Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой

А старец и говорит:

— Я не гадаю. И гадают неверно… А это ты, бабка, хорошо делаешь, что барынь моих тешишь, побольше им ври, они это любят!

Засмеялся и ушел.

Утром мне говорит Петровнушка:

— И что у него за глаза! Даже страшно.

Говорит, что всю ночь не могла заснуть. Все его страшные глаза снились.

Между прочим, я уж несколько раз слышала такое мнение о нем. Особенно он сильно действует, когда видишь его в первый раз.

(Французский текст).

9 октября.

Опять мерзость. И ужас в том, что сделали ее священники. О, Боже мой, прости им… Кругом мерзость!

Мама говорит:

— Этот храм рано или поздно прославится.

Почему она так думала?

В четверг вечером она пошла в эту пещерную церковь [221]. С нею была только Марья Ивановна — няня Маленького. Когда они подошли, им открыли дверь (храм был заперт). Мама направилась к аналою и увидела, что там горит свеча. Она была так потрясена, что стала на колени и молилась в экстазе сорок минут.

Кто зажег свечу? Храм был заперт.

— Это Божий знак! — говорит Мама.

В церковь сделали богатый вклад. Мама послала облачение священнику, чтобы он заботился о благолепии храма.

(Русский текст).

11 октября—12.

Пишет мне Гнилушка [222]. Он узнал о болезни Маленького [223], и знает еще о том, что старца [224] нет, и потому думает, не удастся ли чем поживиться.

И пишет мне:

«Многоуважаемая Анна Александровна! Зная вату искреннюю преданность дорогим нашему сердцу Папе и Маме, а посему выслушайте меня. Меня объял ужас до слез, до сжимания сердца, когда я узнал через газеты о том, что Маленький опять болен и еще в такой момент, когда нашего молитвенника нет с вами. А посему умоляю вас, отдайте это Маме, и пусть в продолжение трех дней ему аккуратно дают. Если отвар, принятый внутрь, то-есть выпитый, как чай, не понизит температуры, то положить компресс из того же отвара. Температура обязательно упадет. При чем прошу вас в это время никаких других лекарств не давать. Кормить овсянкой на молоке и чашку бульона в день. Важное условие при лечении — никаких других лекарств и строгое исполнение предписанного мною. Только при таком условии я ручаюсь за скорое и полное выздоровление. Если у кого-нибудь явится подозрение, что эти лекарства ядовиты или, вообще, могут дать отрицательные результаты, то я предлагаю сделать настой на три чашки воды и выпить в один прием (взрослому) и находиться в полной безопасности» [225].

При письме приложены пакетики с порошками.

Мама, обессиленная бессонными ночами у постели Маленького, слабо улыбнулась на мое уверение, — что Маленький от этих порошков поправится, однако, послушалась. Перед сном Маленького напоила, а утром Маме дали телеграмму от старца, где он пишет:

«Мама моя дорогая, Господь услышал наши молитвы, твое дитя здорово. Молись, Григорий».

Когда Мама и Папа вошли с телеграммой и положили на головку Маленького, он открыл глаза и весело засмеялся. Мама опустилась на колени, а Папа заплакал. А Маленький сказал:

— Не надо плакать! Пусть выведут мою лошадку, я ей дам сахару!

Маленький здоров. Совершенно здоров. Мама как зачарованная, ходит, улыбаясь.

18 октября.

Когда об этом рассказали на половине Гневной, то она сказала:

— Удивляюсь, что исцеление молитвой совпало с присланными лекарствами Бадмаева. Почему не раньше и не позднее? Это похоже на то, что они действуют заодно.

Князюшка Андроников рассказал мне об этом и так хитро улыбнулся.

О, Побирушка проклятый, как зловонный ст … [226] портит воздух своим дыханием.

Удивительно противный человек! И знает ведь, поганый, что его терпят только до тех пор, пока он пугает. И выбросят при первой возможности…

Мама говорит:

— Всякого, когда он выдохнется, можно выбросить. А князя Андроникова выбросить недостаточно. У него надо выбросить язык и отрезать обе руки, чтобы ни сказать, ни написать ничего не мог.

Он этого дождется.

18 ноября—10.

Мама говорит:

— Если я все прощу этому мерзавцу кн. Андроникову, то за последнюю измену старцу я когда-нибудь с ним рассчитаюсь! Вырвать поганый язык и отрубить обе руки, пусть он задыхается от всех тайн, которые не может выплюнуть! Эти тайны, как змей, его задушат!

Дело в том, что Мама уверена, что это он внушил Бадмаеву мысль передать все сведения о старце в Государственную Думу [227].

Навела справки.

Дело обстояло так:

Когда после беседы с Папой Родзянко [228] сказал кн. Андроникову: «Государь, слава Богу, открывает глаза, и судьба этого проклятого мужика на днях решается», князюшка Побирушка забил тревогу, убедил Сову Бадмаева повернуть руль, сойтись с Думой. А для того, чтобы сойтись, надо прислужиться, а чтоб прислужиться [229], надо кого-нибудь.

И как Иуда предал Христа, так они предали его лучшего сына на земле — святого старца.

И как распяли Христа, так он предает распятию, осмеянию святого старца.

И чем больше будут над ним издеваться неверные, тем ближе он будет сердцу Мамы и моему любящему сердцу.

Запрос в Думе о старце [230], как и надо было ожидать, был праздник для Гневной и её компании, но они праздновали недолго. Когда на третий день после запроса Родзянко был с докладом у Папы, Мама, когда он вышел, не подала ему руки. И вышла, не удостоив его поклоном.

Когда, после его ухода. Папа зашел. Мама, сказала:

— Неужели мы предадим того, кто своей молитвой вернул нам нашего наследника?

И еще тише прибавила:

— Уйдет он — уйдет и наша благодать.

Папа сказал:

— Когда я слушаю тебя, — знаю, что ты права и точно вижу его перед собой, а когда слушаю Думу, то чувствую какой-то позор, какое-то страшное, неведомое носится над нами. И еще должен сказать, что их требования более разумны.

Папа ушел подавленный.

5 декабря — 12.

Папа был у меня. Глаза в тумане. Голова опущена. Глубоко вздыхает. Угнетен.

— Аня, Аня. Мама больна, Мама очень больна! Она говорит: «Уйдет старец — уйдет благодать». Я чувствую, что в ней говорит болезнь и страх, и она этой болезнью меня заражает. Что нам делать? Что нам делать?

И точно не я, а какой-то внутренний голос шепнул за меня:

— Позвать старца… и Мама поправится. И он скажет, что делать.

И лицо Папы прояснилось, и он сказал:

— Я и сам так думал. Но не хотел, чтоб это решение исходило от меня. Я уже себе, как и Маме не доверяю…

Сегодня вызвала старца.

9 декабря — 12.

Старец говорит:

— Мне легче дерево с корнями вырвать, чем Папу в чем убедить. Легче суковатое дерево зубами изгрызть, чем с царями говорить!.. Ведь я им не свои слова говорю, а то, что мне из нутра кричит!

Была утром у Мамы. Пришли Папа со старцем, говорили относительно в. к. Михаила Александровича [231]. Старец говорит:

— Он тебе кровный?

Папа молчит.

Старец стукнул кулаком по столу. Маленький закричал. Мама побледнела. Папа подошел.

— Видишь, — говорит старец, — дитя чистым сердцем почувствовало, что кровному надо на все сердцем отозваться. А ты своих умников слушаешь.