Тициан Табидзе: жизнь и поэзия

Чичико, Чичико, как нищий, тебя прошу. Пришли хотя бы письмо, обмокнутое в вине. Умираю, замерзаю, хороню себя под снегом без друзей. Впрягите меня в экипаж поэзии.

Нико Лордкипанидзе скоро пришлю книгу А. Белого „Серебряный голубь“, Ашукин выпускает ее на днях, старого издания нет.

Насчет „Голубых рогов“ меня убивают — пришлите несколько экземпляров. Очень много говорят и, нервничая, ждут…» (письмо от 2 января 1917 года).

КОРОЛЬ БАЛАГАНА

Была весна 1917 года.

Тициан Табидзе вернулся в Тифлис.

Из холодной, заснеженной, зимней Москвы он попал в солнечный рай, где цвели розы, густо зеленели на бульварах деревья, шумела уличная толпа и открытые вагончики трамвая, с единственной во всю длину трамвая ступенькой, знакомо взвизгивали тормозами на спусках. Кондуктор на остановках меланхолически трубил в рожок, и ветки деревьев, пробегающих мимо, хлестали по крыше вагона…

В России произошла революция. 27 февраля 1917 года было свергнуто самодержавие…

«Возвращаясь в Грузию, я в поезде прочел петроградскую газету „Новая жизнь“, где была напечатана „Революция (Поэто-хроника)“ Маяковского», — вспоминает в статье «Встречи с Маяковским» Тициан…

Вести о революции обгоняли его в пути. Вести были ошеломляющие.

Грузия отделилась от России.

Грузия — независимая республика!

Тициан Табидзе вернулся в Грузию…

Следом за Тицианом в Тифлис приехал К. Бальмонт. Он привез с собой программу лекций и выступлений, где на первом месте значилось: «Мысли мировых Гениев о Любви» — Шота Руставели возвышался Казбеком в цепи средневековых испанских лириков, французских менестрелей и поэтов итальянского Возрождения. Предполагались чтения поэмы Руставели «Носящий барсову шкуру» в русском переводе и вечера поэзии самого Бальмонта: «Слово о творчестве. — Природа как вечная мастерская лириков. Поэма огня. — Песни свободной России».

В саду Грузинского клуба Сандро Канчели и князь Гиго Диасамидзе, старые друзья Бальмонта, дали в честь его великолепный и многолюдный ужин.

В свободное от вечеров и банкетов время Бальмонт бродил по кривым и горбатым живописным тифлисским улочкам, слушал, смотрел, заводил случайные разговоры.

Тициан сопровождал Бальмонта, показывал город и сам знакомился с городом, в него влюблялся, и возникали стихи:

(В оригинале стихотворение звучит менее замысловато и кончается фразой: «Плачет Пьеро: Коломбина, ах, Коломбина!..»)

Это — знакомый блоковский Пьеро из пародийной, иронической пьесы «Балаганчик». Он как будто еще раз воскрес, «задумчиво вынул из кармана дудочку и заиграл песню о своем бледном лице, о тяжелой жизни и о невесте своей Коломбине» (заключительная ремарка блоковской драмы — как бы отправной момент для нового цикла стихов Тициана Табидзе).

«Цикл» — говоря условно: поэтический внутренне замкнутый круг, в центре которого образ поэта в одеждах Пьеро.

«Лирическая» тема его: Пьеро и Коломбина.

Фоном — «эпическая» тема: халдейский балаган — неожиданный поворот «романтической» из «Городов Халдеи» (в сущности — патриотической) темы.

Впрочем, говорить о цикле рано: его лирическая тема еще не возникла как жизненная реальность. «Балаганчик» — литература еще, не свое. В стихотворении «Пьеро» его герой — поэт и он же бледнолицый лирик балагана — лишь только силуэтом возникает на фоне цветущих тифлисских садов, помнящих певца любви Саят-Нова и Теймураза (царя-поэта). Коломбина — «картонная невеста» из иронической драмы Блока. С девушкой, которую друзья Тициана вскоре станут называть Коломбиной, Тициан еще не знаком.

С нею первым познакомился на улице Бальмонт. Выйдя из дома и направляясь вниз — к Головинскому проспекту, который тогда не был еще проспектом Руставели, Бальмонт увидел ее, идущую навстречу, темноволосую и бледнолицую, с тонким, нежным лицом — какие грезятся в декадентских стихах. Она шла по Московской улице легкой походкой. Бальмонт с нею заговорил, а Тициан, чтоб не быть помехой, прошел вперед и стал терпеливо ждать, чем закончится очередное знакомство…

«Я возвращалась домой, — вспоминает она. — Вдруг кто-то схватил меня за руку. Я испугалась, обернулась и обомлела: возле меня стоял сам Бальмонт. Он что-то мне говорил, но я от волненья ни слова не понимала. Наконец до меня дошло.

— Девочка, хочешь — я почитаю тебе стихи?

Я обрадовалась и закивала головой:

— Хочу, конечно, пойдемте к нам!

Мы стояли возле самого дома, где я жила. Я привела его к нам. Мои подруги Тамара и Катюша были еще больше поражены при виде Бальмонта — они совсем обалдели, но скоро пришли в себя, и мы стали слушать. Он читал нам: „Я мечтою ловил уходящие тени…“, „Шиповник алый, шиповник белый…“, „Красные кони“ и много других стихов…»

Бальмонт читал — почти пел, ослепленный своим вдохновеньем:

Девочки слушали Бальмонта, затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами, и когда Бальмонт устал и умолк, перед тем как распрощаться, Тамара, самая догадливая из них, вынула из вазы букет роз и поднесла поэту.

Провожая Бальмонта, девочки обратили внимание, что внизу, где Московская улица вливается в Головинский проспект, поэта ждет молодой человек — худой, высокий, с большими синими глазами, с русыми волосами, спущенными на лоб. У него в петлице была гвоздика. Решили, что это, наверное, Городецкий: в газете писали, что он приехал в Тифлис.

Но это был Тициан.

«…Радостное было время — время революции, исполнения первых обетов», — вспоминал Тициан Табидзе. Лето прошло в ожидании новых событий.