Дорогие спутники мои

Я сказал об этом Кайсыну, с которым сидел рядом.

- Нечему тут удивляться, - как давно решенное, ответил Кайсын, - Совесть у всех нас одна.

Слева направо - Д. Гранин, Г. Макагоненко, В. Орлов, К. Кулиев и скульптор М. Аникушин

Совесть - советчица и судья поэта, который ведет за собой читателя к открытию истины и не щадит его. ибо путь познания тяжек и горек. Стихи Кайсына Кулиева исполнены беспокойства и тревоги за каждого из нас.

Есть у Кайсына Кулиева стихотворение "Надежда".

Надежда, вера в лучшее подняла в свое время нашего далекого пращура с четверенек, вложила в его руку первое орудие труда, и потом он осознал себя человеком.

Надежда для поэта - это сама поэзия. Ведь только опа может так сказать о себе:

Есть во мне неистребимость неба, 

Вечное стремление к любви. 

Есть во мне необходимость хлеба, 

Я бессмертна, я у вас в крови.

А коль скоро так, то непреложен и другой закон Надежды:

Оскорбить, ославить человека, 

Хлеба и воды лишить его 

Лучше, чем оставить человека 

Хоть на миг без света моего.

Когда мне бывает трудно, когда нужно найти правильное решение, я беру в руки сборник стихов Кайсына Кулиева. Я не знаю, где он в эти минуты - в своем ли родном ауле, в Москве ли или, может, где-нибудь в далеких странах, все равно я слышу его голос, обращенный ко мне, слышу так же отчетливо, с теми проникновенными интонациями, которые давно стали привычными в личном общении с товарищем и другом.

Друзья поэта отвечают ему тем же, но в чем-то Кайсын богаче нас. Я бы добавил к слову "богаче" еще и "щедрее". Но тогда обязательно следовало бы добавить и "мужественнее", ибо совесть и мужество идут по строчкам его стихов как сестры.

Недавно Кайсын тяжело болел. Болезнь заставила его лечь в больницу. Врачи не утешали, да и сам Кайсын, как казалось, был готов к суровому приговору.

Друзья не оставили его одного, навещали, а мы, живущие вне Москвы, писали ему о своих делах, просили совета, рассказывали байки, чтобы развлечь. Мы стремились помочь ему, а он по-прежнему думал о пас:

Строитель умрет, но другие строители стены 

В свой час возведут и настелют и пол и порог, 

Досеют соседи и родичи поле ячменное, 

Которое пахарь ушедший досеять не смог.

Это он писал из больницы. И на больничной койке оп не изменил тому, что исповедовал всегда. Написанные в больнице стихи еще больше приоткрыли перед читателем душу поэта, где живут чувства простые, но великие в своей необходимости. И среди них - безграничная благодарность земле за то, что она породила, открыла перед нами прекрасное, научила ценить любовь, доброту, дружбу:

О доброта твоя, 

Благословенна будь! 

Возьму пример и я 

С тебя когда-нибудь.

Мы встретились с Кайсыном вскоре после выхода из больницы. Опасность, к счастью, миновала. Он был весел, бодр, по на лице глубже стали морщины.

Извинение перед Натали

Ярослав Васильевич Смеляков был не всегда приятным спорщиком. Когда он что-то принимал за истину, переубедить его бывало трудно. Правда, точность раз избранных идеалов, широкая образованность, доброта, понимаемая не как готовность сделать тебе приятное, а прежде всего заставить тебя самого пройти сквозь огонь и понимание людей позволяли ему редко ошибаться в суждениях о людях и явлениях.

Мы нередко повторяем слова о важности идейной закалки, трудового воспитания. Смеляков никогда не распространялся на эту тему, но верность революции, понимаемая как главная обязанность жизни, была у пего в крови. Строчка из песни: "владыкой мира будет труд" была для пего убеждением на всю жизнь.

Нелегкий спорщик, он был раним и очень страдал, когда в своей среде встречался с тем, с чем не хотел да и не мог мириться.

Мне казалось, что Ярослав Смеляков жил с облаженным сердцем. Каждое приближение к нему несправедливости, бесчестья, скаредности улавливалось им на самых далеких подступах. Поэт в таких случаях походил на ежа, ощетинившегося навстречу опасности.

Это вовсе не значит, что Смеляков не ошибался. Случалось даже, что он упорствовал в отстаивании ошибки, сердился, ссорился. Но, если убеждался в твоей правоте, находил мужество честно и прямо сказать об этом.

Я был свидетелем одного подобного случая.

Смеляков благоговел перед Пушкиным, написал об этом в стихах, но в жизни, как мне казалось, по очень охотно принимал участие в разговорах о великом поэте.

В своей любви к Пушкину он был сдержан. А может быть, тема эта оставалась для него самой заповедной?

Ярослав Смеляков (на переднем плане)

Жену же поэта Наталью Николаевну Гончарову Смеляков презирал.

Это чувство пришло к нему, видимо, еще в годы самой ранней комсомольской юности, было навеяно спектаклями, кинокартинами, подобными ленте "Поэт и царь".

Для всех нас в ту далекую пору окружение Пушкина было однолико - враждебным. Лишь один поэт, "невольник чести", окруженный ореолом восторженной нашей любви, вставал перед нами бойцом, в чем-то похожим на парижских коммунаров или комсомольцев Триполья. Потребовалось немало лет, чтобы мы научились расслаивать окружение поэта.

Смелякову, видимо, этим не пришлось заниматься, и к Наталье Николаевне он отношения не менял.

В стихотворении "Здравствуй, Пушкин" (1949), одном из тех исповедальных, когда мысль не пишется, а буквально выплескивается откуда-то из глубины сознания, Смеляков не преминул упомянуть о ней, поставив Наталью Николаевну чуть ли не в один ряд с заклятыми врагами поэта.

Вот окончилась трагическая дуэль на Черной речке, и Смеляков пишет:

Мы несли тебя - любовь и горе - долго и бесшумно, как во сне, не к жене и не к дворцовой своре - к новой жизни, к будущей стране.

С еще большей беспощадностью его отношение к жеце поэта выражено в стихотворении, названном ее именем - "Натали". В нем Смеляков не забыл предъявить бедной Пушкиной - и то, что она вышла замуж за другого ("напрасен труд, мадам Ланская, тебе от нас не убежать!"), и ее недосказанную неверность поэту, и глухоту к его лире.

Мы не забыли и сегодня, что для тебя, дитя балов, был мелкий шепот старой сводни важнее пушкинских стихов.

"Натали" - прекрасное стихотворение. В нем в полной мере проявилось свойственное Смелякову уменье крайне ограниченными средствами сказать многое, вовлечь читателя в сферу собственных чувств и мыслей.

Но сколь превосходно стихотворение, столь же и неверно обвинение, содержащееся в нем.

Наверное, Ярославу Васильевичу Смелякову об этом говорили многие. Вот почему, когда мы встретились с ним на празднике поэзии в Михайловском и я тоже заговорил о "Натали", он вскипел и дело чуть ли не дошло до брани.