пустил ее по застолью, как круговую чашу.

Утром я на самолете капитана Ильина в паре с Татаренко вылетел на поиск не пришедших за ночь к острову кораблей.

В 11 часов дня мы прошли над островом Гогланд. У восточного берега много знакомых кораблей, но нет самого красивого и большого. Неужели?..

Я взял курс на запад, мысленно прикинул очертания района поиска.

Западнее Гогланда мы встретили пять кораблей. Их палубы были забиты людьми. Впоследствии мы узнали, что эти корабли задержались, оказывая помощь подорвавшемуся на минах турбоэлектроходу "И. Сталин", на котором были наши техники, инженеры, мотористы. Спасатели с большим трудом сняли около 1600 человек. Когда же неуправляемый корабль вынесло на сплошное минное поле и прогремели еще два взрыва, спасателям не оставалось ничего иного, как бросить его и уйти к острову Гогланд...

Из 92 человек авиагруппы, оставшихся в последний день на Ханко, вернулись на родную землю 9 летчиков и 17 человек наземного состава. Погиб и мой душевный, заботливый друг - техник, положивший за бронеспинку десять баночек мясных консервов и двенадцать плиток шоколада. Эти продукты помогли мне спасти семью от голодной смерти в Ленинграде в декабре сорок первого.

Позже мне по счастливой случайности удалось переправить Сашеньку на попутном транспортном самолете в Новую Ладогу, к моим родителям.

Благодарностью за героические действия и напутствием для нас, защитников Ханко, был приказ войскам Ленинградского фронта от 29 декабря 1941 года.

В заключительной части приказа говорилось: "Товарищи гангутцы! Вашим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот. Используйте весь свой боевой опыт на новом участке фронта, в славных рядах защитников города Ленина.

Товарищи балтийцы! Вы показали образцы стойкости и упорства в выполнении поставленной перед вами задачи. С такой же настойчивостью бейте врага до полного его уничтожения.

За отличное выполнение поставленной задачи личному составу гарнизона Ханко и выделенному в операцию личному составу кораблей Краснознаменного Балтфлота объявляю благодарность.

Желаю Вам новых подвигов, новых боевых удач по разгрому и истреблению гитлеровских бандитов".

Приказ подписали: командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант Хозин; член Военного совета секретарь ЦК ВКП(б) Жданов; член Военного совета дивизионный комиссар Кузнецов.

Дорога жизни

Пусть трепещет истекающий кровью враг - нет и не будет ему пощады от гвардейцев! Гвардейцы не отступают, гвардейцы не знают поражений. Гвардеец может умереть, но должен победить.

(Из клятвы гвардейцев 4-го ГИАП)

ЛАДОГА

Когда фашистскому командованию стало ясно, что и блокированный Ленинград штурмом не взять, оно сосредоточило свои силы восточнее города и в октябре бросило их в наступление, пытаясь выйти к Ладожскому озеру у Новой Ладоги и на реку Свирь, чтобы соединиться с финской армией и перерезать последнюю связь Ленинграда со страной.

На этих направлениях, как и в сентябре под Ленинградом, создалась тяжелая обстановка. Врагу удалось захватить Кириши, Будогощь и Тихвин. Войска 54-й и 4-й армий нуждались в срочной авиационной поддержке. Более ста самолетов морской авиации Балтики в это время перебазировались на Ладожский аэродромный узел. В числе их был и 13-й авиаполк.

Сильно потрепанный, с поредевшим составом опытных летчиков, он все же был боеспособной частью, на которую возлагалось несколько задач: нанесение совместно со штурмовиками Ил-2 самостоятельных ударов по наземным войскам противника в дневное время; отражение налетов бомбардировщиков на железнодорожные станции Волховстрой-первый, второй и многочисленные перевалочные базы; прикрытие кораблей Ладожской флотилии и транспортных средств, перевозивших грузы в Ленинград по озеру.

Если учесть, что приходилось также вылетать на разведку, прикрывать транспортные самолеты Ли-2, доставлявшие грузы в Ленинград, то получалось, что боевых задач у полка больше, чем в иные дни исправных самолетов. Правда, к этому времени летный состав за счет пополнения возрос до тридцати человек, но выполнять боевые задания могли далеко не все - слаба была материальная база. Из семнадцати имевшихся в полку И-16 в строю оставалось, как правило, не больше десятка. И на них, чередуясь друг с другом, летали опытные летчики Рождественский, Сербии, Кузнецов, Агуреев, Шишацкий, а также окрепшие в боях под Ленинградом новички Цыганов, Петров, Платуха, Твердохлебов. Они штурмовали врага в любую непогоду.