РОК

Сентябрь и октябрь того года прошли без политических и государственных эксцессов. Никто, кроме врачей, не знал истинного состояния Ю. Андропова. Обстановка осложнилась в ноябре. На это время был назначен пленум ЦК, на котором должны были быть подведены итоги первого года работы под руководством нового генсека и предложен перспективный план развития страны. Андропов надеялся, что ему станет лучше и он сможет выступить с докладом, поэтому он всячески оттягивал

110

решение о проведении пленума. Естественно, это вызвало своеобразный взрыв на Старой площади, где размещался ЦК КПСС, и в Кремле, где заседало правительство. Но система секретности делала свое дело: страна ничего не знала и продолжала жить и работать по-старому. Решая сиюминутные проблемы, большинство не интересовалось тем, что происходит за стенами Кремля. А здесь, как всегда бывает в таких случаях, началась подспудная борьба за власть.

В этих неприглядных «разборках», выражаясь языком новых русских бизнесменов, во многом определяющих современную жизнь, мне не раз приходилось быть и невольным свидетелем, и даже невольным участником. За годы, прошедшие с начала перестройки, было издано много мемуаров о так называемых застойных временах. Писали президенты и министры, члены Политбюро и их охранники, военные и гражданские. Большинство пытались представить события тех времен с позиций, которые бы создавали мемуаристам имидж мудрого, дальновидного, принципиального и честного их участника. В целом это и понятно, ибо такова суть человеческого сознания. Очень трудно оставаться самокритичным и стараться беспристрастно излагать события, в водоворот которых тебя забросила судьба.

Вот почему, перечитывая каждую строчку, я еще и еще раз проверяю себя — достаточно ли точно я изложил суть проблемы и, главное, объективно ли описываю свое поведение в тот период, свое отношение к тем или иным ситуациям. Мне нелегко, тем более теперь, когда Россия отвергла М. Горбачева, вспоминать и обсуждать с читателем время стремительных политических перемен с усугубляющимся застоем в стране и обществе с конца 1983 до начала 1985 года.

К этому времени сложилась сложная расстановка политических сил. «Андроповское» руководство только формировалось и еще не завоевало прочных позиций ни в

111

партии, ни в стране. Ю. Андропов предпринимал попытки ограничить старую гвардию, но делал это весьма осторожно. В то же время я вспоминаю, как он совершенно спокойно отнесся к моему сообщению о тяжелой болезни К. Черненко, и, когда я поинтересовался, не изменятся ли в связи с болезнью Константина Устиновича его планы уехать на отдых, он ответил, что никаких проблем нет, в ЦК со всеми делами успешно справляется М. Горбачев.

Я понимал, что Горбачева тяготит и раздражает двойственность его положения: с одной стороны, он первый в окружении Ю. Андропова, с другой — формально таким человеком является К. Черненко. К тому же у Черненко, хотя он и был очень сдержан, иногда, особенно когда он узнавал об активности Горбачева в ЦК во время его болезни, прорывались высказывания «о молодых да ранних».

В октябре—ноябре Ю. Андропов, хотя и находится постоянно в Центральной клинической больнице, пытается активно работать, проводя в больнице встречи и заседания с руководством ЦК КПСС, Совета Министров, КГБ, военачальниками. Но все мы видели, что это уже не тот Андропов, который всего несколько месяцев назад ставил вопрос о реформировании государства, экономики, жизни народа.

Он медленно угасал. Менялись его характер, отношение к людям, он становился все более немногословным и замкнутым. Появилась мнительность. Однажды после каких-то телефонных звонков и встречи с работниками КГБ, находясь в подавленном состоянии, он вдруг позвонил Н.И. Рыжкову и спросил, какое материальное обеспечение будет ему определено, если его отправят на пенсию. Я был невольным свидетелем этого разговора. Ответа я не слышал, но, видя реакцию Андропова, почувствовал, что Николай Иванович ошарашен таким вопросом и не знает, что сказать. Вскоре позвонил взволнованный М. Горбачев и, рассказав о разговоре, попро-

112

сил успокоить Ю. Андропова — ни у кого и в мыслях нет ставить вопрос об отстранении его от власти.

Вероятно, среди верхушки партийной иерархии стали распространяться слухи о неизлечимой болезни Ю. Андропова, отсутствии конкретного руководства, о том, что повторяется ситуация, которая была в последние годы правления Брежнева. Видимо, Ю. Андропов хотел выяснить серьезность таких слухов, преданность своих сподвижников. Не думаю, что у него возникла мысль о том, чтобы вовремя передать бразды правления в другие руки, в частности своему ближайшему помощнику Горбачеву. Если бы это случилось, то партия и страна были бы избавлены от многих сложных перипетий борьбы за власть. Но власть тяжело завоевать, еще тяжелее с ней расстаться.

Другой штрих. Появляется письмо В. Чебрикову, бывшему тогда руководителем КГБ, за подписью Ю.С. Плеханова, начальника 9-го Управления КГБ (охрана руководящих деятелей государства) и еще одного сотрудника КГБ о необходимости более активного лечения Ю. Андропова. Это было по крайней мере глупо, учитывая, что лечение осуществляли около 20 ведущих академиков и профессоров страны. На консилиумах постоянно присутствовали представители КГБ, полностью стенографировались предложения, планы лечения, обсуждения. В. Чебриков хорошо знал наши дружеские отношения с Ю. Андроповым и все, что мы сделали для него за 16 лет, поэтому он без комментариев передал мне содержание письма. Зная Ю. Плеханова, его осторожность, дружеские отношения со мной, сейчас я почти уверен, что письмо было написано с подачи самого Андропова, чтобы было сделано все для его спасения. Тогда же он впервые заговорил со мной о бесперспективности своего положения. Это было в середине ноября 1983 года.

В ситуации с Брежневым для меня все было проще: я информировал о состоянии его здоровья Андропова, он —

113

Суслова и, таким образом, ни моя профессиональная, ни гражданская позиция не страдала. В случае же с Ю. Андроповым я просто не знал, что делать, тем более находясь под постоянным «прессом» КГБ. Невольно помог сам Андропов. В начале ноября, видимо, под впечатлением разговоров о его несостоятельности как руководителя, он вдруг совершенно неожиданно для меня сказал: «Знаете, Евгений Иванович, мы с Вами давно близко знакомы, я знаю Вашу честность и попросил бы о моем тяжелом состоянии, о прогнозе болезни никого не информировать, в том числе и Горбачева. Я боюсь, что если сложившаяся ситуация станет достоянием многих, это может привести к обострению положения в ЦК. Если у Вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Федоровичу, тем более что Вы его хорошо знаете». Я знал, что в Политбюро Дмитрий Федорович Устинов -единственный искренний друг Юрия Владимировича, преданный ему до конца. Я честно выполнил эту просьбу и никого, даже Горбачева, не ставил в известность об истинном состоянии Андропова.

Но во второй половине ноября, особенно после письма в КГБ, я понял, что скрывать прогноз болезни не только не могу, но и не имею права. Я позвонил Дмитрию Федоровичу и попросил о встрече. Наш первый разговор в его большом кабинете министра обороны на улице Фрунзе продолжался почти два часа. Откровенно говоря, я был удивлен, когда из разговора понял, что даже с близким товарищем Ю. Андропов никогда не делился возникшими у него проблемами со здоровьем. Д. Устинов не представлял всей тяжести его заболевания. Он растерялся, узнав прогноз болезни, и просил только об одном - никого не информировать, включая Черненко, Горбачева и Тихонова.

И хотя мы договорились о том, что будем регулярно встречаться, уже на следующий день, видимо, обдумав всю ситуацию, он попросил срочно приехать к нему. По его

114

виду было ясно, как тяжело он переживает необратимость трагического исхода болезни Ю. Андропова. «Знаешь, Евгений, — без вступления начал он, — ситуация во всех отношениях очень сложная. Давай пригласим Чебрикова, он очень близкий Юрию Владимировичу человек, и вместе посоветуемся, что делать. К тому же он располагает большой информацией о положении в ЦК и стране». Я понял, что Д. Устинов не хочет брать на себя весь груз ответственности, связанный с недееспособностью и трагическим исходом болезни Андропова, хотя, возможно, он действительно просто хотел выслушать мнение В. Чебрикова о том, что необходимо предпринять в сложившейся ситуации.