Десант на Эльтиген

Эльтиген был суровым испытанием для людей. Они доблестно его выдержали. Мой фронтовой приятель Марк Колосов написал однажды мне: "Десант южнее Керчи являет собой яркую картину советского мужества, которое здесь проявило себя многогранно — не только в обороне, но и в смелом форсировании 30-километрового водного пространства, в дерзком прорыве вражеского окружения, в захвате горы Митридат и возвращении в Тамань". На мнение этого человека я ссылаюсь с чистым сердцем. Марка Колосова я всегда ценил как писателя и научился уважать как человека за месяц, в течение которого мы вместе воевали на Малой земле. Там он узнал, что значит быть в десанте. У него была правильная манера изучать фронтовую жизнь и людей фронта: вместе с солдатами он делал их дело. Помню, с разведчиками он ходил за «языком». Разведвзвод делился на три группы: захвата, обеспечения и прикрытия. Марк был в первой. «Языка» привели. Потом появился очерк. На мнение такого человека можно положиться.

Из сорока дней в Эльтигене самыми томительными были дни блокады. При активных боевых действиях трудности переносятся легче. Создаваемое ими нервное напряжение находит выход в деле, в борьбе с врагом. Но когда действие замораживается, тут-то трудности и выступают на передний план и начинают подтачивать нервы людей.

Противник не наступает, мы не наступаем тоже. Нас поливают огнем, мы — как кроты в земле. Проходит день, другой… десять дней. Сколько же еще?

Достать ведро воды из колодца порой не легче, чем взять «языка».

Боевой коллектив десанта с честью выдержал испытание. За все время нашелся лишь один негодяй-перебежчик да несколько недисциплинированных солдат потеряли голову из-за недоедания.

Когда самолеты стали сбрасывать продукты, наши тыловики не могли управиться и быстро собрать всё.

Нашлись мерзавцы, которые набросились на мешки с продовольствием и часть продуктов растащили. Из-за этого 8 ноября в некоторых подразделениях нечего было есть.

Нужно было принять жесткие меры, чтобы в будущем не допустить подобных случаев. Мы создали чрезвычайную комиссию, куда вошли заместитель командира дивизии по тылу, прокурор, председатель трибунала, заместитель начальника политотдела. Комиссии было поручено учитывать все поступающее продовольствие и предоставлено право сурово наказывать всех, кто посмеет заниматься грабежом. Все это мы узаконили приказом и довели до каждого бойца.

В ночь на 9 ноября те же потерявшие голову разгильдяи пытались нарушить приказ. Их задержали у сброшенных с самолетов мешков. Двое схватились было за автоматы. Военный трибунал приговорил их к расстрелу. Приговор обсудили во всех подразделениях. Была проведена большая разъяснительная работа о сбережении и распределении продуктов питания.

Нам удалось наладить строгий учет всего, что сбрасывалось летчиками для десанта. Специальная команда собирала по плацдарму мешки. Старшим я поставил парикмахера Сашу. В Эльтигене у него было мало клиентов!..

Штабные работники знают, что суховатые уставные нормы общения как-то обходили на фронте одну должность — дивизионного парикмахера. Рядового Александра Говберга все запросто звали Сашей. Это был честный парень, заботливый, с развитой хозяйственной жилкой, как раз тот человек, какой нужен для такого ответственного дела, как сбор продуктов на плацдарме. Я знал, что в десант Говберг шел с охотой. Он был родом из Керчи и хотел быть в числе солдат, начинавших освобождение Крыма.

Собирать продукты было не так уж просто. Вот выдержка из письма А. Говберга:

Каждое утро комиссия докладывала комдиву, сколько сброшено за ночь сухарей, консервов, боеприпасов, обмундирования и т. д. Тут же определяли суточный паек. Меньше ста граммов сухарей не отпускали, но двести граммов это уже была редкая роскошь. Кажется, только в "день Героев", как назвали у нас 18 ноября, было выдано по 300 граммов сухарей.

Благодаря всем этим мерам удалось, хотя и понемногу, всем равномерно выдавать продукты, улучшить питание раненых и поддерживать особенно слабых. Кроме того, нужно ведь было создать хоть маленький запас на случай, если по какой-то причине продукты не будут сброшены.

Таких опытных в обороне офицеров, как Ковешников, Блбулян и Ивакин, не нужно было подгонять. Блбулян учил людей: у солдата два дела — бить врага и копать землю. Отдыхает винтовка — работает лопата. Подполковник Челов, приняв 31-й полк, тоже с головой ушел в организацию земляных работ. Модин говорил про своего друга: метростроевец!

Днем на поверхности земли не было видно ничего живого. Смотришь, и создается впечатление, что перед тобой безжизненный клочок земли. Только зоркие наблюдатели могли изредка заметить небольшой клубок пыли, всплывающий над траншеями: это шла работа над усовершенствованием позиций.

Рыли, копали без конца. Земляные работы отбирали у голодных людей массу энергии. Мне как-то передали, что некоторые солдаты прозвали командира дивизии "сердитым свекром" за то, что ходил, проверял, указывал: рыть глубже и лучше. Но таких было мало. Большинство понимало — земля укроет от смерти.

Немецкие наблюдатели со всех сторон усердно высматривали, не зашевелится ли на плацдарме человек. Чуть что — и отрывистая пулеметная очередь рассекает воздух. Но пулеметы стучали редко. Зато артиллерия противника методически вела изнуряющий огонь, чередуя его с налетами по объектам.

Дым подолгу задерживался над местом разрывов снарядов. Замолкали пушки — появлялась авиация. Сбросив груз, самолеты уходили за горизонт, а от взрывов бомб долго вздрагивала земля. Почему-то на нашем плацдарме сильно содрогалась земля, когда рвались бомбы. В блиндажах и окопах оползали стенки, сидевших осыпало мелкими камушками и песком. Грохот затихал, но в первые минуты трудно было отдышаться от пыли.

Только ночью оживала "Огненная земля". С наступлением темноты люди вылезали из щелей, из блиндажей, расправляя мускулы и вдыхая свежий воздух. Кое-где можно было даже походить во весь рост. Ночами же проводились в подразделениях все собрания и совещания, а при луне — даже занятия по изучению материальной части оружия, в основном трофейного. Саперы научились артистически работать с немецкими минами, что надо прежде всего поставить в заслугу инженер-подполковнику Модину. По ночам можно было порой услышать в Эльтигене звуки гармошки, мелодию любимой десантниками песни: