Последняя война

К вечеру в размокших сапогах, с мокрыми полами плаща добрался до лесхоза. Директор лесхоза Петр Петрович Потапов был назначен командиром партизанского отряда и находился теперь на месте, на главной базе. Тут, в лесхозе, оставался один сторож. Он ждал Сергея Васильевича, держа наготове оседланную лошадь.

Забрехала собака. Вышел старик.

- Тихо? - спросил Сергей Васильевич.

- Тихо, - отозвался сторож. - Может, заночуете товарищ секретарь?

- Веди коня, - сказал Сергей Васильевич.

Жихарев знал свои леса. Днем ли, ночью - всегда мог отыскать нужный квартал. Легкой рысцой нес его конь по лесной дороге, запущенной, давно не езженной; ехал Сергей Васильевич легкой рысцой под мелким осенним дождичком и боролся с навалившейся вдруг дремотой. Чтобы не уснуть в седле, то и дело набивал и раскуривал трубку. Иногда останавливался, прислушивался в темноте. Дорога стала глуше, и Сергей Васильевич перешел на шаг. Как напуганные дети, жутко плакали филины, а то смеялись, будто тронутые умом. Больше ничего не было слышно. Ни дальних орудий, ни глухого пулеметного бормотанья - ничего. Колонна танков Гудериана прошла по лесным большакам стороной где-то, легко, без боев.

Просека. Сорок пятый квартал. Все правильно. Поехал просекой, осторожно ступала лошадь по краю вырубки. Через двести - триста метров свернул в глубину, спешился, повел лошадь в поводу. Не прошло и десяти минут, наткнулся на голос. Сергей Васильевич на всякий случай расстегнул под плащом кобуру, отозвался, назвал пароль.

- Найдете, товарищ комиссар?

- Не заблужусь.

Сергей Васильевич подумал: странно немного и приятно, лестно даже слышать это "товарищ комиссар".

В тесной, для командира и комиссара, землянке теплилась чугунка. Петр Петрович, раздетый до нижней сорочки, но в галифе и сапогах, ходил по дощатому пятачку, как лев по клетке, и бубнил под нос:

- Не было печали, дак черти накачали. Немцы кругом, а комиссара нашего славного нет, пропал комиссар. Танков немецких дожидался, через окно бежал, а тут думай чего хочешь, кусок в горло не лезет.

Низким и ужасно сердитым басом, как из трубы, нудно раскатывал Петр Петрович свои слова и глядел только под ноги себе, больше никуда, лишь изредка взблескивая глазами исподнизу, чтобы видеть все же, как реагирует Сергей Васильевич, не обижается ли. А Сергей Васильевич любил Потапова, любил за преданность и хозяйскую расторопность и даже за эту нудную ворчливость, в которой Петр Петрович не очень умело прятал свою добрую душу.

Сергей Васильевич разувался, развешивал носки, портянки над печкой, ощупывал полы висевшего и просыхавшего уже плаща, слушал ворчню Петра Петровича, и от этого давно знакомого ворчания на душе становилось спокойно и привычно. Ничего как будто не изменилось. Бу-бу-бу. Бубнил Потапов так же, как месяц назад бубнил на Жихарева, когда тот уговаривал его на должность командира отряда, как год назад, когда Петр Петрович ругался на всех, в том числе и на Жихарева, за бесхозяйственную порубку леса.

- Ты лучше бы, командир, поесть дал чего-нибудь, а то я от критики да от голода помру сейчас.

- Я тебе не нянька и не денщик, - огрызнулся Петр Петрович, достал бутылку, два стакана, поставил на столик. Потом вынул хлеб, сало порезал крупно. - Мог бы и до утра погодить.

- Ну, давай, - Сергей Васильевич поднял полный стакан. - Никуда не денется твой комиссар. Связь работала, а вдруг из обкома позвонят, мало ли что, связь ведь работала. Ну, давай.

Затих Петр Петрович, успокоился. Переживал человек не за себя, за этого черта, Жихарева, кому же не понятно.

После ужина сидели, курили. Те дела, райкомовские, Сергей Васильевич почувствовал, сразу отпали, отвалились, а новые, хотя он охватывал их мыслью, еще как-то не овладели им, не заполнили его до конца. Образовалась как бы некая пустота, временная. И разговоры были сейчас не главные, вроде бы праздные, не деловые.

- А я-то ехал, думал, холодина у тебя, сырость земляная, а тут на тебе - баня. - Это Сергей Васильевич.

- Баня, - отозвался Петр Петрович.

- Устроился, - опять Сергей Васильевич.

- Устроился.

- Ты-то привык, всю жизнь в лесу прожил.

- Прожил.

- Да, Денисы Давыдовы... Надолго ли?..

- Надолго.

Опять курили, молчали.

- Как народ? - снова Сергей Васильевич.

- Скучают.

- Завтра присягу будем принимать.

- Присягу.

- Как думаешь, "Смерть фашизму" - подойдет название?

- "Смерть"? Подойдет.

Утром Сергей Васильевич взял высохшие шевровые сапоги с белыми следами проступившей соли, начистил их до блеска и спрятал, надел же запасные, яловые. Тут, в землянке, была его старая кавалерийская шинель, длинная, до пят. В этой шинели, в фуражке со звездочкой, туго стянутый ремнем, и появился Жихарев перед партизанами, выстроенными Петром Петровичем поблизости от длинного лесного стола.

Сергей Васильевич был похож на военачальника давних лет, на командарма гражданской войны. Партизаны - а это были работники районных организаций, райфо, райзо, милиции, прокуратуры, колхозники, председатели колхозов, сельсоветов, председатели сельпо, народ сплошь свой, - эти партизаны как-то не сразу узнали своего секретаря, Сергея Васильевича Жихарева. На что уж высокий, теперь он казался еще выше в своей кавалерийской шинели. Как из кинофильма о гражданской войне.

- Вот выстроил для присяги, товарищ комиссар, - глядя себе под ноги, сказал Петр Петрович, когда Жихарев подошел к строю.

- Здравствуйте, товарищи, - вполголоса, солидно поздоровался Сергей Васильевич.

Партизаны ответили, кто как мог и как привык.

- Здравствуйте, Сергей Васильевич.

- Доброе утро, товарищ секретарь.

- Здравствуйте, товарищ Жихарев.

- Сейчас, товарищи, - сказал Сергей Васильевич, - мы примем партизанскую присягу. Нам с вами не зябь поднимать, а, как вы хорошо знаете, - сражаться с врагом. Нынче мы - бойцы, воины, народные мстители. Нужны железная дисциплина и боевой порядок. Начнем свою боевую жизнь с принятия присяги. Я буду читать по частям, - Сергей Васильевич достал из кармана шинели бумагу с текстом, - вы будете повторять вслед за мной. Командир вместе со всеми.

Сергей Васильевич оглядел строй, прошелся глазами по всем лицам, по давно знакомым ему лицам.