Мемуары изобретателя телевидения

Неудача с показом моей телевизионной системы многому меня научила. Я раз и навсегда понял: пока техническая разработка не достигла той стадии, когда за неё хватаются инвесторы, работу надо камуфлировать. Ваша собственная убеждённость для других ничего не значит. Отныне я решил искать приложение своим изобретениям лишь в тех областях, которые находила перспективными компания Westinghouse.

Эксперименты с иконоскопом убедили меня в важности фотоэлектрического эффекта для успешного преобразования световой энергии в электрическую. Однако даже разработав чувствительный фотоэлемент, я не мог заниматься усовершенствованием иконоскопа, поскольку телевидение не входило в сферу интересов компании. Основные разработки Westinghouse вела в области звукового кино, поэтому впервые мой фотоэлемент оказался по-настоящему востребованным именно там. В частности, с его помощью была сконструирована камера с оптическим затвором, быстро взятая на вооружение Голливудом. Надо ли говорить, что киностудии тут же начали переманивать наших сотрудников. Двое из моих коллег (талантливейшие инженеры!), получив выгодные предложения, не устояли перед искушением и перебрались в Калифорнию. У меня тоже была такая возможность, но я решил остаться в лаборатории и добился перевода в отдел факсимильной связи. Разработки, которые велись в целях её усовершенствования, включали в себя многие элементы, необходимые и для развития телевидения.

Созданный мной фотоэлемент с повышенной чувствительностью приобрёл определённую известность в научных кругах, однако попытка начать его промышленное производство не увенчалась успехом. Мы производили его в лаборатории кустарным способом и распространяли среди физиков и астрономов. На базе этого фотоэлемента я разработал новый тип скоростного факсимильного аппарата, способного передавать фотографии. Они воспроизводились на специальной светочувствительной бумаге, не требовавшей проявки.

Постепенно я начал публиковать некоторые из своих ранних работ в научных журналах. Это значительно повысило мой авторитет в глазах начальства, и вскоре мне было предложено не только возглавить одну из лабораторий, но и самому выбрать тему своих исследований. Естественно, я вернулся к занятиям телевидением.

Наша группа состояла из пяти человек. Сперва мы занялись усовершенствованием воспроизводящей трубки – кинескопа. Научились отклонять электронный луч для формирования постоянного электронного растра. Разработали надёжную электронную пушку с электростатической фокусировкой в глубоком вакууме и неплохой модуляцией интенсивности электронного луча. Наш кинескоп воспроизводил контрастную светящуюся точку на флюоресцентном экране, сделанном из тонкоизмельченного виллемита [93].

С иконоскопом дело обстояло похуже. Мы долго искали способ перевода изображения в электрический сигнал. Добиться однородности фотомозаики никак не удавалось. На разных участках мишени светочувствительность и электроёмкость были различны. Чтобы не откладывать испытание других компонентов электронной системы, был сконструирован временный механический передатчик – сканирующий диск. Поскольку передавать планировалось в основном кинофильмы, мы оснастили диск вибрирующим зеркальцем, разработанным специально для этой цели. Пользуясь этим приспособлением вместо иконоскопа, мы начали транслировать кинофильмы на расстояние в тестовом режиме. Первый собранный в лаборатории телевизионный приёмник я установил у себя дома, в восьми километрах от лаборатории.

Приблизительно тогда же произошёл эпизод, который, хоть и не имел прямого отношения к моим исследования, надолго оставил крайне неприятный осадок. Как-то вечером в моём доме раздался междугородный телефонный звонок. Неизвестный на другом конце провода назвался мистером Расселом и пояснил, что звонит из Вашингтона. Он только что прибыл из Лондона в США по поручению крупного частного фонда, собирающего сведения об открытиях в области телевидения.

Фонд учредил премию наподобие Нобелевской и планирует вручать её за важнейшие телевизионные изобретения. Единственное условие: представитель фонда должен лично ознакомиться с функционированием и техническими характеристиками изобретения.

Помню, я сказал, что исследования носят конфиденциальный характер и мне нечего ему сообщить. Он начал настаивать, говоря, что второго такого случая может не представиться и что я горько пожалею, если упущу этот шанс. «Не спешите с ответом, подумайте, обсудите с начальством, – тарахтел мистер Рассел. – Я перезвоню через два дня». Чтобы хоть как-то отделаться от него, я согласился.

Наутро я пересказал этот разговор мистеру Кинтнеру, добавив, что не верю ни единому слову этого самозванца. Мне было очевидно, что меня пытаются надуть. Кинтнер же предположил, что это происки конкурентов, которые жаждут выяснить, как далеко мы продвинулись в своих исследованиях. «Давайте их немного подразним, – предложил он. – Приёмник же у вас дома, а не в лаборатории. Вот и пригласите этого мистера Рассела к себе на «просмотр» – пусть у него глаза на лоб вылезут».

Через два дня означенный господин явился ко мне домой и посмотрел по моему телевизору переданный из лаборатории короткий диснеевский мультфильм с развёрткой в 60 строк. Эффект превзошёл все ожидания: гость впал в состояние шока. Оправившись, он долго тряс мою руку, поздравлял и уверял, что награда мне практически обеспечена. Только тут я сообразил поинтересоваться, о какой сумме идёт речь, и мистер Рассел назвал цифру, в несколько раз превышавшую размер Нобелевской премии. Это окончательно убедило меня, что всё происходящее либо надувательство, либо розыгрыш, и я потребовал, чтобы он назвал истинную цель своего визита. «Уверяю вас, мистер Зворыкин, – затараторил он, – я представляю независимый фонд, который скоро сделает вас миллионером». С этими словами мистер Рассел откланялся. Надо ли говорить, что больше я никогда его не видел.

Через несколько лет мне напомнил о нём Фило Фарнсворт [94] во время моего визита в его лабораторию в Сан-Франциско. Оказалось, что Фарнсворт слышал об этой истории от редактора Отдела науки газеты San Francisco Chronicle. История, что называется, «пошла в народ», обросла нелестными для меня подробностями. Это больно кольнуло.

Вообще, «предложение» загадочного мистера Рассела попортило мне немало крови. Во-первых, «бриллиантовый дым», замаячивший было на горизонте в виде баснословной премии, необычайно взбудоражил воображение моей жены. Она успела нарисовать себе безоблачную картину нашего грядущего благоденствия. Когда «дым» рассеялся, наши и без того непростые отношения ещё более осложнились. Во-вторых, я сделался предметом постоянных подтруниваний коллег по лаборатории, которые не видели в происшедшем ничего обидного. Скорее наоборот: в свете недавнего «триумфа» моего изобретения в отделе бытовой техники главного питтсбургского универмага, им казалось, что это ещё одно свидетельство моей растущей славы. Я же был в бешенстве от того, что за какой-то дешёвый трюк с дистанционным включением и выключением стиральной машины нашу лабораторию вознесли до небес, а когда мы действительно оказались на пороге грандиознейшего открытия, никому до нас дела не было, кроме какого-то проходимца.

Сейчас это кажется невероятным, но в ту пору руководство компании Westinghouse (за вычетом нескольких человек, включая мистера Кинтнера) не видело коммерческого будущего за телевидением, считало его чуть ли не моей блажью. Денег на разработки выделялось недостаточно, обнародовать наши открытия нам запрещалось, и в итоге мы упустили шанс настоящего прорыва. За четыре года работы в компании я получил патенты на тридцать различных изобретений (не считая ещё дюжины заявок, лежавших в патентном бюро в ожидании рассмотрения) и всё чаще задавал себе вопрос: стоит ли продолжать мою постоянную борьбу за электронное телевидение, учитывая полнейшее отсутствие интереса у вкладчиков? Но и отступиться, не доведя свою систему до конца, я не мог. Мы принялись за усовершенствование иконоскопа.