Экипаж машины боевой (Часть 1)

Через час надо поднимать пацанов и готовиться к проческе, часов в семь, наверное, начнем штурмовать. Исход сегодняшнего боя предвидеть невозможно, но потери будут, это я знал точно. Духи так просто не сдадутся, они загнаны в угол, а загнанный зверь опасен вдвойне, так что строить иллюзии насчет удачного финала не стоит. О том, что меня убьют или убьют кого-то из моих друзей, о таком даже не хотелось думать, но это произойти может, ведь здесь война, и в нас стреляют.

Тяжело в такие минуты оставаться одному, тяжело бороться со своими мыслями, и что хуже всего, от этих мыслей ни куда не деться, они безжалостно преследуют тебя, каждую секунду, каждый миг.

Я задумался о вере в бога, мне нечасто такие мысли приходили в голову, но иногда бывало.

Духи нас называют неверными, по их понятиям мы не верим ни в бога, ни в черта. Это не правда, без веры в бога жить нельзя, просто у каждого свой бог, и верит в него каждый по-своему, и не обязательно для этого ходить в храм или сидеть перед иконой, главное верить. Я никогда не углублялся в понятия какой-либо веры, не читал религиозной литературы, не посещал божью обитель. Если говорят, что бог вездесущ, то зачем идти в церковь, к богу в таком случае можно обратиться отовсюду, где бы ты ни находился.

Что там, за чертою жизни? Я слышал, что, умирая, люди попадают на небеса, и мне всегда представляется эдакая длинная лестница ведущая в небо, и люди, отжившие свой век, вбирающиеся по ней наверх.

Я не заметил, как закемарил, мне в полудреме приснилось, как я взбираюсь по этой лестнице, и видел я себя как бы со стороны. Вот я восхожу на эту лестницу, все старики толпятся у входа, а я захожу на нее откуда-то сбоку и начинаю взбираться, но видел я себя не стариком, а молодым, таким как сейчас.

Очнувшись от дремоты, я заметил, что начало светать, часы показывали полшестого утра, кемарил я минут десять, не больше. Что за чертовщина мне приснилась, я видел себя взбирающегося по лестнице в небеса. Но почему я видел себя таким, как сейчас? Может потому, что я боюсь старости, и мне трудно представить себя немощным стариком, одиноким и никому не нужным. А может быть? Не, не, об этом лучше не думать, только не сейчас.

Стрельба почти прекратилась, кое-где изредка раздавались выстрелы, наверное, всем уже надоело стрелять без всякого толку. Послышался гул моторов, и через минуту подъехал БТР, потом раздался голос комбата:

-- Есть кто живой?!

-- Да есть, товарищ майор. Сержант Бережной, -- ответил я, и выглянул из-за баков.

-- Ну, как дела, сержант?

-- Да нормально, ночь прошла спокойно.

-- В шесть поднимай экипаж, и готовьтесь. После того, как вертушки поработают кишлак, сразу пойдет пехота. Сидите на связи и ждите команды.

-- Понял, товарищ майор.

БТР комбата дернулся с места и поехал в сторону танковой точки. Я спрыгнул с брони и зашел за БТР, чтоб облегчиться по малому, и спокойно покурить. Последние пол часа тянулись долго, в голову непроизвольно лезли мысли о боге, о жизни, о смерти, в сознании всплывал недавний сон. Хотелось закричать: "Да пропади все это пропадом!" и бежать, бежать, бежать -- от жизни, от смерти, от войны, от себя, но что-то сдерживало весь этот порыв, и я покорно сидел и ждал, тешась мыслью, а может, пронесет и в этот раз?

Я посмотрел на часы, ну что ж, пора будить пацанов, хотя солнце еще не взошло, но было уже светло, наступало утро.

Запрыгнув на броню, я залез в командирский люк БТРа, пацаны спокойно спали, посмотрев на них пару минут, я ткнул Туркмена в плечо:

-- Туркмен, вставай, пора.

-- Не, не волде, -- на родном языке выкрикнул Туркмен.

-- Вставай Туркмен, -- я продолжал его трясти.

Туркмен открыл глаза, посмотрел на меня, потом огляделся вокруг и спросил:

-- Юра, это ты? А сколько время?

-- Начало седьмого, буди остальных, -- сказал я ему и вылез на броню.

Я сидел на броне и набивал "магазины" патронами готовясь к проческе, вдали показался БТР, через минуты три к нашему блоку подкатила машина ротного. Пацаны уже попросыпались и начали друг за другом вылезать из люков.

-- Ну, как спалось, вояки? -- спросил ротный.

-- Спалось нормально, теперь надо думать, как бодрствовать будем, -ответил я.

Петруха, высунувшись из люка, начал мне показывать жестами из-за спины ротного, мол, чарс есть?

Я кивнул, Петруха нырнул опять в люк, спустя время из десантного люка вылез Закаров и направился ко мне. Когда он подходил, я заметил у него синяк под глазом, и еще он закусывал губу, судя по всему, она была разбита.

-- Петруха меня послал к тебе, -- сказал Закиров опустив лицо, чтоб я не видел синяк у него под глазом.

-- Кто тебе фонарь поставил?

-- Да это я ударился в БТРе.

-- Кому ты эту туфту вешаешь, Закиров? Ротному будешь эти сказки рассказывать. Смотри на меня.

Закиров поднял голову.

-- Носорог? -- спросил я его.

-- Да нет, Юра, это я сам.

-- Так, значит Носорог, больше не кому. Ну ладно, я ему Козу сделаю.

Я достал из кармана пластинку чарса и протянул ему, он взял и направился в свой БТР.

Ротный в это время, усердно что-то разглядывал в бинокль.

-- Что там такое, командир? -- спросил я.

-- А это фрагмент из кинофильма "к нам приехал цирк", -- ответил ротный, продолжая разглядывать подъехавшую технику.

-- Какой еще цирк? -- спросил я ротного.

-- Сарбосы прикатили, наверное, с нами на проческу собрались.

-- Это что, шутка? -- с удивлением произнес я, и перепрыгнул на БТР ротного.

-- Да нет же, все это вполне серьезно, -- ответил ротный и протянул мне бинокль со словами:

-- На, посмотри на это ополчение.

Я взял бинокль и стал смотреть: возле крайнего танкового блока действительно расположились сарбосы, там я заметил несколько танков образца Т-34 и пару машин БТР-40. Какой-то сарбосовский офицер стоял на броне танка, и что-то торжественно объявлял своим воякам. Меня приколола видуха БТР-40, этакий броневик с открытым верхом, в кузове которого сидели сарбосовские солдаты в два ряда, они держали перед собой автоматы и слушали офицера.

-- Если одеть буденовки этим воинам в броневике, то смотреться это будет, как Ленин в октябре, -- промолвил я и передал бинокль ротному.