В СССР инвалидов нет!..

Наши призывы о помощи не остались без внимания здесь, в демократических странах Запада. Многие наши документы были переведены на языки этих стран и находили понимание и поддержку общественности. Уже сейчас, встречаясь с представителями инвалидных организаций, я всякий раз убеждаюсь в их осведомленности о многих сторонах повседневной жизни инвалидов в СССР и их желании хоть в чем-то оказать свою помощь. Например, представители одного из крупных инвалидных обществ в Голландии беседовали с советским послом Белецким и культурным атташе Лопушинским. В конце беседы Белецкому и Лопушинскому было предложено передать советскому правительству такие требования:

1. Чтобы власти СССР не препятствовали помощи советским инвалидам из-за границы.

2. Чтобы власти СССР, наконец, разрешили советским инвалидам создавать свои общества.

Леди Мешам, с которой у меня состоялась более чем 2-часовая беседа, всегда была готова принять участие в помощи советским инвалидам. Этот вопрос она ставила и в парламенте Великобритании. Это и понятно, так как леди Мешам — сама инвалид-спинальник и как нельзя лучше знает и понимает своих коллег по несчастью, то есть, что им нужно и что значит оказаться в 4-х стенах без средства передвижения, без права голоса и, наконец, просто без права на протест… Однако, как ни горько это говорить, без активности инвалидов в Советском Союзе западные организации мало что смогут сделать. В данном случае необходима инициатива самих инвалидов в СССР с теми или иными требованиями в адрес своего правительства, создание своих автономных групп взаимопомощи, выпуск независимого печатного органа и т. д. Только в этом видится успех в достижении того, что называется «обрести свое человеческое достоинство».

Конечно, власти никак не могли примириться с тем, что в СССР стала существовать еще одна свободная и независимая организация. Стали предприниматься попытки дискредитировать движение инвалидов за свои права, свести на нет деятельность Группы, запугать и оклеветать ее членов. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, как мне только что написали из СССР, там до сих пор распространяются слухи, что я «шпион» и «агент западных спецслужб». Преследования эти особенно усилились после пресс-конференции, состоявшейся 25 октября 1978 года в Москве, на которой мы рассказали западным корреспондентам о своем существовании, поставленных нами целях, работе и т. д. Это было и естественно — ожидать после этого преследований со стороны властей и КГБ, так как на Западе тоже начал проявляться интерес к положению инвалидов в Советском Союзе. Чтобы смягчить как-то эти преследования, а может даже и отсрочить их, я обратился в районный отдел социального обеспечения с письмом, в котором сообщил о создании нашей Группы. К письму приложил Бюллетень № 2. Все это я просил переслать в Президиум Верховного Совета СССР и содействия перед этим органом, чтобы нам разрешили регистрацию нашей Группы как общественной организации согласно статьи 51 Конституции СССР. Вскоре из отдела социального обеспечения пришел ответ за подписью заведующего Глущенко: «Ваше письмо с приложением в 13 страниц передано по назначению». Не иначе, как в КГБ, подумал я, что впоследствии и подтвердилось.

На 3-й день после пресс-конференции перед моим гаражом была выкопана большая яма. Рано утром, едва рассвело на улице, приехал экскаватор и вряд ли рабочий этого экскаватора понимал, что он делает. Что от таких еще можно услышать, кроме этого робкого и послушного оправдания — «наша работа такая…». Таким образом через три дня после пресс-конференции я оказался как бы под домашним арестом. Вообще же оперативности КГБ можно только позавидовать.

Есть даже такой анекдот. Заходит один человек в телефонную будку, набирает номер, спрашивает «Это КГБ?» Ему отвечают «КГБ» Этот человек выливает на них поток отборного мата и вешает трубку. Решив, что этого все-таки недостаточно, снова снимает телефонную трубку, набирает номер, спрашивает «Это КГБ?». Сзади его хлопает рукой по плечу другой человек «КГБ, гражданин, КГБ!». Но это только анекдот, если же обратиться к реальности, то в сложившейся ситуации я уже не мог выезжать из дома. Проходили дни, недели, а перед гаражом все была яма. Чтобы начать что-то делать, я обратился в городской совет народных депутатов с требованием закопать яму. Пришел нижеследующий ответ за подписью председателя городского совета Романова:

«Около Вашего гаража начато строительство смотрового люка для канализационной сети, но так как рядом проходит электрический кабель, дальнейшие работы приостановлены»

Я всегда поражался изобретательности государственных служащих как они умеют писать подобные ответы. Будто какую-то специальную выучку прошли вот так писать.

Так и оставался в «приостановленном» состоянии этот «смотровой люк» ровно месяц. Затем приехал тот же экскаватор и тот же рабочий засыпал им яму. Еще через неделю, 6 декабря 1978 года, прямо к двери моего дома, через засыпанную снегом цветочную клумбу, подъезжает серая «Волга» Заходит водитель и от имени Глушенко просит меня проехаться с ним в отдел социального обеспечения «по очень важному делу» «Если у товарища Глушенко ко мне очень важное дело, — отвечаю я, — пусть он сам ко мне и приедет. Вы же сами видите, что я передвигаюсь только на коляске, а кабинет Глущенко на 2-м этаже…» Водитель понимающе кивает головой, уходит. Через полчаса снова звонок в дверь, открываю. Заходит целая делегация и впереди всех, старающийся казаться любезным, Глущенко как-то даже заискивающе произносит:

— Вот, Валерий Андреевич, а мы к Вам в гости… Вы, наверно, помните меня?

— Первый раз вижу, а кто Вы? — спрашиваю я.

— Я заведующий отделом соцобеспечения Глущенко.

— Очень приятно, только я действительно вижу Вас впервые.

Глущенко смущен.

Вошедшие рассаживаются на стульях и начинается «беседа». Мне не хотелось бы утомлять читателя подробным ее описанием. В целом она сводилась к тому, что мол инвалиды в СССР живут хорошо, «за исключением отдельных недостатков», решать которые компетентно только государство. Создание нашей Группы противозаконно и за это могут быть серьезные последствия, и мне было предложено надо всем этим «серьезно подумать». В разговоре, кроме Глушенко, принимали участие также председатель райисполкома Семенов, начальник УКГБ г. Кольчугино Коровушкин и начальник следственного отдела УКГБ г. Владимира Шибаев. Особенно выделялся Семенов, который представил меня перед всеми даже в роли сумасшедшего, несколько раз жестикулируя пальцем у своего лба, — мол, это только ненормальный человек может решиться на подобное. Но хотелось бы отметить и два интересных момента в ходе этого разговора. Когда речь зашла о том, как хорошо живут инвалиды в СССР, я показал всем присутствующим только что отпечатанные фотографии моего гаража с видом выкопанной около него ямы.

— Вы говорите, что об инвалидах у нас особая забота, а это что? — спросил я и посмотрел на Шибаева.

— Это не мы…

Второй момент такой. Всю нашу беседу я хотел записать на магнитофон и предупредил присутствующих, что я ни от кого ничего не скрываю, не хочу скрывать и наш разговор. Коровушкин дважды подходил к магнитофону и тут же его выключал. Странное это совпадение или нет, но при следующем визите ко мне делегации в том же составе 28 декабря 1978 года, незадолго до ее появления в доме, во всем нашем квартале было отключено электричество. После того, как она ушла, электричество было включено.

С самого начала моего столкновения с КГБ, я увидел насколько это бесчеловечная организация. Принцип один: подавить любое свободное начинание, убить мысль, в лучшем случае загнать ее в подполье, заставить всех и вся жить в страхе и покорности. Для достижения этих целей, КГБ не брезгует ничем. Угрозы, шантаж, избиения, увольнение с работы — это вы испытаете сразу, как только вами займется КГБ. Одной моей знакомой, с которой я сейчас работаю, до ее выезда из СССР сотрудники латвийского КГБ сказали: