В СССР инвалидов нет!..

«Мы прекрасно знаем, что мы — раковая опухоль на теле народа…». Но так как я все-таки был инвалид на коляске и мое имя в некоторой степени стало известно не только узкому кругу лиц, вместе с угрозами ко мне вначале чувствовалось и несколько иное обращение. Например, вместе с угрозами лишить меня пенсии, квартиры, посадить в тюрьму и т. д. (если я не откажусь от своей деятельности), работники КГБ обещали мне, «если ты будешь хорошо себя вести», квартиру во Владимире, новую машину, работу…

Затем последовали обыски с конфискацией всех материалов, имеющих хоть малейшее отношение к теме положения инвалидов в СССР и за границей, писем от инвалидов, которых в первое время приходило по несколько десятков в день. Как проходили эти обыски, расскажу на примере одного из них, на примере обыска по делу Николая Павлова, автора очерка «Памяти забытых и погибших зэков-инвалидов» и арестованного в феврале 1981 года. Старшим по обыску был старший следователь УКГБ по Владимирской области капитан Кривов. Вначале, как почти всегда бывает в таких случаях, предлагается «добровольно выдать клеветническую литературу». Я ответил, что такой литературы у меня нет, писать воззвания о свержении советской власти и расклеивать их на столбах не собираюсь, и вообще не понимаю, что означают слова «клеветническая литература».

— Например, у Ю. Киселева на одном из обысков тоже искали «клеветническую литературу» и изъяли Уголовный Кодекс РСФСР и Законодательство о труде. Это вы имеете в виду? — спросил я.

— Ну, если не хотите выдать добровольно, мы начинаем производить обыск, — заявил Кривов.

А это значит, если обыск производит КГБ, изымается все подряд, было бы напечатано на машинке. Осматриваются сараи, гаражи, туалеты… «Клеветническую литературу» ищут в унитазах и сливных бачках и т. д. В поисках «тайников» взламываются полы, обстукиваются стены, печки, подоконники и даже табуретки. Не поленятся даже разворошить поленницу дров или кучу угля в сарае, а то и просто перекопать там земляной пол. Причем, чтобы сначала войти к вам в дом для проведения обыска, придумываются самые различные варианты: звонят в дверь под видом почтовых работников или электриков, подсылают коменданта дома, а уж за ним вламываются сами. Стоит вам немного открыть дверь, как в этот промежуток сразу же всовывается ботинок гебиста, затем появляется и он сам.

Итак, в моей квартире продолжается обыск. Рядовые гебисты подносят на стол Кривову найденные бумаги, тот заполняет протокол изъятия.

— В следующий раз Вам уже и брать-то будет нечего, — посочувствовал я Кривову.

— Ну, уж Вы приготовьте что-нибудь, Валерий Андреевич, — последовал ответ.

Но это лишь кажущаяся вежливость. Стоило моей жене немного подшутить над понятыми и «запретить» им пользоваться стульями, сразу последовало властное распоряжение Кривова:

— Возьмите себе стулья и сядьте.

— Почему Вы распоряжаетесь здесь моим имуществом?

— Вы здесь только присутствуете, а распоряжаюсь я! — не терпящим возражения голосом заявил Кривов.

— Если Вы пришли изымать у нас «клеветническую литературу», то ее и изымайте, — попробовал вмешаться я, — разве Вы имеете отношение еще и к материальным ценностям?

— Я имею отношение ко всему, и что посчитаю нужным, то и изыму.

— Как, например, мою инвалидную коляску… — продолжил я мысль Кривова.

— Совершенно верно.

В конце обыска на предложение подписать протокол я заявил, что подпишу его только в том случае, если в изъятых материалах мне покажут «клевету». Речь зашла о документе № 15 «Общественный транспорт и инвалиды», в котором говорится об абсолютной неприспособленности общественного транспорта СССР к нуждам инвалидов. Только после повторного и долгого изучения всего документа Кривов указал на место, где говорится о неприспособленности для инвалидов… советских пароходов.

— Здесь все как раз соответствует действительности, — сказал я.

— А зачем Вам общественный транспорт, если у Вас есть личный? — не найдя ничего лучшего, проговорил Кривов.

— В данном случае речь идет не о личном транспорте, а об общественном, и если уж на то пошло, то личный транспорт имеют далеко не все инвалиды, — ответил я.

От вопроса что есть клеветнического в документе к 20-летию Олимпийских игр для инвалидов и других изымаемых материалах, Кривов увильнул:

— Ну, мы потом там сами (имеется в виду департамент КГБ) разберемся и, если не найдем клеветы, вернем обратно.

— От вас получишь, — выразил я сомнение, — уже знаю по собственному опыту, что КГБ ничего не возвращает, а уж тем более что-то напечатанное на машинке, — и наотрез отказался от подписи под протоколом обыска.

Далее, отпустив понятых, Кривов решил учинить надо мной допрос по делу № 45 «по поручению Белгородского УКГБ».

— Заранее говорю Вам, что участвовать в следствии по этому делу отказываюсь, равно как и от всех подписей вообще, связанных с ним, — сказал я.

— Каковы причины отказа?

— Я считаю КГБ аморальным органом, поэтому не считаю нужным даже вступать с Вами в диалог на эту тему.

— Почему же КГБ — аморальный орган? — поморщился Кривов.

— Потому что не кто иной, как КГБ, недавно грозил Киселеву убить его.

— На этом позвольте раскланяться, — стараясь казаться более любезным и складывая изъятую «клевету» в папку, проговорил Кривов, — надеюсь, Вы не в большой обиде на меня?

— Ненависти лично к Вам я не питаю, — ответил я, — но самого факта этого обыска ни от кого скрывать не буду. Пусть все все знают…

Если в КГБ работают преимущественно «эстеты», то совершенно другого покроя МВД (Министерство Внутренних Дел), которому поручена «грязная» работа. Тут и зам. начальника милиции г. Юрьева-Польского майор Шовылин, два участковых — капитан Караулов и старший лейтенант Суханов с их постоянным собутыльником лейтенантом Егорушковым, да еще лейтенант Бедняков, работающий по принципу: двери, которые не открывают, вышибать ногами… Тут еще и народный судья г. Юрьева-Польского Лидия Зимина и следователь Юрьева-Польского РОВД Колобова. Много еще кого можно вспомнить, с кем так или иначе пересекались мои пути, как например, начальника Госавтоинспекции Чернова или «вечного старшину» Костю Титова, ныне уже покойного. Хоть и мелкая сошка был Костя Титов, а думал по-государственному, с размахом: «Таких как ты, Фефёлов, мы в 37-м году давно бы расстреляли…». Кто-то из них, наверное, сейчас пошел на повышение по службе, а кто-то уже и на «заслуженном отдыхе»…

А еще — стукачи. Я хорошо знал двух своих постоянных стукачей, которые вот так запросто, друзья ведь, приходили ко мне домой. Да и Вадик Светлов, бывший гебист и не скрывавший этого по пьянке, старался держаться ко мне поближе. Я их не выгонял, пусть стучат, секретов у меня не было, разве что всегда приходилось недоговаривать о своих конкретных делах и планах, а также о предстоящих поездках. Да почему бы и не подшутить иногда, сказать стукачу что еду на Урал к теще, а самому уехать в Крым. И действительно, сработало точно: ждали нас тогда на Урале, к теще приходили, мол ждите, скоро явятся… Не явились. А теща после этого долго болела, переживала, не случилось ли что в дороге.

А вот что до стукачей в собственном доме, в котором нас было 16 семей, да и в соседнем доме столько же — до сих пор не знаю их. С поразительной завидностью и так профессионально они стучали, что в КГБ знали часы и минуты — когда уехал я из дома, когда приехал, кто ко мне пришел и т. д. Стоило приехать ко мне кому-нибудь из Москвы или еще откуда-нибудь, ко мне в квартиру сразу же тащился участковый Караулов «с проверкой паспортного режима».

Однажды вечером, после одного из обысков, ко мне в квартиру ворвался «понятой» Осокин, коммунист, главный технолог завода «Промсвязь». Пьяный и с криком «Мне он, он нужен!..», Осокин бросился на меня. Вмешалась жена:

«Что Вам здесь нужно? Уходите прочь, Вы пьяны…». Осокин бросился на жену с потоком грубых, оскорбительных ругательств, ударив ее шапкой по лицу. «Подлюка! — угрожающе закричал он. — Я понятой, сейчас здесь все громить буду!..» Только с помощью соседей удалось его выпроводить. Приходил Осокин и еще раз, через неделю, долго стучал в дверь, грозил с нами расправиться. Когда мы подали в милицию заявление с требованием наказать Осокина за его хулиганские действия, участковый Караулов радостно воскликнул: «А, этого Осокина мы уже давно хотим в тюрьму отправить!..». Через несколько дней Караулов вызывает мою жену по повестке в районное отделение милиции, разочарованно говорит: «Это не тот Осокин, вы уж возьмите заявление обратно…».