ОТКРОВЕННО. Автобиография

Я чувствую, что краснею.

- Ваши расходы, Андре, практически равны той сумме, которую вы получили бы, будь вы профессионалом.

Чарли смотрит на меня поверх очков. Я чувствую, как сердце сжимается до размеров горошины. Мне непреодолимо хочется сбежать. Представляю, как мы с Фили будем жить в гостевом домике до конца наших дней. Но тут Чарли, сдерживая улыбку, лезет в сейф и достает оттуда стопку купюр.

- Тут две тысячи, парень. И не приставай ко мне насчет остальных шести сотен.

- Спасибо, сэр! Огромное спасибо!

Я выскакиваю из здания и ныряю в машину, где меня ждет Фили. Он так бьет по газам, будто мы только что ограбили Первый банк Ла- Квинта. Я отсчитываю тысячу и бросаю брату.

- Твоя часть.

- Что? Нет! Тебе пришлось много потрудиться ради этого, братишка.

- Не глупи. Нам обоим пришлось потрудиться. Я бы не смог этого сделать без тебя. Мы в одной лодке, брат.

В этот момент мы оба вспоминаем то утро, когда я, проснувшись, увидел 300 долларов, лежащие у меня на груди. Мы вспоминаем ночи, когда мы сидели каждый на своей половине комнаты, разлинованной под корт, болтая обо всем на свете. Не отрываясь от дороги, Фили наклоняется и обнимает меня. Затем мы обсуждаем, куда бы пойти поужинать. От перечисления названий местных ресторанов рты у нас наполняются слюной. В конце концов мы приходим к заключению, что сегодня - исключительный случай, такой бывает один раз в жизни, а значит, нам требуется нечто воистину особенное.

Стейк-хаус Sizzler.

- Я уже чувствую вкус их фирменного стейка, - мечтательно произносит Фили.

- А я не буду мучиться с ожиданием заказа. Лучше пойду опустошу салат-бар. У них там есть специальное предложение: креветки - ешь, сколько сможешь!

- Думаю, сегодня они пожалеют, что им пришла в голову такая идея!

- Ты знал, брателло!

Мы закатываем впечатляющий ужин в Sizzler, опустошая тарелки до последней крошки. Потом мы садимся и разглядываем оставшиеся деньги. Тщательно раскладываем купюры, складываем в стопку, поглаживаем, шутим про нашего нового приятеля - Бенджамина Франклина. Мы настолько опьянели от калорий, что добываем паровой утюг и аккуратно проглаживаем каждую бумажку, тщательно разглаживая морщинки на лице старины Бена.

8

Я ВСЕ ТАК ЖЕ ЖИВУ И ТРЕНИРУЮСЬ в академии Боллетьери. Ник - мой тренер и попутчик в путешествиях, хотя он сам говорит, что работает моим рупором. На самом деле он уже стал моим другом. Наше временное перемирие неожиданно переросло в удивительно гармоничные деловые отношения. Ник уважает меня за то, что я сумел противостоять ему, а я его - за верность своему слову. Мы вместе истово работаем, чтобы достичь поставленной цели - завоевать теннисный мир. Я не жду многого от Ника в том, что касается схем игры и прочих профессиональных умений: от него мне нужно сотрудничество, а не знания. Он же ожидает от меня побед, о которых протрубит пресса, что, разумеется, пойдет на пользу академии. Я не плачу ему зарплату: у меня нет на это денег. Но он догадывается, что, когда я стану профессионалом, он может рассчитывать на бонусы из моих заработков. По его мнению, этого более чем достаточно.

Ранняя весна 1986 года. Я мотаюсь по всей Флориде, играя в серии сателлитных турниров. Киссими, Майами, Сарасота, Тампа. После года тяжелой работы, практически целиком проведенного на корте, я играю прекрасно, добираясь до пятого турнира, собравшего лучших игроков по итогам серии. И хотя, дойдя до финала, в нем я терплю поражение, все же как финалист получаю чек на тысячу сто долларов.

Я очень хочу его взять. Нам с Фили, разумеется, пригодятся эти деньги. Останавливает меня лишь одно: взяв этот чек, я стану профессиональным теннисистом - навсегда, и пути назад не будет.

Звоню отцу в Лас-Вегас и спрашиваю, что мне делать.

- Ты о чем? - искренне удивляется отец. - Давай, бери деньги!

- Если я возьму деньги, я больше ничего не смогу изменить. Я стану профессионалом.

- И что с того?

- Пап, если я обналичу этот чек, пути назад не будет.

Он как будто не слышит, о чем я говорю:

- Ты бросил школу! У тебя восемь классов образования! Чего же ты хочешь? Чем еще желаешь заняться? Стать врачом?

Я все понимаю. Но меня раздражает то, как он это преподносит.

Сообщаю директору турнира, что беру деньги. В тот момент, когда эти слова слетают с моих губ, я чувствую, как вокруг меня рушатся многочисленные возможности. Не знаю, какие именно шансы теперь потеряны для меня навсегда, - и уже никогда не узнаю. Директор отдает мне чек, и я иду к выходу, чувствуя, что ступаю на дорогу, которая, вполне возможно, ведет в темный, зловещий лес.

На календаре - 29 апреля 1986 года. Мой шестнадцатый день рождения.

Весь день, все еще до конца не веря, повторяю себе: «Теперь ты - профессиональный теннисист. Спорт - твоя профессия. Твоя судьба». Но, сколько бы я ни говорил эти слова, они звучат неправдоподобно.

Решение стать профессионалом принесло мне, как минимум, одну бесспорную радость: отец заявил, что отныне Фили будет путешествовать со мной постоянно, чтобы помогать мне решать бесчисленные проблемы, без которых не обходится жизнь профессионального теннисиста, - от аренды автомобиля и бронирования отелей до перетяжки ракеток.

«Он тебе пригодится», - сказал отец. Но и он, и я, и сам Фили понимали: мы нужны друг другу.

В день, когда я стал профессионалом, Фили позвонили из компании Nike: ее представитель хотел встретиться со мной, чтобы обсудить одно коммерческое предложение. Мы назначили встречу в Ньюпорт-бич, в ресторане «Ржавый пеликан». Собеседника звали Йен Гамильтон.

Я назвал его «мистером Гамильтоном», но он попросил называть его просто Йеном и улыбнулся - так, что я сразу проникся к нему доверием. Фили, однако, был настороже.

- Ребята, - произнес Йен. - Я думаю, у Андре - прекрасное будущее.

- Спасибо.

- Мы хотели бы, чтобы компания Nike внесла свой вклад в это будущее и стала вашим партнером.

- Спасибо.

- Я собираюсь предложить вам двухгодичный контракт.

- Спасибо.

- По этому контракту мы будем снабжать вас всей необходимой экипировкой и сверх того выплачивать двадцать тысяч долларов.

- За два года?

- Нет, двадцать тысяч в год.

- Да? - Фили сразу берет быка за рога. - А что Андре должен будет делать для вас за эти деньги?

- Ну, - говорит Йен, явно озадаченный. - Андре должен будет делать то же, что делает сейчас. Оставаться Андре. И пользоваться продукцией Nike.

Мы с Фили смотрим друг на друга - два пацана из Вегаса, все еще уверенные в своем непревзойденном умении блефовать. Однако от нашей невозмутимости давно не осталось и следа. Мы оставили ее за столиком Sizzler. Не можем поверить свалившемуся на нас счастью и не в состоянии скрыть это. Фили лишь хватает присутствия духа заявить Йену: если он не возражает, мы хотели бы на несколько минут отлучиться, чтобы обсудить его предложение.

Мы спешим к телефону-автомату в укромном углу ресторана и набираем номер отца.

- Пап, - шепчу я. - Мы с Фили тут сидим с парнем из Nike, и он предлагает нам двадцать тысяч! Что скажешь?

- Просите больше!

- Что?

- Больше! Просите больше!

Он кладет трубку. Мы с Фили репетируем нашу ответную речь: он говорит за меня, я - за Йена. Люди, идущие мимо нас в уборную, полагают, что мы кого-то пародируем. В конце концов мы безмятежно возвращаемся за стол. Фили озвучивает наше встречное предложение. Больше денег. Он мрачен. Он, замечаю я вдруг, очень похож на отца.

- Хорошо, - говорит Йен. - Думаю, это можно уладить. За второй год я могу предложить вам двадцать пять тысяч. Идет?

Мы пожимаем друт другу руки и покидаем «Ржавый пеликан». Фили и я едва можем дождаться, пока Йен отъедет от ресторана, после чего начинаем прыгать, как сумасшедшие, распевая во все горло приснопамятную «We're in the money».