Тициан Табидзе: жизнь и поэзия

Там, наверху, Тициан любил вспоминать эпизоды из истории Грузии, чаще — трагические, а Паоло всего охотней читал там стихи, свои и Бальмонта, и еще — Артюра Рембо. Паоло и Тициан влюблены были в «Пьяный корабль» Рембо и клялись, что его написать не легче, чем «Илиаду». Паоло переводил «Пьяный корабль» на грузинский язык и читал его звучно, велеречиво и вдохновенно.

В те дни стиралась грань между взорванной революциями Европой и восточным Тифлисом, который день ото дня наводняли беженцы и дезертиры, который сам становился почти европейской столицей. «Бездомность» Рембо, его слепое бунтарство, его отрешенность от старого, благоразумного бытия — это все представлялось воображению Паоло и Тициана как лично пережитое. Паоло Яшвили «бездомность» вдохновляла, он был создан для этой безбрежной, стихийной, продутой всеми ветрами жизни. Он легко принимал каждое новое дуновенье и тотчас бросался навстречу волне, как тот «безумный корабль».

С. Д. Клдиашвили рассказывает, что в то время Паоло и жил «бездомно»; у него была в Тифлисе комната, куда каждый мог прийти, кто захочет, когда захочет, и приходили, и что-то ели, на чем-то спали, встречались — с кем надо было, потом уходили; сам Паоло приходил в эту комнату ночевать, точнее, просто поспать, — приходил под утро или уже на рассвете и словно бы наспех; спал на незастланной постели, не раздеваясь, а на другой день вставал, умывался, надевал свежую рубашку и уходил — веселый, щеголеватый.

Никто не помнит, где жил тогда Тициан.

Стихи читали повсюду.

Какие-то встречи, споры, литературные вечера…

Нина Макашвили — Красная девушка, днем работавшая в Земском союзе регистраторшей в бухгалтерии, а ночи проводившая с новыми друзьями поэтами, вспоминает, как после одного из поэтических вечеров в зале Консерватории они все вместе вышли на улицу: «Денег ни у кого не было и пойти было некуда. Купил Паоло горячий грузинский хлеб, соленые огурцы, мы постелили посередине Головинского проспекта газету и сели ужинать. Так и просидели всю ночь, вслух читая стихи, свои и чужие. Прохожие останавливались и слушали нас».

Тициан Табидзе писал стихи, соревнуясь за титул «Король поэтов». В Москве состязались за это звание Игорь Северянин и Маяковский, — победил Северянин. В Тифлисе победа осталась за Тицианом. Стихотворение, которое Табидзе писал как «диссертацию» на звание Короля Грузинской Поэзии, называется «Конь с ангелом» (по-русски правильнее будет «Ангел на коне»). Это стихотворение, замечает он сам в автобиографии, восторженно принятое некоторой частью грузинского общества, «не вошло в книгу моих избранных произведений, настолько оно оторвано от действительности и насыщено идеями грузинского мессианизма». Это большое стихотворение, в котором судьба Грузии рассматривается сквозь призму ее исторических испытаний и библейский туман — в цепи поэтических ассоциаций. Здесь рядом: «цари с отрубленными головами», «сломанный меч Саакадзе», «Цицамури» (название местности, где был убит Илья Чавчавадзе), «гордый Метехи» (древний дворцовый замок, позднее — тюрьма, высоко над Курой, в Тбилиси), «тайна, Сибирь, революция и падение», «Песни Мальдоро́ра» — безумного поэта Лотреамона, «чахотка Лафорга», «нежнейшие женщины Иверии» (Грузии): Тамар, Русудан, среди Нин — одна Нина, Мадонна, Мери, Мелита, Марта…

Тамар и Русудан — царицы (из истории Грузии). И Мадонна: Грузия — удел Богородицы. Нин в истории Грузии несколько, но «среди Нин одна Нина» — Красная девушка (Коломбина). А Мелита была у античных греков — нимфа, жрица Деметры и Артемиды; Милитта, хранительница пчеловодства и пчел; Тициан имеет в виду не ее — просто одну красивую даму Мелиту Чолокашвили, в которую несколько лет был влюблен. Марта — его старая знакомая Марта Беришвили (она же потом — Мачабели). И еще одна знакомая — Мери, возможно — Мери Шервашидзе, бывшая фрейлина императорского двора в Петербурге.

Тициану свойственно было повторять любимые фразы, как бы вживаясь в них, переносить их, варьируя, из стихотворения в стихотворение как символы душевных состояний. Кочуют в его стихах и женские имена — также «символически». Мы их всех еще встретим: цариц и мадонну, Нину — одну среди многих Нин (Коломбину), Мелиту, Марту и Мери; потом к ним прибавятся еще другие — названные по имени и безымянные женщины, как одно многоликое божество.

Над пьяными кораблями из Сидонии, матросами с кораблей, над золотым руном Колхиды и непонятной Халдеей, над Македонским, Олоферном и Магометом, над жестоким ханом-скопцом Ага-Мамед-ханом и желтой узкоглазой ордой, над бесконечной оргией злодейств и насилий, терзавших Грузию, в очистительной грозе — среди молний: «белая надежда Апокалипсиса, бессмертный отрок на коне — ангел с копьем!».

«Три года меньшевистского господства в Грузии и отрыв от Октябрьской России… усложнили и запутали наше творчество», — признавался в автобиографии Тициан, имея в виду, в частности, это стихотворение. «Ангел на коне» — мир отвлеченной фантазии, поэтических мечтаний и исторических ассоциаций, сомкнувшийся с реальностью надежды на национальное возрождение Грузии (вероятно, отсюда успех и звание «Короля Поэтов»).

…Паоло первый заметил, что между Ниной и Тицианом возникли особые отношения. Она дружила со всеми, но с Тицианом еще и отдельно, и для него она значила больше, чем для других. По натуре Тициан вовсе не был «бездомным», в душе он мечтал о «доме», и девушка, понимающая и любящая стихи, судя по всему, показалась ему той единственной, с которой можно связать судьбу.

Но время такое — о доме только мечтать…

Как-то раз он предложил ей пойти с ним на майданский Шайтан-Базар. Она хотела увидеть верблюдов.

Тогда на Шайтан-Базар приходили еще караваны верблюдов.

Ей нравилось видеть, как надменно они выступают, брякая на ходу колокольчиками, как семенят с ними рядом печальные ослики и кричат погонщики.

Прямо на улице лежат дорогие ковры, и люди идут по коврам. В старину считали, что дорогие ковры обретут настоящую цену лишь после того, как по ним пройдут сотни и тысячи ног; она не знала этого — удивлялась, а Тициан тоже не знал, зачем эти ковры лежат под ногами (им потом объяснил это Сандро Канчели, один из старших друзей).

А в тот день Тициан ей купил три больших красных граната.

Он ей сказал, что их ждут друзья в кафе «Интернациональ» [5] — приехали из Кутаиса, хотят познакомиться с ней. Когда вошли в кафе, то сразу услышали возглас:

— Вот они, Пьеро и Коломбина!

Сначала они не подумали, что это к ним относится, но Паоло вскочил на эстраду и своим звонким голосом прочитал экспромт: