Дороги Нестора Махно

После перестрелки с истреботрядом у Константиновки Махно как раз оступил под удар т. Мятяжа, но слабый качеством, хотя численностью во много раз больше нежели банда, отряд этот вместо активной роли, сам оказался атакованным, потерял несколько человек пленными и отступил, как после выяснилось, прямо в Опашню.

У хутора Филенков наша конница, усилив энергию преследования, вошла с бандой в зрительную связь, причем последняя, рассыпавшись лавой, неслась прямо к железной дороге навстречу двум ожидавшим ее бронепоездам. Казалось, настал чуть ли не первый в истории борьбы с Махно момент, когда конная атака будет скомбинирована с заградительным огнем бронепоездов в самой полосе желдорлинии, однако, бронепоезд № 114 испортил все дело. Преждевременно и на сверх предельную дистанцию он открыл огонь по передовым разъездам банды: недолеты снарядов за 2–3 версты предупредили Махно о грозящей ему гибели, воспользовавшись пересеченной балками местностью, вся лава круто свернула на северо-запад, бросив нашей коннице, в виде ложного маневра, обывательский обоз с несколькими конными бандитами, из коих 12 зарублено. Соприкосновение с бандой после описанного маневра было утеряно...

Перейдя желдорогу, к вечеру, 4-го июля, Махно стремительно уходил на юго-восток и 6 июля подошел к линии Лозовая – Харьков, покрыв, таким образом, более 100 верст...» [1160].

Перейдя 4-го июля желдорогу Полтава – Харьков (30 верст северо-восточнее г. Полтавы), охраняемую бронепоездами красных, повстанцы двигались на юго-восток, и в ночь на 7-е июля штарм РПА (махновцев), кавалерийская группа при нем, численностью около 300 сабель, при 9 пулеметах и 40 тачанках переходят железную дорогу Лозовая – Константиноград в районе ст. Сахновщина. Этот переход был спокойный, хотя данный участок дороги (около 80 верст) проходил по открытой местности и активно охранялся пятью бронепоездами [1161].

В этот же день повстанцы достигли с. Константиновки, где был бой. Форсировав р. Орель у с. Перещепино и Сомовка, левая колонна повстанцев под командованием Куриленко 8-го июля имела бой в районе с. Марьевка (30 в. северней г. Новомосковска), где была разбита и из отряда уцелело лишь около 30 человек, остальные погибли или рассеялись. В этом бою погиб и Куриленко. Правая колонна Кожина, имевшая задачу взять со склада Ивангока боеприпасы, также потеряла до 70% своего состава у сел Чернолозки (12 в. северо-западнее ст. Сахновщина) и Балясновки. Уцелела одна лишь центральная колонна в составе 1 500 сабель со штармом РПА (махновцев) во главе.

В это время армия вместе с отдельными отрядами насчитывала в своих рядах до 3 000 сабель и около 150 пулеметов.

Проходя Роменский, Гадячский, Зеньковский, Ахтырский и Харьковский уезды на юго-восток, армия преследовалась красными войсками. Аэропланы сбрасывали на повстанцев массу всевозможных воззваний. От имени правительства махновцам объявлялась амнистия, и армия основательно таяла. Дезертирство усиливалось, хотя в амнистию никто не верил. И тому были основания. Возмущение по этому поводу описал в своем письме к Луначарскому писатель и гуманист В. Г. Короленко, проживавший в г. Полтаве. Он писал:

«...Пользуюсь случаем, чтобы сообщить еще следующее: теперь решается судьба людей, привлеченных к делу о прошлогоднем миргородском восстании, по которому уже была объявлена амнистия. Говорят, это ошибка Миргородской Чрезвычайной комиссии, которая не имела права объявлять амнистии. Как бы то ни было, она была объявлена, и о ней были расклеены официальные объявления на улицах Миргорода после того, как карательный отряд расстрелял 14 человек. Это было сделано официально, от имени Советской власти. Может ли быть, чтобы люди, доверившиеся слову Советской власти, были расстреляны в прямое нарушение обещания?..» [1162]

5-го июля в районе с. Варваровки (45 верст восточнее г. Полтавы) дезертировала сотня бойцов из отряда Куриленко. На его рапорт Махно ответил:

«Командиру группы тов. Куриленко.

Ответ на рапорт № 2.

Об уходе Кубанца Шевченко сотней я узнал при входе в село Вярваровку, не хотел тебя будить и ошарашивать (зачеркнуто) позорным сведением. Я понадеялся, что ты скоро сам узнаешь и расследуешь в точности. Я и мысли не мог допустить, чтобы уход Шевченко не был связан заранее обдуманным заговором. Заговор был, и я больше чем уверен был неизвестным для многих повстанцев и командиров ушедшей сотни. Это нужно расследовать и быть может окажется еще Шевченку подобный. Уход Шевченко меня мало удивляет. Я, если помните, неоднократно раз повторял: меньше доверия случайным элементам. На это командиры-руководители мало обращали внимания, и вот плоды халатности (не разборчиво) и связи дежурных по полкам и всех, всех. Нужно поставить случайных командиров и повстанцев в нашем движении под зоркий надзор опытного повстанческого ока, чтобы от него не ушли, сразу почувствовав над собой этот надзор, или, если остались, то чтобы были действительно спаяны. А главное — меньше доверия ренегатам.

Ком... Махно» [1163].

Объединив сибиряков (до 400 человек), заявил о намерении идти в Сибирь Глазунов. Совет должен был его отпустить, ибо, не делай этого, он ушел бы сам. Числа 6-го июля он ушел на Волгу, а штарм спустился в район Сахновщины, где Иванкж, в свою очередь, объявил, что из своего района не уйдет.

Амнистия, нэп, усталость, начинающийся голод — усиливали тягу повстанцев домой, и они уходили группами, отрядами, уходили по одиночке.

— Мало у нас активных союзников среди крестьян, — говорил Махно, когда прибывшая разведка сообщила о гибели группы Кожина и Куриленко.

— Надо поворачивать на запад. И не страшно, что большевики ловчат и лгут, страшно, что им хотят верить. Устали сопротивляться люди, а этот голод закрепит безраздельную власть большевиков. И будет такой разгул насилия, какого свет не видел. Опомнится народ, но будет поздно.

Махно думал найти передышку за границей. Этот вопрос он поднимал в Совете еще в зимний период, на другой день боя в с. Вузовке. Но Совет тому противился, надеясь, что весна принесет новый союз с Совправительством или свежее пополнение. Кроме того, Махно, изменив свои политические взгляды, написал новую декларацию независимости Украины, поставив своей задачей объединение в вольное соглашение с правыми партиями за границей (Петлюрой, эсерами и меньшевиками), и использование низов этих партий для своей новой политики. Он планировал издать новую декларацию, а также написать за границей историю повстанческого движения (махновщины). Свое желание Махно держал в строжайшем секрете, сказав об этом не более 4–5-ти лицам.

В начале июля 1921 г. в районе Контрадского уезда Полтавской губернии Махно на одном из собраний комсостава выступил с речью, уговаривая командиров уйти за границу, доказывая им сложность ситуации в связи с засухой, красным террором и сложностью борьбы с многочисленной большевистской армией и ее политически безграмотными бойцами. Таким образом, Махно заявил о своем плане, дал время командирам обдумать и принять решение.

Внутри Совета все время шли оживленные споры, захватывая и комсостав. Одна часть Совета, во главе со мной, держала ориентацию на новый союз с Соввластью и, на определенных условиях, выступление в Турцию на подмогу Кремлю, другая, во главе с Махно, ориентировалась на Галицию. Заключи Совправительство союз, махновщина бы вышла в Турцию или Галицию, как союзница пролетариата. Но Совправительство не откликалось на многочисленные телеграфные вызовы. Наоборот, к повстанцам и заподозренным в сочувствии и симпатии к ним крестьянам применялись бессмысленные жестокости, предписанные властью требования войсками и службами выполнялись неукоснительно. Ставка на заграницу особенно процветала с того момента, когда Совету стал очевиден отход от махновщины середняка. С этого времени взаимная жестокость и военные трюки были вынуждены обстоятельствами: махновщина самозащищалась и, собирая силы, отправляла своих агентов, вручая им мандаты с полномочиями, типа такого: