На далеких рубежах

-- Что ты говоришь? -- вздрогнула Лиля. -- Это неправда...

-- Утверждать не могу. За что купила, за то и продаю. А ты будь предусмотрительной: скажи своему Телюкову, пусть он не беспокоится. Можешь дать ему понять, что Поддубный ухаживает за мной. Он и успокоится. Ну пошли!

-- Пошли, -- неожиданно согласилась Лиля. Она до того была взбудоражена столь неожиданным известием, что решительно не могла владеть собой.

Конечно, Лиза могла и насплетничать, но ведь факт, что Телюков сидел на гауптвахте... И, кажется, это был первый случай в полку, когда офицер сидел под арестом. Значит, дело серьезное, думала Лиля, идя в клуб.

Поддержанный замполитом, Байрачный решительно взялся за организацию художественной самодеятельности. Прежде всего позаботился об афише. Лейтенант Калашников не пожалел красок для столь важного дела: громадная афиша на щите сразу бросалась в глаза. Когда ее прислонили к стене клуба, она достигла крыши. Слово "самодеятельность" было написано полуметровыми буквами. Байрачному посчастливилось отвоевать у начальника клуба отдельную комнату, на двери которой появилась табличка с надписью: "Руководитель художественной самодеятельностью. Запись в кружки от 7 до 9 часов вечера".

Любителей театрального искусства оказалось более чем достаточно, поэтому отбирались самые одаренные. Создали жюри, в состав которого Байрачный ввел Скибу и Калашникова -- своих лучших друзей. Перед жюри демонстрировали свои способности певцы, танцоры, музыканты, мастера художественного слова.

В этот вечер к руководителю художественной самодеятельности явились двое солдат. Один высокий и худой, другой низенький и полный.

-- Мы -- подражатели! -- отрекомендовался высокий.

-- Кому же вы подражаете? -- заинтересовался Байрачный.

-- Тарапуньке и Штепселю.

-- Интересно. А ну исполните какую-нибудь интермедию. Сможете сейчас?

-- Отчего же? Для этого и пришли.

Замполита Горбунова, который в этот момент находился среди членов жюри, неприятно поразил внешний вид "Тарапуньки". Поля панамы выгнуты, и она скорее напоминала шляпу-котелок, нежели солдатский головной убор. Голенища -- в "гармошку", гимнастерка нараспашку, взъерошенные волосы, как мокрое мочало, свисало на ухо.

-- Вы, кажется, из второй эскадрильи? -- спросил капитан.

-- Так точно! -- браво выпалил "Тарапунька".

-- Фамилия:

-- Рядовой Баклуша.

-- Комсомолец?

-- Никак нет, товарищ капитан!

-- Взыскания имеете?

Солдат смутно учуял что-то недоброе, и рука потянулась к пуговицам...

-- Взыскания имеете? -- повторил свой вопрос замполит.

-- Наряд вне очереди... Да я уже чистил картошку на кухне... Отбыл.

-- За что получили?

-- За кровать.

-- Точнее.

-- Показалось старшине, что кровать плохо заправлена.

-- Показалось, говорите? А прежде имели взыскания?

-- Имел, то есть так точно!

-- За что? Отвечайте подробно.

Баклуша выпрямился, побледнел.

-- Полез я в кабину самолета проверять приборы и нечаянно нажал на кнопку противопожарного устройства. Фюзеляж залило. Инженер -- выговор. А один раз за опоздание из отпуска гауптвахту дали. Еще выговор был за нарушение формы...

-- Такому, как вы, -- покачал головой замполит, -- мы, пожалуй, не сможем предоставить место на солдатской сцене. Поняли?

-- Так точно! Разрешите идти? -- спросил Баклуша, сожалея, что нарвался на замполита.

-- Нет, -- возразил тот. -- Доложите своему командиру, что я сделал вам замечание по поводу внешнего вида. Чуб остричь, "гармошку" ликвидировать, панаму привести в соответствующий вид. Что вы туда напихали? Почему она у вас так раздулась? А ну-ка, дайте сюда.

-- Картон здесь, товарищ капитан.

Замполит снял свою панаму.

-- А я вот хожу без картона, и, представьте себе, голова не болит... Чувствую себя великолепно...

-- Да у меня она, товарищ капитан, тоже не болит! Вы уж разрешите нам выступить...

-- Нет, не разрешу. Выступать перед зрителями могут лишь примерные воины.

-- Я тоже буду таким.

-- Вот тогда и в художественную самодеятельность примем. А сейчас идите в свое подразделение.

-- Есть!

Растерянный и обескураженный, солдат повернулся через правое плечо. Замполит хотел было еще поговорить с ним, но тут зашли девушки. А отчитывать молодого парня при них он счел нетактичным.

-- Мы не помешали вам? -- спросила Лиля, заметив обескураженного солдата.

-- Нет, нет, присаживайтесь, -- сказал замполит, как всегда улыбаясь одними уголками губ.

Байрачный и Скиба, здороваясь с девушками, поднялись с мест. Затем Байрачный обратился к Лиле:

-- Вы, кажется, играете на пианино?

-- Да, если нужно будет аккомпанировать, то я могу, -- ответила девушка.

-- Как же! Пианистка нам крайне необходима.

Лиза Жбанова в свою очередь выразила желание участвовать в драмкружке.

-- Тоже хорошо, -- ответил Байрачный. -- Но вам придется прийти тогда, когда мы подыщем пьесу. Так и запишем. И роль укажем потом.

Вопреки желанию подруги Лиля поспешила домой. Не выходили у нее из головы слова Лизы о поступке Телюкова. Неужели это правда? Неужели Телюков способен на такие подлости?

Услыхав в небе гул самолета, Лиля остановилась и почему-то подумала, что это летает Поддубный.

Чутье не изменило ей. Майор гонялся за контрольной целью, которая неожиданно появилась над Кара-Кумами с юго-запада.

Наведение осуществлял тот же штурман-наводчик, который подавал команды, чтобы "противник" обозначал себя фарой. Наводить как следует он не умел. Несмотря на то, что Поддубный своевременно поднялся в воздух и четко выполнял команды, штурман до сих пор не мог свести его с целью.

У летчика начало рябить в глазах от долгого и безуспешного наблюдения за зеленовато-серым экраном бортового локатора, от многочисленных разноцветных колпачков на доске приборов.

На какое-то мгновение он вынес взгляд за борт кабины. Над головой и сбоку мерцали звезды, а под фюзеляжем тянулись пески, облитые лунным светом, отчего пустыня напоминала тундру, покрытую снегом...

В наушниках послышался голос Гришина.

-- Ваша высота?

-- Девять.

-- Держитесь ее. Курс 260. Скорость 90.

"Ого, как далеко очутился я от цели", -- подумал Поддубный, вдыхая кислород через маску.

Пять минут спустя Гришин дал команду развернуться вправо на девяносто градусов. Потом -- взять еще вправо. И как только летчик выполнил эту команду, на экране засветился крестик -- это означало, что цель и самолет на одной высоте.

"Ну, Лобачевский!" -- восхищенно покачал головой Поддубный.

Маневрируя, он начал загонять метку цели в "лузу".

Но неожиданно она исчезла.

"Да, но куда ж девалась цель?"

Проходит секунда, вторая, третья...

-- Курс 270, высота 7.

Ясно -- самолет спикировал. Поддубный взял заданный режим. Снова метка цели, но уже в виде перевернутой буквы "Т". Цель находилась чуть выше. Поддубный немного взял ручку на себя. Расстояние уменьшалось. Вот снова появился крестик. Цель в "лузе". Взгляд на прицел... Огонь!

-- Атака произведена! -- сообщил Поддубный.

Гришин передал летчику курс на аэродром. В этот момент в телефонах послышалось:

-- Я -- Урал.

"Урал" -- это позывной генерал-майора Щукина. Так вот кто летал за контрольную цель!

-- Я -- Урал. Объявляю летчику благодарность.

-- Служу Советскому Союзу! -- передал Поддубный в эфир.

Двадцать минут спустя он приземлился.

-- Спасибо вам, Иван Васильевич, что не ударили лицом в грязь, -сказал полковник Слива, когда Поддубный вошел на СКП. -- Видите, не спится хозяину. Сам летает и нашу боевую готовность проверяет.

-- Лицом в грязь не ударил, но заслуга наша не велика: еще немного -- и генерал прошел бы. А все потому, что фарами мигаем, Семен Петрович. Дежурный штурман не годится. Либо тренировать надо, либо заменить.