РОК

Но я чувствовал, что М. Горбачев нервничает. Состояние здоровья К. Черненко ухудшалось с каждым днем. Все чаще он вынужден был оставаться дома либо попадал в больницу. По логике, в период его отсутствия заседания секретариата ЦК КПСС и Политбюро должен был вести второй человек в партии — М. Горбачев, однако, как он сам мне сказал, против этого категорически выступил Н. Тихонов. Нам с академиком А.Г. Чучалиным часто приходилось в этот период встречаться с К. Черненко, и было видно, в какой растерянности он находится, не зная, что предпринять. Сколько раз мы были невольными свидетелями того, как, несмотря на настойчивые попытки Н. Тихонова, К. Черненко раздраженно просил под любым предлогом не соединять его с ним. Слабохарактерный, боявшийся к тому же потерять нити управления, он не мог сопротивляться своим старейшим друзьям вроде Тихонова, поэтому принял самое простое решение — без него не проводить заседания Политбюро.

129

Бедная Россия! Страна погружалась в мрак и застой, а на политическом Олимпе никак не могли поделить власть. Жизнь же текла по заведенному ритму, с полным безразличием к тому, что нам принесет завтра. Все замерло в ожидании, и даже диссиденты не очень тревожили покой Кремля. В моей памяти об этом времени не сохранилось ни одного сколько-нибудь заметного события или важного для страны решения. Остаются лишь личные переживания, связанные с организацией самого длительного на тот период полета в космос моего ученика и сотрудника доктора О.Ю. Атькова, с моим активным участием в движении врачей, боровшихся за ядерное разоружение. И, конечно, в основном память хранит тяжелые воспоминания о прогрессирующей болезни К. Черненко, который с осени 1984 года появлялся на работе совсем ненадолго, и то только после проведения либо дома, либо в Центральной клинической больнице активной терапии. Уже при вступлении в должность Генерального секретаря он не мог обходиться без активного лечения, а вскоре вообще для того, чтобы работать, должен был периодически дышать кислородом — и дома, и на работе, где была установлена соответствующая аппаратура.

И опять, в очередной раз, при описании таких подробностей червь сомнения начинает грызть меня — правильно ли я поступаю, касаясь сокровенных тайн моих бывших пациентов? После таких публикаций один из моих знакомых, старый академик медицины со злым упреком сказал: «Евгений Иванович! Зачем Вы пишите о болезни своих пациентов, это неэтично и недостойно врача». Я ответил довольно резко: «А разве этично больному человеку, не способному к руководству, ради своих амбиций, своего положения хвататься или держаться за власть вопреки интересам страны, народа, нас с Вами? Я пишу для будущих руководителей и поколений, чтобы они учились на ошибках прошлого». К сожалению, это оказалось гласом вопиющего в пустыне. Все повторилось вновь, и никто не

130

вспомнил уроков прошлого — последних лет правления Брежнева или периода нахождения у власти Черненко.

Мы часто в то время общались с М. Горбачевым, у нас не было секретов друг от друга. Но и не будь у нас товарищеских отношений, я и формально как второго человека в партии должен был информировать его о состоянии здоровья Генерального секретаря. Чувствовалось внутреннее напряжение М. Горбачева по его частым звонкам, вопросам о состоянии здоровья Черненко, темам разговоров. Периодами я видел его растерянность, нерешительность, но тогда не придавал этому большого значения и относил к естественному поведению человека, находящегося в сложной ситуации. Положение М. Горбачева осложнилось и тем, что осенью 1984 года тяжело за-; болел Д. Устинов.

Для меня это была большая личная трагедия, потому что наряду с Андроповым он был самым близким мне человеком среди руководителей страны. Д. Устинов обладал сильным русским характером, который помог ему стать талантливым организатором. При всех лидерах Советского Союза — Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове, Черненко — он возглавлял, как теперь принято говорить, военно-промышленный комплекс. Во многом именно ему наша страна обязана превращением в мощную сверхдержаву, с которой считались самые сильные капиталистические государства. И когда сегодня я читаю в прессе рассуждения Г. Киссинджера о том, надо ли обращать внимание на мнение России в вопросе о расширении НАТО на Восток и вообще стоит ли с ней считаться после поражения в холодной войне, я вспоминаю другого, вежливого и даже несколько заискивающего Г. Киссинджера в период Л. Брежнева и А. Громыко в 70-е годы, когда он настойчиво добивался взаимопонимания с СССР и считал своим достижением диалог с советскими лидерами.

Некоторые современные политики, включая и отставных генералов, любят злословить о нашей истории, ру-

131

ководителях государства. Но если сегодня Россия еще что-то значит на геополитической карте мира, то это благодаря деятельности таких руководителей, как Д. Устинов. Если же сравнивать отставных генералов и подобных им критиков с теми, кто в сложнейших условиях создавал оборонный щит, сегодня разваленный, то у меня сразу возникают ассоциации с Моськой и Слоном.

Меня поражала работоспособность Д. Устинова, который начинал свой день в ЦК или Министерстве обороны в 8 утра и заканчивал в полночь, не знал выходных, он и в отпуске продолжал работать. В последний в его жизни отпуск в 1984 году я долго был с ним в любимом им санатории «Волжский Утес» в Жигулях. Больше трех дней он не выдерживал и на вертолете, который постоянно дежурил, вылетал то в Ульяновск на строительство авиазавода, то в Самару на оборонные предприятия. Это был мужественный человек. За 45 лет моей врачебной деятельности мне пришлось участвовать в лечении тысяч больных. И немно-

132

гие, зная тяжелый, печальный прогноз болезни, могли сохранить уверенность, бодрость, веру в себя, в свои возможности, сохранить юмор и жизнерадостность. Устинов перенес две операции по поводу злокачественной опухоли, инфаркт миокарда, но, несмотря на мои просьбы, ни на йоту не изменил ни своей активности, ни своего режима.

Конечно, он был человек своей эпохи — расчетливый политик, который мог в сложной ситуации ради своих интересов пойти на компромисс, как это было при выдвижении К. Черненко на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. В чем-то, особенно в политических вопросах, он был догматичен, как в ситуации с вступлением наших войск в Афганистан. Для него непререкаемыми авторитетами и его близкими друзьями были Л. Брежнев и Ю. Андропов.

За внешней суровостью и возможными «разгонами» по старым образцам скрывались доброта и широта натуры. Сколько раз он обращался ко мне с просьбой помочь генеральным конструкторам, ученым, директорам оборонных заводов, создателям ракет, авиации, ядерного оружия: А.И. Микояну, М.К. Янгелю, А.Н. Туполеву, Ю.Б. Харитону, Н.Д. Кузнецову и многим-многим другим.

После смерти Ю. Андропова, которую он тяжело пережил, Д. Устинов как-то сник, стал сдержаннее. У меня создалось впечатление, что в 1984 году его активность и страсть к работе сохранялись лишь как привычка к определенному режиму, выработанному десятилетиями жизни. Осенью 1984 года, после поездки в Чехословакию на военные маневры, у Д. Устинова на фоне сниженной сопротивляемости организма появились признаки вялотекущего инфекционного процесса вирусного происхождения. Все известные в мировой практике методы лечения не давали эффекта. Болезнь медленно прогрессировала. На этом фоне начала увеличиваться бывшая до того спокойной аневризма брюшного отдела аорты, появились признаки ее расслоения, угрожавшие разрывом сосуда. Я понимал, что те-

133

ряю еще одного близкого мне человека в руководстве, а страна — человека, который на протяжении десятилетий обеспечивал ее высокий оборонный потенциал. Уходил из жизни еще один представитель «поколения победителей». Как жест отчаяния и последнюю надежду консилиум ведущих специалистов предложил оперативное лечение. Технически операция была выполнена на высоком уровне, однако в связи с перенесенным заболеванием начались осложнения, которые привели к печальному исходу.