Защита Зимнего Дворца

"Итак, я в плену. Оригинально. Ну, посмотрим, что произойдет дальше", – решал я, – как солдат объявил, что мы пришли, и вошел в открытую дверь одного из домов по левой стороне Миллионной, откуда на улицу падала полоска света.

Вошли. Передняя – пусто. Прошли в корридор, голоса из ближайшей комнатки нас остановили у ее двери. Солдат вошел и через несколько секунд выскочил, прося "пожаловать".

Маленькая комната. Накурено. Усталые лица двух поднятых голов от какой-то бумаги повернулись в нашу сторону.

– "Кто вы?" – раздался вопрос. Спрашивал офицер.

Меня что-то обожгло. "Я из Зимнего. Защищал Временное Правительство. Дворец взяли. Правительство арестовано. Ради Бога, капитан, во имя чести вашего мундира, дайте мне одну из ваших рот. Надо идти туда. Поднимайте солдат", – горячо понес я вздор, забыв, где нахожусь, видя пред собой лишь офицерские погоны.

– "Вы с ума сошли!" – вскочил офицер. "Вы не туда попали! Какой Зимний? Как вы могли оттуда выйти? Глупости!.. Идите в другой полк, у нас нет свободного места", – резко отчеканивал он.

"Да нет", – вмешался юнкер, – "мы оба оттуда. Временное Правительство арестовано на наших глазах! Господин поручик говорит правду".

– "Арестовано? Кто?" – раздался вопрос с порога другой комнаты. Я взглянул в сторону вопроса: спрашивающий оказался солдатом.

– "Чепуха", – проговорил капитан, – "они повторяют какие-то сказки о том, что Зимний кем-то взят. У нас места нет; не мешайте нам. Идите в Павловский полк", – снова твердо отчеканивал капитан.

"Послушайте", – обратился он к вошедшему, – "вот здесь, мы с прапорщиком…" "Извините, что беспокоили", – наконец соображая, что упоминанием о Зимнем мы вредим себе, ответил я и вышел.

Наш сопровождающий еще был в корридорчике.

"Вот что, любезный, отведите нас в Павловский полк. Здесь нет места", – попросил я.

Солдат согласился и мы двинулись.

Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки.

– "Расстреливают", – прервал молчание солдат.

"Кого?" – справился я.

– "Ударниц!"… – и помолчав, добавил: "Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Оне у нас. А вот, что отказывается, или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!"…

"Ого, куда я попаду сейчас!" – пробежала жуткая мысль в голове… "Эх, все равно!" В этот момент раздался оклик: "кто идет?" – и на фоне справа, впереди светящегося сиротливо фонаря показался матрос.

Но не успели мы что-либо ответить, как матрос, завопив: "А, офицерская сволочь!" и схватив винтовку наперевес, сделал выпад в меня.

"В живот!" – мелькнуло в голове, и я невольно закрыл глаза.

"Отчего не больно?" – неслось в голове, и я открыл глаза.

Перед мною стояла спина сопровождающего меня солдата. Я продвинулся вправо.

Матрос лежал на земле, мокрый от изредка моросящего дождика, и что-то бормотал.

"Бегите вправо на угол! Я сейчас", – бросил мне солдат, продолжая держать винтовку за штык.

Я обежал фонарь и, подойдя к углу, остановился. Юнкера не было. Он еще раньше убежал.

"Как быстро все произошло", – соображал я, поджидая солдата, который и не замедлил подойти.

– "Сволочь!" – говорил он. "Этих матросов мы за людей не считаем. Им только резать да пить!.. Будет собака помнить!"… – закончил он, шагая рядом.

"А что ты ему сделал?" – по старой привычке обратился я к нему на "ты" с вопросом.

– "Да ничего особенного, Ваше Благородие".

И помолчав, добавил:

"У них, сволочей, всегда кольца на руках, а у меня тут бабенка одна, так я для нее и снял у него. Пьян собака! Теперь, поди, уже спит. Я его к тротуару оттащил, чтобы броневик не переехал. А вот и наши патрули. Я вас сдам им, чтобы они вас проводили. Да вы, ваше Благороде, не говорите, что из Дворца. Я им скажу, что вы из города сами пришли в Преображенский полк, да там места нет, вот вас сюда и послали", – говорил заботливо мне мой спутник.

"Ну, спасибо за совет. Только, родной, у меня денег нет. Я все отдал!" – "Что вы, ваше Благородие! Я из кадровых, с понятием. Мне, да и многим нашим ребятам так тяжело видеть, что делается в Матушке Россее, что мы и в толк не возьмем. А господ офицеров мы по-прежнему уважаем и очень сочувствуем. Да что делать, кругом словно с ума сошли! Ну, будьте счастливы!.." – И солдат подбежал к остановившемуся патрулю.

Через минуту я был в корридорах Павловских казарм, куда меня ввели двое патрульных.

– "Откуда?" – спросил болтавшийся в корридоре солдат.

Я молчал – соврать солдату мне было стыдно.

– "Со стороны", – в голос ответили патрульные.

– "Ладно; в ту дверь, ежели со стороны; а вы поменьше таскайте всякий хлам", – говорил он, уже обращаясь к патрульным.

"Какой это хлам?" – устало соображал я, идя к указанной двери.

– "Через комнату, в следующую!" – крикнул мне вслед солдатишко, когда я отворял дверь.

В комнате было тепло, грязно, полусветло и пусто. Из двери налево доносились какие-то звуки. Прислушался: стон то повышаясь, то понижаясь, продолжал залазить в эту грязь четырех белых стен. Пошел к двери напротив. Открыл ее остановился в изумлении.

Первое, что бросилось в глаза и поразило меня, был большой стол, накрытый белой скатертью. На нем стояли цветы. Бутылки от вина. Груды каких-то свертков, а на ближайшем крае к двери, раскрытая, длинная коробка с шоколадными конфетами, перемешанными с белыми и розовыми помадками.

"Что это? Куда я попал?" – задавая себе вопросы, не сводя глаз с конфет, тихо направился я к столу и вдруг спотыкнулся. И только тут я окончательно осмотрел и запечатлел обстановку большой, длинной комнаты, наполненной так людьми, что я теперь не понимал, как я не заметил этого сразу, а обратил лишь внимание на какие-то конфеты, пакеты и бутылки, действительно лежавшие на столе, а не примерещившиеся. То же, что заставило меня спотыкнуться, было спящее тело офицера. И такими, издающими храп с подсвистами, была наполнена вся комната. Они лежали на полу, на диванчиках, на походных кроватях и стульях. "Странная компания", – думал я, наблюдая это царство сна. Но вот какие-то голоса из следующей комнаты. Пробрался туда. Та же картина, только обстановка комнаты изящнее.

"Офицерское Собрание полка", – наконец догадался я.

Опять раздался разговор, – прислушался, присмотрелся. Говорит седоватый полковник, склонив голову на руки, сидя за столом. Отвечает лежащий на диване.

Я пробрался к говорившему и позвал его.

"Господин полковник!" – тихо звал я его. Услышал. Поднял голову и окинул меня осоловевшими, припухнувшими глазами.

"Господин полковник, – продолжал я, – я из Зимнего Дворца. Ужасно устал.

Могу я остаться здесь и лечь отдыхать, или надо еще кому-либо явиться?" – "Глупо. Раз вы здесь, то делайте, что хотите, но не мешайте другим!" – ответил полковник, и голова опять легла на руки.

"Боже мой, что же это?.. Сколько здесь офицеров! На кроватях. Цветы. Конфеты.

А там"… – и образы пережитого, смешиваясь и переплетаясь в кинематографическую ленту, запрыгали перед глазами, и я, забравшись под стол, уснул, положив голову на снятое с себя пальто.

Проснулся я в десятом часу. В комнате стоял шум от споров, смеха и просто разговоров. Солнце лупило вовсю. Было ярко и странно.

"Почему надо мной какой-то стол? Что за гостинная? Что за люди? Где я?" – быстро промелькнули недоуменные вопросы, но сейчас же исчезли от воспоминания о ночном, о вчерашнем.

"Где брат? Что с ним?" – впервые вырос вопрос тревоги о любимом брате, гордости нашей семьи.

"Господи, милый, славный, Господи! Что же это теперь будет с Россией, со всеми нами?" – и я принялся читать "Отче Наш". – Молитва успокоила, и я вылез из-под стола. Офицеры, которые преобладали в наполнявшей комнаты публике, кончали пить чай. Около некоторых столиков сидели дамы.

"Что за кунсткамера?" – зло заработала мысль.

"Что здесь делают дамы? Ну, ладно, умоюсь, поем и выясню, в чем дело!" – "Послушайте, где здесь уборная?" – справился я у пробегавшего мимо солдата с пустым подносом.