Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Янклович объяснил происхождение горы чемоданов: «Володя позвонил мне из Германии, звонил от Фрумзона, жена Романа передала два чемодана с вещами. Мы встречали Володю на Белорусском вокзале  – он был в ужасном состоянии… А дома он стал раздаривать эти вещи. А потом сказал, что у него отобрали таможенники. А когда он все это осознал – это был, наверное, самый стыдный день в его жизни».

Сын Янкловича Илья Порошин добавил красок в картину возвращения Высоцкого из Европы: «Володя привез два чемодана шмоток. На стульях, на дверях – везде были развешаны роскошные платья… И Оксана, как в Доме моделей, их примеряла…»

В разгар веселья еще раз позвонила Марина. Янклович об этом звонке вспоминает с нескрываемой досадой: «Володя в таком состоянии, а тут звонит Марина:

– Пусть он подойдет к телефону…

– Марина, он спит.

– Не ври. Пусть подойдет.

Конечно, она все поняла».

Затем пришлось срочно озаботиться поисками наркотиков.

Вспоминает врач-реаниматолог Станислав Щербаков: «Я хорошо помню, когда я видел Высоцкого в предпоследний раз. Это было, когда он прилетел из Парижа от Марины Влади. Высоцкий приехал среди ночи вместе с Валерием Янкловичем…

У нас был такой «предбанник» – там стоял стол, за которым мы писали истории болезни, сюда же – в «предбанник» – закатывали каталки. В эту ночь было полно больных. И вот открывается дверь, заходят Высоцкий и Янклович… Таким Высоцкого я никогда не видел. Он же всегда – подтянутый, аккуратный, а тут… Небритый, помятый, неряшливо одетый – в полной депрессии.

Бывали случаи, когда он не входил – врывался в ординаторскую! Когда действие препаратов кончалось, начиналась абстиненция, – а это самый страшный период для наркоманов. Они могут сделать все, что угодно, но достать наркотик любыми средствами! Так вот – врывался совершенно ошалевший человек: зрачки расширены, моторное возбуждение, – и было ясно, что с ним происходит.

А тут он тихо вошел, сел на стул. Я – за столом, писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал – ясно зачем. Но уже было лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, и мы знали, что нас «пасут»… И договорились: «Все, больше не даем!» И Высоцкий знал об этом. Я ему говорю:

– Володя – все. Мы же договорились, что – все.

– Стас, в последний раз…

– Нет, уходи. Валера, забирай его.

А у Высоцкого чуть ли не слезы на глазах… И тут бригада «взорвалась» на меня!

– Стас! Ты что! Зачем заставляешь человека унижаться?!

А я говорю:

– А-а… Что хотите, то и делайте.

Повернулся и ушел. Со мной вышел Валера Янклович. И пока ребята оказывали «помощь», он мне сказал, что Володя в подавленном состоянии, что его выгнала Марина… Да, Высоцкий сказал мне, уже вслед:

– Стас, это в последний раз…

Вот видите, и тут он оказался прав».

Барбара Немчик свидетельствует: «Володя один раз признался:

– Что делать? С ней уже не могу… И без нее тоже не могу…

Марина звонила, а он – в таком тяжелом состоянии… Они часто ругались. Володя боялся, что это навсегда. Марина говорила ему, что просто пойдет в посольство и разведется с ним…»

Очевидно, развода он опасался не только потому, что он закрыл бы ему окно в мир. Он опасался разрыва, возможно, с единственной женщиной, с которой у него была духовная близость, и с одной из немногих, которые действительно его любили.

Оксана знала, что, по ее словам, «в последнее время у Володи испортились отношения с Мариной. Марина… Мое отношение к ней… Она – Володина жена, Володя ее любит – значит, это очень хороший человек. Вообще, все люди, которые были близки Володе, которых он принимает и держит около себя, – это замечательные люди. И Марина – прежде всего.

Но в последнее время Володя наших отношений не скрывал, он даже их афишировал. Я страшно переживала, я понимала, что Марина для него – человек близкий и необходимый, несмотря на все сложности в их отношениях. И ломать их отношения ни в коем случае нельзя».

Не знаю, действительно ли Оксана испытывала именно такие чувства к Марине при жизни Высоцкого. Марина же, несмотря на уверения Оксаны, при жизни Высоцкого о существовании Оксаны, по крайней мере, в качестве своей самой серьезной конкурентки, даже не подозревала.

Друзья Высоцкого в последний год предчувствовали его близкую смерть. Вот Виталий Шаповалов вспоминает: «Однажды переодевались после спектакля, и Володя говорит:

– Пойдем в одну компанию?

А я знаю, что у него недавно была клиническая смерть. Не пойду, думаю, а то еще замажусь его жизнью. Скажут: «Не спас. Был там, а не спас». Я инстинктивно боялся того, что в конце концов и случилось. Там, в его последнюю ночь, тоже была компания…

– Нет, – говорю, – Володя, печень болит.

И в это время вышел на пару минут. Возвращаюсь  – моей майки нет. Его висит – а моей нет. Как он ее схватил? Комплекции у нас совсем разные! Но, видимо, он уже о другом думал, уже в той компании был.

И костюмеры из театра ушли – как идти? Хорошо  – лето, и недалеко было: я эту маечку кинул на плечи и «огородами-огородами», задворками добрался до дома, хоть полуголый. Володя на следующий день говорит:

– Слушай, я твою майку вчера взял, как же ты?..

Как-то я говорю Володе:

– Ты знаешь, что-то печень запела! Наверное, звонок прозвонил…

А он:

– Что ты, Шапен, – за одно место держишься, за печень. У меня живого места нет!

Так и сказал. А все спрашивают: отчего он умер? Да он мог умереть от чего угодно – от желудка, от печени, от сердца… Тут не должно быть ни недомолвок, ни недоразумений, ни неясностей: он был очень, очень и очень нездоров. Родился здоровым мальчиком и был физически крепким человеком. Но горел, сгорал.

Стихи, театр, кино, непосильная концертная работа и так далее. Плюс недосыпание, недоедание.

А иначе жить не мог. И в стихах, и нам он говорил:

– Я иначе не могу. Если буду просто длить жизнь, просто небо коптить – так я жить не умею».

При жизни Высоцкого Шаповалов не знал о его наркомании, а после смерти не смел возможным упоминать о ней. Поэтому в его изложении причины гибели поэта сводятся к банальному – сгорел на работе, которой было слишком много и в театре, и в кино, а главное – на концертах. Плюс – непризнание официальными инстанциями его поэтического дара, невозможность публиковать свои книги, очень скупой выход пластинок с песнями, снятие с ключевых ролей во многих популярных фильмах. Но, принимая во внимание алкоголизм Высоцкого, иной раз непредоставление роли в театре или в кино определялось не недоброжелательством властей или конкретных режиссеров. Просто режиссеры, хорошо осведомленные о загулах Высоцкого, предпочитали не рисковать.

Но и не будь у Высоцкого никаких конфликтов с советской властью, его алкоголизм неизбежно проявился бы, принимая во внимание характер его профессии. А уж то, что он с алкоголизмом начал бороться с помощью наркотиков, вообще-то было трагической случайностью, никак с гонениями на Высоцкого не связанной. Но эта случайность во многом была обусловлена недооценкой наркотической опасности в СССР в 70-е годы прошлого века. Не было антинаркотической пропаганды, людям не объясняли с экранов смертельную опасность наркотиков. Подавляющее большинство советских граждан искренне верили, что наркоманы гибнут только на Западе, от кричащих противоречий тамошней жизни. А у нас если кто и балуется наркотой – то помаленькой, легкими наркотиками, без всяких там дорогостоящих кокаина или героина. У Высоцкого был перед лицом пример сына Марина Влади, и клинику в Шарантоне он впервые посетил тогда, когда наркотиками еще не увлекался. Но, к несчастью, пример Игоря мог сыграть с Высоцким злую шутку. Ведь сыну Влади все-таки удалось победить пагубную страсть. Высоцкий же рассчитывал, что до того уровня наркозависимости, до которого дошел Игорь, он, Высоцкий, никогда не дойдет, а потому и подавно сможет легко победить наркоманию, когда пожелает. Но действительность преподнесла ему страшный сюрприз. Для гибели гениального актера хватило трех лет на игле.