Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

закупил много этих мячей, и их продолжали находить до сих пор. Кто знает, о чем иои родители говорили по ночам»³.

Баффеты впали в ступор. Уоррен был одаренным ребенком, но к концу 1944 года зревратился в настоящего малолетнего преступника. «Это отражалось на моих щенках. Тройка по математике. Тройка, двойка и еще одна двойка по английскому. Постоянные замечания по поведению и прилежанию. Чем меньше я общался с учителями, тем было лучше. Они бы с радостью изолировали меня в комнате на некоторое время и просовывали задания под дверь, как будто я был Ганнибалом Лектером»⁶⁶.

В день окончания школы все ученики должны были прийти в костюме и галстуке. Уоррен отказался это делать — и это была последняя капля, переполнившая чашу терпения директора школы Берти Бэкус.

«Мне просто не разрешили закончить школу со своим классом, потому что я был неуправляем и не захотел одеться соответствующим образом. Это было неприятно. Я действительно был хулиганом. Некоторые учителя считали, что ничего путного из меня не выйдет. У меня напрочь отсутствовали какие-либо намеки на манеры.

Однако отец не отказался от меня. Да и мама оказала немалую поддержку. Как же здорово, когда родители в тебя верят!»

И все же к весне 1945 года, когда Уоррен перешел в старшие классы, терпение Баффетов тоже лопнуло. К тому моменту им было ясно, каким образом можно мотивировать Уоррена. Говард пригрозил, что перекроет источник его доходов.

«Папа, который всегда поддерживал меня, сказал: “Я знаю, на что ты способен. И я не прошу выкладываться на все сто процентов, но ты должен выбрать: либо продолжать себя вести так же, как раньше, либо попытаться реализовать свой потенциал. Если ты выберешь первый вариант, я буду вынужден запретить тебе разносить газеты”. И это меня здорово задело. Отец был спокоен, но весь его вид говорил о том, насколько он разочаровался во мне. И это подействовало на меня намного сильнее, чем его слова о том, что я должен или не должен что-то делать».

Глава 11. «Толстушка»

Вашингтон • 1944-1945 годы

Потрясение, которому Уоррен подверг жизнь своей семьи, никак не способствовало и без того сложной карьере его отца, новичка в Конгрессе. Конгрессмены 78-го созыва представляли собой своего рода братство под руководством спикера Сэма Рейберна, демократа из Техаса, в кабинете которого висело пять портретов Роберта Ли, обращенных в сторону юга. Конгресс под руководством Рейберна никак нельзя было назвать комфортным местом для середнячков, главным развлечением которых были городские ярмарки или возможность сорвать поцелуй у местной королевы красоты или секретарши в конторе. Рейберн, известный своими мастерскими переговорами в кулуарах и ораторским искусством, частенько организовывал своего рода «частный салун», в котором одаривал своих фаворитов бурбоном и закусками.

Разумеется, Говард не входил в их число. Помимо того факта, что он был респуб^ ликанцем, его идеал досуга заключался в ежевечернем чтении отчетов Конгресса США. Он никогда не посещал салун Рейберна. Тем не менее по многим другим параметрам он вполне подходил под стандарт конгрессмена того времени: выходец из небольшого городка, выпускник университета со средними оценками, активно вовлеченный в муниципальную политическую деятельность, ротарианец⁶⁷ из самой сердцевины среднего класса, не входящий в круги элиты, антикоммунист.

Но вместо того чтобы присоединиться к своим коллегам и начать взбираться по карьерной лестнице государственной власти, Говард Баффет быстро получил репутацию, возможно, самого несговорчивого представителя своего штата за всю историю Конгресса. Он сторонился разного рода махинаций со средствами, выделявшимися на избирательные кампании, и не участвовал в сомнительных мероприятиях по получению голосов избирателей, столь популярных среди конгрессменов. Он четко дал понять, что его голос не продается и не является предметом торга. Он отказался от повышения своей зарплаты, так как его избиратели голосовали за него как за человека, делающего свою работу на определенных условиях. Он не пользовался разного рода поблажками, присущими работе конгрессменов. Рестораны с космическими скидками, раздувание штатов за счет друзей, родственников и любовниц, бесплатные цветы, «канцелярские магазины», торговавшие по оптовым ценам практически всем, начиная от автомобильных шин и заканчивая ювелирными украшениями, — все это шокировало Говарда, который с радостью не знал бы о такого рода вещах.

Его убеждения, связанные с изоляционизмом, разделял его друг, лидер республиканцев Роберт Тафт¹. Однако сторонники изоляционизма больше не составляли большинства в Конгрессе — они уходили в отставку или проигрывали выборы. Более того, в условиях, когда страна воевала, а правительство сражалось с бюджетным дефицитом, Говард был одержим донкихотской идеей вернуть США к золотому стандарту, от которого Америка отказалась в 1933 году. С тех пор Казначейство не было ограничено в печатании денег — сначала для финансирования «Нового курса», а затем и военных расходов. Говард боялся, что Соединенные Штаты однажды столкнутся с тем, что произошло в Германии в 1930-х годах, когда для покупки капустного кочана требовалась такая большая сумма, что купюры приходилось чуть ли не возить в тележках. Это стало прямым результатом того, что Германия вынужденно истощила свой золотой запас для выплаты репараций после Первой мировой войны⁶⁸. Возникший экономический хаос стал одним из основных факторов, приведших к власти Гитлера.

Будучи уверенным в том, что действия правительства ведут к катастрофе, Говард купил ферму в Небраске, которая могла бы спасти семью во времена неминуемого голода. Неверие в правительственные ценные бумаги настолько укоренилось в семье Баффетов, что когда однажды они совещались, стоит ли подарить кому-то на день рождения сберегательные облигации, девятилетняя Берти подумала, что родители хотят обжулить именинника. «А разве он не знает, что они ничего не стоят?» — спросила она².

Неуступчивость Говарда часто мешала ему делать свою работу — принимать законы.

«К примеру, он мог выступить с законопроектом и получить 412 голосов “против” и всего три “за”, причем одним из этих трех вполне мог быть мой отец. Это никогда его не останавливало. Он все равно оставался в ладу с самим собой. Я бы так не смог — лично я всегда бешусь, когда проигрываю. Но что касается отца, я никогда не видел его расстроенным или обессиленным. Он всегда считал, что делает то, что может, и настолько хорошо, как это только возможно. Он шел своим путем и отлично знал, ради кого — ради нас, его детей. Он очень пессимистично оценивал перспективы страны, но не был пессимистом в душе».

То, как Говард неукоснительно следовал своим принципам — не вступая в сговоры, оставаясь верным целям Республиканской партии и поддерживая дистанцию по отношению к своим коллегами, — не могло не сказаться на образе жизни семьи. Лейла заботилась о налаживании связей. Для нее много значило мнение других людей. В ней также присутствовал соревновательный дух. «Почему бы тебе не быть немного гибче, — говорила она — как, например, Кен Уирри?» (имея в виду молодого сенатора от Небраски, который быстро делал карьеру). Но Говард не мог вести себя иначе. «Мы верили в него, — рассказывала Дорис. — Но нам было так тяжело видеть, как он раз за разом проигрывает». И это было еще мягко сказано. Все Баффеты восхищались мужеством Говарда и благодарили за то, что он научил их быть цельными людьми. Однако каждый из детей по-своему понимал стремление к чему-то большему, и в каждом из них это стремление отчасти уравновешивалось другими чертами характера. Не последнюю роль при этом играло и желание обрести независимость.

Положение мужа, напоминавшего одинокого волка даже в своей собственной партии, усиливало раздражение Лейлы. Недовольная жизнью в Вашингтоне, она пыталась создать в городе «миниатюрную Омаху» и проводила все свободное время с женщинами из делегации Небраски. Однако это свободное время было ограничено, так как у нее больше не было домработницы. Она чувствовала на плечах непомерную ношу. «Я отказалась от всего, чтобы выйти замуж за Говарда», — могла сказать она, присовокупляя эту жалобу к рассказам о том, чем они с Говардом пожертвовали ради благополучия своих неблагодарных детей³. Но вместо того, чтобы приучать детей помогать ей по дому, она делала все сама, потому что «так гораздо проще». Ощущение собственного мученичества заставляло ее сердиться на детей, особенно на Дорис, у которой был свой взгляд на необходимость следовать принятым нормам.